Далия Трускиновская Сумочный рассказ -------------------------------------------------------------------- (с) Далия Трускиновская, 2000 Все права сохранены. Текст помещен в архив TarraNova с разрешения автора (truskin@mail.ru). Любое коммерческое использование данного текста без ведома и согласия автора запрещено. -------------------------------------------------------------------- - Я, вот... По объявлению. - Ах, по объявлению. Ну-ну... - Ты здешний дед, что ли? - Дедушка. А ты, стало быть, по объявлению. Ну, заходи... Краткий этот разговор состоялся на антресолях прекрасной четырехкомнатной квартиры, как раз там, где, задвинутое чемоданами, имелось в стене отверстие для проводов от распределительного щита, а также телефонного и кабельного. Надо сказать, что антресоли всякой обжитой квартиры немало поразили бы хозяев, ежели бы те вздумали однажды разобраться, какая такая старая рухлядь загромождает отверстие. И тут бы обнаружилось, что ненужное, казалось бы, имущество, преобразилось. Из запертого чемодана, к примеру, изъята старая декоративная наволочка, шерстяная, в фольклорном стиле, и сложена так, что стала диваном с подлокотниками. Маленькая банка с остатками краски, забытая пять лет назад после того еще ремонта, накрыта чистой бумажкой и сделалась столом. Равным образом брезентовая рукавица, от того самого ремонта, прилажена к отверстию на манер шторы, чтобы не сквозило, и стоит наготове другая банка с краской - загородиться, если вдруг пожалуют незваные гости. Хозяин, домовой дедушка Феоктист Степаныч, впустил посетителя, но, так сказать, без излишнего энтузиазма. А чему тут было радоваться? Тот, кто пришел по объявлению, меньше всего походил на сумочного хозяина. Был он худ, взъерошен, неопрятен, неухожен, и смотрел как-то угрюмо. Нехорошо смотрел. - Молочка? - спросил Феоктист Степаныч. - Хозяйка добрая, наливает. Кошачий корм вот есть. Рюмочку тоже для меня на секции держит. Я вот в скляночку перелил. Винцо знатное, кагор. Был он сам из себя упитан и мохнат, как полагается домовому дедушке в богатом хозяйстве, и предлагал с некоторым хвастовством - вот, мол, сколь сытно живем, можем подкормить. - Сыт, - отрубил гость, хотя и по рожице было видно - ой, голоден... Сел он не на хозяйский диван, а на корточки, прислонившись спиной к чемоданной стенке. - Тебе виднее. В сумочные, стало быть? - Ну... - А ты уже работал сумочным? - Ну... работал. Феоктист Степаныч врунишек не любил. За вранье и выставить мог - единожды и навеки. Но этот растрепа вроде бы как и не врал. - Су-моч-ным! - весомо уточнил дедушка. - В дамской деловой сумке. Служил? - В дамской - нет. А что? Такое уж сложное дело? Сколь там добра-то поместится, в той сумке? - вопрос был одновременно риторическим и презрительным. - Вся она - с гулькин нос! - Добро-то, братец, этакое... С одними тенями для глаз намаешься, - предупредил Феоктист Степаныч. - Коробок раскрывается, а они - как мука, в ком сбитая, рассыпаются, вся подкладка в пыли. Еще вот пилка для ногтей. Хозяйка ее, пилку, на место не кладет, прямо так бросает, и пилка подкладку рвет. Еще вот, скажем, блокнот - тут смотреть нужно, чтобы страницы не загибались. - Смотреть могу, - согласился гость. - Так что - место еще не занято? - Да ты уж третий приходишь, - сообщил дедушка. - Бабушка из пятой квартиры просилась, они там с дедом не поладили, разводиться собрались. Как в ту сумку посмотрела - ой, мамочки, говорит, тут же одной приборки не оберешься! И бумажек-то, бумажек! Начнешь выбрасывать - а вдруг дельную выбросишь? Потом еще портфельный хозяин заглядывал. У него такое горе - парнишка школу окончил, портфельчик уже без надобности, снесли на помойку. Тоже я ему сумку показал, а он чихать принялся. Аллергия у него на духи... - А бабушка - не вернется? - решил уточнить гость. - Не-е, не