Андрей ЩЕРБАК-ЖУКОВ ИНОГДА... ------------------------------------------------------------- (с) Андрей Щербак-Жуков Все права сохранены. Текст помещен в архив TarraNova с разрешения автора. Любое коммерческое использование данного текста без ведома и согласия автора запрещено. ------------------------------------------------------------- Матросы мне пели про остров, Где растёт голубой тюльпан, Он большим отличается ростом, Он огромный и злой великан... Александр Вертинский. Иногда... Да, именно - иногда! Иногда я могу себе это позволить. Когда все дела на станции сделаны, и предстоящий день целиком свободен. Я просыпаюсь рано утром, лишь только ярко-красный лик местного солнца выглядывает из-за дымчатого горизонта, и его лучи нехотя проникают в мою комнату сквозь небольшой иллюминатор. Они ползут по стене и в какой-то миг освещают небольшую, потёртую цветную фотографию, приклеенную к стене над моей кроватью двумя кусками грязного скотча. На ней - красивый ярко-розовый цветок, раскинувший свои рыхлые лепестки среди бурых шероховатых скал. Эту картинку я вырезал давным-давно, ещё на Земле, из какого-то журнала и храню до сих пор... Я быстро собираюсь, не беру ничего лишнего - только длинный широкий нож с удобной ручкой и небольшой щит, кое-как сделанный мною самим из листа толстой жести... Я никак не могу себе в этом отказать. Собственно, из-за этого я и оказался здесь. Ради этого я покинул тихую, кроткую Землю, бросил дом и престижную работу и прилетел сюда, на эту страшную и вместе с тем неуловимо прекрасную планету. Я зову её женским именем - не скажу, каким - я люблю и боюсь её одновременно, как будто женщину-зверя, всех прелестей которой не знает никто кроме меня, зато могущество и опасность заметны всем... Я осторожно приоткрываю толстую стальную дверь переходника и выглядываю наружу. В этот момент неясная крупная тень проносится по земле, краем касаясь моих глаз. Я прячусь. Выглядываю снова, озираюсь по сторонам - больше опасности вроде бы нет, ну, с Богом - и, набрав полную грудь воздуха, бросаюсь бежать... Солнце едва поднялось над лесом, полускрытое марью. Я бегу через рыжую пустошь к ближайшей зелени, маячащей где-то вдали. Всё время смотрю на небо - пока спокойно... Примерно полпути я успеваю пробежать без помех, но тут меня замечают сразу два дракончика. Мерзкие животные - хорошо ещё, что я вовремя их углядел. Они рисуют надо мной круги и петли и, резко встряхивая длинными хвостами, метают вниз острые, вытянутые чешуи... Эти твари покрыты чешуей с ног до головы, точнее от головы до хвоста - даже крылья - причём на хвосте чешуи особенно крупны и похожи на лезвия небольших ножей; они легко отделяются и летят вниз - иногда довольно метко. Дракончики так охотятся. При определённом стечении обстоятельств одного такого попадания вполне хватило бы, чтобы оставить станцию без её хозяина. Вообще-то мне запрещено выходить без особой необходимости... Я закрываюсь своим щитом. Чешуи сыплются градом - стучат о жесть, и, отскакивая, входят в сухую землю, как стекло хрустят под ногами. Пользоваться оружием мне тоже запрещено, поэтому я терпеливо бреду, накрывшись щитом. В ушах звенит от постоянной дроби... Солнце ползёт всё выше, начинает припекать. Добравшись, наконец, до леса, я прячу под кустом щит и, зная, что передышки не будет, тут же выхватываю из-за пояса нож. Без него здесь не сделать ни шагу - одна за другой с легким шелестом тянутся ко мне все зелёные ветви этого леса. Все деревья здесь плотоядны, и, почувствовав что-то живое, ветви, как змеи, ползут, прощупывая себе путь мягкими кончиками. Если такой кончик отсечь - ветвь будто бы слепнет и становится безопасной; однако ветвей сотни, и махать ножом приходится очень часто. Они пытаются обвить мои руки и ноги, неприятно скользят по одежде, но я всё-таки не спеша, продвигаюсь сквозь их зелёную кишащую массу. Пот такими же змейками стекает с плеч, щекочет и слетает каплями при каждом ударе. Остановиться нельзя ни на миг - хищные ветви тут же скрутят, парализуют, могут задушить, могут растерзать - у основания они сильнее слоновьих хоботов. Сразу же за моей спиной тоннель, прорубленный в сплетении зелени, вновь затягивается, как только я делаю очередной шаг... Прошло, пожалуй, часа два, прежде чем между копошащимися ветвями замаячил голубоватый просвет. Вздохнув с облегчением, я, было, бросаюсь вперёд, но тут же, наказанный за невоздержанность, - о, Боже - куда-то падаю, потеряв под ногами опору. Живые лианы, словно щупальца гигантского спрута, мгновенно оплетают моё тело с головы до ног, и я зависаю где-то в пространстве, заполненном шевелящейся зеленью, так и не долетев до дна ямы. Лианы тянут меня в разные стороны, стараясь