вернется. Ей там за дедом хорошо. Только телевизор смотреть не велит. А она уж пристрастилась. И сам посуди: там она - домовиха-госпожа, особа почтенная, а тут кто? Сумочная! То есть - у меня в подчинении. - Ну так берешь, что ли? - С испытательным сроком разве взять? - сам себя спросил дедушка. - Две недели. Идет? - Идет. - Тогда - располагайся. Прямо тебе скажу - кабы не припекло, не взял бы. Но она, хозяйка наша, уже из-за сумки в буйство впадать стала. Прямо голосом кричит - ничего, мол, кричит, сыскать невозможно! А сумка французская, помещений в ней шесть, больших и маленьких, и еще с другой стороны потайной карман, за ним тоже глаз за глаз нужен. Она там часто деньги носит - ну, сам понимаешь. Феоктист Степаныч шумно вздохнул. - Коли хозяйка буянит - весь дом вверх дном, - пожаловался он. - Впору уходить, другого дома искать. А так она хозяйка добрая. Труженица! На дом денег не жалеет. Это у нас только хозяин неудачный выдался... Ну, сам сообразишь... - Пьет, что ли? - догадался гость. - Хуже. Ну, бездельник. Дармоед. Ты его в расчет не бери. Все по-хозяйкиному делать надо. Вот еще что! Ты кота гонять не моги! Кот у нас серьезный, персидский. Она мне его с понятием препоручила! Принесла котеночком, и так прямо, по старинке, и сказала: вот тебе, дедушка, на богатый двор мохнатый зверь, береги его, холь да лелей! - С котом поладим, - хмуро сказал пришелец. - Две недели тебе сроку, стало быть. А зовут как? - Прохором. - Располагайся, Проша. Документ имеется? Давай сюда - впишу, что взят в сумочные с испытательным сроком... - Незачем, - отказался новоявленный сумочный. - Обойдется. Мне до пенсии еще далеко. - Как знаешь... * * * Ночью, когда семья угомонилась, Феоктист Степаныч повел Прохора в должность вступать. Сумка стояла в гостиной на кресле. Рядом спал большой рыжий кот. - Вот твое место прохождения службы, - строго сообщил дедушка. - Ты запоминай! Вот этим она личико красит. Это все должно в косметичке лежать. Вот карточки - это визитки. Их в боковой кармашек складывай. Это важно! За жевательными резиночками особо смотри! Она пакетик откроет да не глядя в сумку бросит - а ты этим белым штучкам разбежаться не давай, бумажку зажми... Во! Вот это - самое неприятное. Ну да уж ты потрудись. - Что за дрянь такая? - удивился Прохор. - Ну, жует она резиночку, а тут вдруг кто заявился и жевать уж неприлично, а мусорной корзины рядышком нет. Так она скоренько - в сумку! К подкладке прилипнет - зубами не отдерешь! Или дельные бумажки между собой склеятся. Ты как увидишь - держи какую бумажку наготове и сразу в нее лови. - Она плюет, выходит, а я - лови? - уточнил Прохор. - А тебя, между прочим, сюда веником не гнали, - напомнил Феоктист Степаныч. - Я знаю - внизу за батареей и другие объявления имеются. Вот сорок пятой квартире холодильный нужен. - Дед, ты их холодильник видел? - Прохор до того возмутился, что прямо заорал. - Это, дед, целый город, и туда троих холодильных нужно, чтобы мало-мальский порядок держать! А они все норовят на одного навесить! - Да, хозяин у них строгий, Поликарп Федотыч, - согласился дедушка. - Вроде меня - бездельников страсть не любит. Вот еще тридцатая квартира в холодный шкаф смотрителя зачем-то искала... - Был. - Ну и что же там за шкаф такой, что ему отдельный хозяин нужен? - заинтересовался Феоктист Степаныч. - Я-то спрашивал - тамошний дедушка отмалчивается. - От того шкафа он уже слезами плачет! - почему-то с весельем, чуть-чуть не со смехом поведал Прохор. - У них хозяйский сын железками балуется. У него в комнате на столе не помещаются, так он у родителей полку в шкафу выпросил. И вся эта железная дребедень по шкафу распространилась! Порядку - никакого! - Да, железки - это опасно, - согласился Фооктист Степаныч. - А ты чего это, Прохор, скалишься? - Тамошний дед рассказывал - брожу, мол, по этим завалам, разгрести пытаюсь, вдруг за дверцей слышу: так-перетак, мамка сдохла! И дверцу - нараспашку! Он аж за сердце взялся, еле затаиться успел, сидит, охает, слезы утирает. Хозяйка-то у них добрая, душевная. Это что же за паршивец в семье вырос, плачется, матери лишился - и такие слова выговаривает! Как же теперь в дому без хозяйки-то? А парень полез в железки свои, вытянул одну и кому-то там, в комнате сидящему, так орет: что сдохла - это ерунда, мы ее сейчас спокойно в мусор выкинем, я вот тут другую отыскал, малость похуже, но сойдет! И уволок свою железку. И точно, сказал тогда тот дед из тридцатой, железки ему заместо мамки, батьки, теток, дядек и даже, прости Господи, баб. Так пусть и дальше живет, тьфу! - Заклял, значит. А нехорошо домового дедушку злобить... По его слову и выйдет. Ну, удачи тебе, Прохор! Обживайся. Вот дырочка за подкладку ведет - тесновато, ну да привыкнешь. - Привыкну. Спасибо, дедушка. - То-то. До утра Прохор знакомился с сумочным хозяйством. Порядка наводить пока не стал - пыль разве что прибрал и выкинул, да еще новую, но пыльную жевательную резинку. Посчитал деньги в потайном кармане. Отыскал завалявшийся колпачок от авторучки, самой авторучки не приметил, решил подождать - авось объявится. Мелкие монетки собрал и положил в кармашек, где визитные карточки. Утром, услышав голоса, затаился. Хозяева завтракали на кухне. Командовала она - хозяйка. Мужской голос лишь бубнил. Потом цепкая ручка подхватила сумку - и начался день! Сумка открывалась раз этак двести. Наманикюренные пальцы так и врезались в нагромождение жизненно важных мелочей. Первым делом хозяйка сунула в самое большое отделение мобильный телефон. Прохор такую штуковину видел впервые - но вещица была крупная, гладкая, аккуратная, и, очевидно, большой заботы с его стороны не потребовала бы. Футляр с очками тоже показался ему безопасным. Ждал Прохор ключей от квартиры - но так и не дождался. Хозяйка держала их на одной цепочке с ключом зажигания. Должность сумочного оказалась суетливой. Только успевай в свой закуток нырять. К концу дня Прохор умаялся - словно мешки с перловкой и гречкой таскал. Одних жвачек шесть штук поймал. Вечером, когда хозяйка, оставив сумку в гостиной на кресле, где по ночам и было ее постоянное место, пошла на кухню с мужем, нанес визит Феоктист Степаныч. - Ну, с первым тебя деньком! - поприветствовал. - Наша-то в духе! День у нее заладился. А сам - ох, и говорить неохота... - Что - сам? - полюбопытствовал Прохор. - Что-что! Наказывала ему - мусорное ведро вынеси, в магазин сходи, непременно стирального порошка прикупи... Дедушка, зажимая корявые пальцы, насчитал полторы дюжины поручений. - А он про порошок забыл, сантехника не вызвал, сам кран чинить пытался, а кран заморский, работа тонкая, ну и сорвал резьбу, теперь уж не струйка бежит, а хлещет! Не хозяин это, Прошенька! Ох, не хозяин! С оглоблю вырос, а ума не вынес! На-ка, паек получай. Сыр голландский, колбаска полукопченая, еще сухарики. Заработал! - Да ничего вроде и не делал... - смутился Прохор, в последний раз видевший колбаску полтора года назад. - Хозяйкино настроение соблюл! - строго, подняв перст, объяснил дедушка. - Это многого стоит. И, видать, не от души похвалил. Сглазил, нечисть антресольная! * * * Прохору бы исхитриться и закрыть на ночь сумку. Но там приторно пахло всякими бабьими притираниями. Он и вздумал проветрить. А того не учел, что полуоткрытая сумка держится на мягком неустойчиво. Обнаружилось это, когда на кресло прыгнул и шлепнулся набок рыжий кот Персик. Сумка завалилась набок. Прохора мотнуло и тоже уложило. - Ах ты, окаянная! - проворчал он, весь растопырившись, чтобы не позволить мелочевке выскочить наружу. Собирай ее потом! Однако тюбик губной помады, который он поленился переложить