разорвать на части. А-а-а-а... Нож всё ещё в руке - это хорошо. Собрав все силы, я высвобождаю правую руку, и, не давая захватить её снова, не спеша, начинаю подрубать те побеги, что тянут вниз. Кажется, получилось - я медленно, но верно начинаю двигаться вверх, лианы сами тянут меня. Само собой, возни будет ещё достаточно, но жить буду, и то - слава Богу. Вот уже виден край. Подтягиваюсь, ползу на четвереньках... Ещё чуть-чуть и можно будет встать в полный рост. Солнце уже поднялось высоко, но до зенита ещё не добралось. Последний побег, теряя жизнь, сползает с моего плеча - я выхожу из леса. Сразу за деревьями начинается каменистый склон - не очень крутой, но сейчас он мне даётся трудней любого эвереста. Пройдя шагов пятнадцать, падаю без сил - лежу, хоть лежать тут не стоило бы. Дракончиков тут уже нет, но других тварей хватает. Едва различимый шорох заставляет вскочить на ноги, стряхивая с мышц усталость, как капельки влаги - прямо надо мной взметнувшийся темный силуэт горного зверя. Размером и повадками он похож на земного барса, только морда более вытянута. Увернувшись от прыжка, тут же - ещё в полете - бью зверя кулаком между глаз. Тот, оглушенный, грузно валится на камни. Необычайно красивое, грациозное животное - всё, чем прекрасна кошка, присуще ему троекратно. Загадочный блеск глаз, мягкие лапы, изгиб тела, манящий взгляд совершенством линей, - однако любоваться им нет времени. Пока он не пришёл в себя, хорошо бы уйти подальше, да ещё не помешало бы запутать след, что бы не драться с ним ещё раз. Солнце почти в зените - надо спешить. На вершине горы среди скал и камней я безошибочно нахожу почти круглый провал метра три в диаметре - я смог бы его отыскать на ощупь ночью, в кромешной тьме, будь даже мертвецки пьяным. Вертикальным колодцем он уходит вниз, внутрь горы. Закрепив на краю веревку, я погружаюсь в темноту провала. Что-то внутри подсказывает мне за что взяться, обо что опереться, куда поставить ногу - уже здесь я начинаю не принадлежать себе. Коснувшись дна, я бросаю веревку и сажусь, скрестив под собой ноги. Жду. Солнце ползком достигает зенита, и по мере этого движения, так же неспешно, вниз по стене колодца опускается круг солнечного света. Он освещает все щели и выщерблены, по которым я только что полз. Едва только луч достигает дна - с лёгким шорохом из трещины, похожий на голову анаконды, выходит огромный бледно-зелёный бутон. Он томно потягивается в лучах солнца - как кошка, как женщина - и вдруг раскалывается на несколько крупных лепестков. Медленно и изящно, подобно рукам балерин, лепестки расходятся в разные стороны, обнажая нутро - ярко-розовое, нежнее и мягче лучшего бархата. Миллионы микроскопических ворсинок колышутся, впитывая солнечный свет. Одна за другой, волнами, от центра до самых кончиков лепестков прокатываются светло-фиолетовые полосы. В центре, как на большой глубине водоросли, шевелятся крупные сочно-оранжевые тычинки. У корней их выступают хрустальные капли вязкой жидкости, сверкают на солнце и скатываются к краю... Всё это время я сижу в стороне, прижавшись спиной к холодному камню стены, боясь ненароком задеть край цветка, заполонившего собой всё дно колодца. И нет в моей жизни секунд большего счастья, чем эти - зачарованный, я не могу оторвать взгляд от этого зрелища. В такт с волнами на цветке, по моему телу прокатываются сладкие судороги... Когда же солнце прошло зенит, и круг света нехотя начал взбираться вверх по противоположной стенке колодца, цветок так же грациозно сомкнул свои створки и спрятался в щель. Я встаю, и оцепенение, как шерстяной плед, сползает с меня на пол. Все кончилось - я берусь за веревку и лезу наверх, догоняя солнечное пятно. С вершины горы я бросаю взгляд на путь, пройденный мною за первую половину дня: каменистый склон, за ним живой лес, дальше пустошь с парящими над нею дракончиками, и только где- то далеко-далеко, на самом горизонте, - станция. Всё это расстояние мне предстоит пройти снова. Только теперь мне уже совсем не страшно, теперь мне кажется, что ни один горный зверь не посмеет наброситься на меня из-за скалы, живые лианы расступятся передо мной, уважительно пропуская, и лихие дракончики, глядя с небесных высот, не посмеют тряхнуть хвостом, а только проводят взглядом. Я знаю, что это всего лишь иллюзия. Но так мне легче - без этого я не могу. А ещё я знаю, что, вернувшись на станцию, я упаду без чувств и тут же усну, а завтра утром начнется простой рабочий день, каким нет числа. Я буду что-то изучать, измерять, записывать - сейчас я даже не знаю, что именно, сейчас мне на это плевать - и так продлится несметное количество дней... До тех пор, пока я вновь не смогу себе это позволить... 1992, Москва