из бокового тряпочного кармашка в косметичку, перелетел через его голову и шлепнулся на кресло. Прочее уцелело. Закатить тюбик было бы несложно. Это не пузырь толстого стекла, который хозяйка называет "дезиком". У того пузыря есть углы, хотя и сглаженные, его кантовать нужно, а помада - что? Ногой пихнул - и покатилась. Однако рано Прохор радовался. Высунувшись из сумки, он увидел рыжую усатую рожу. Персику стало скучно. Он соблаговолил проснуться и заинтересоваться. Он изволил приоткрыть медный глаз и потрогать помаду лапой. И она покатилась прочь от сумки. Прохор решительным броском метнулся в кульбит, проскочил прямо под кошачьей мордой, но промахнулся - патрончик с помадой неотвратимо двигался к краю кресла. Чтобы поднять его с пола, потребовалась бы помощь Феоктиста Степаныча, или холодильного Ерофея, или даже секционного Герасима пришлось бы звать, хотя его из секции выманить - свистеть умаешься. Прохор покатился следом за помадой и у самого края поймал ее в объятия. Если бы ему предложили служить домовым дедушкой в почтенном доме, где непременное условие - завести домовиху, то именно так бы он прижимал к груди молодую пригожую домовиху. Он боялся шевельнуться, чтобы не грохнуться на пол вместе с помадой. Персик смотрел на это объятие, держа наготове когтистую лапу. И очень осторожненько подтолкнул... без злого намерения, просто потрогать хотел... На лету Прохор брыкнул помаду, чтобы хоть приземлиться безопасно. Она ударилась о ножку стола, и тут же Персик кинулся на нее, делая вид, что наконец-то домой забрела жирная мышь. И погнал, погнал! Прохору оставалось лишь следить за диковинными прыжками и выкрутасами. Как все персы, Персик был безмерно ленив. Ему вполне хватило полутора минут игры. И он растянулся на ковре, всем видом показывая - месячная норма активности выполнена и перевыполнена, жаль, что хозяйка не видела и не похвалила. - Ты куда ж ее девал? - забеспокоился Прохор. Звать помощников, как выяснилось, было еще полбеды. Хотелось бы еще найти помаду - а треклятый кот на пятачке в квадратный метр умудрился ее бесследно спрятать. Прохор заглянул под всю мебель - ну нет, хоть тресни! Был бы он человеком - взмолился бы: "Дедушка домовой, поиграй да и отдай!" Но Прохор происходил из близкого домовым и спокон веку бывшего у них в подчинении рода овинников. Овинники, банники, дворовые, подпечники, подпольники, хлевники - все они с повальным бегством в города оказались не у дел и стали искать себе хлебных мест и приработков. Домовой - он и самой столице домовой, потому как без дома человек не обходится. А иной банник с банницей и внучатами намаялся, едва не околел, пока не повадились люди ставить в городах финские баньки-сауны. А иной хлевник годами мыкался, по закоулкам побирался, пока родня не сыскала сытного местечка в зоомагазине... Так что звать на помощь Прохору было некого. Он полагал, что наутро хозяйка поднимет шум. Но у нее всяких бабьих притираний было довольно и без походного боезапаса в сумочной косметичке. Шум был - да по другому поводу. Хозяйка мужа школила, задания ему на день давала. Тут Прохор и увидел хозяина впервые. Здоровенный мужик это был, в плечищах - косая сажень, а на крупной физиономии - тоска. Хозяйка рядом с ним на тоненьких своих каблучках казалась вовсе невесомой. Позавтракав, она пришла в гостиную, и он за ней следом приперся. Стоял и смотрел, как она собирает в прозрачную папку какие-то бумажки. Прохор не стал маячить из сумки, но и в убежище свое не спрятался, а присел поудобнее и стал слушать. - Ну, что же я могу сделать? - спрашивала хозяйка. - Всем уже звонила - нигде не нужны инструментальщики восьмого разряда. Давай я тебе автослесарные курсы оплачу. В автосервисе теперь хорошая перспектива. Начнешь, поработаешь, если хорошо пойдет... - Это чтобы всякая пьяная рожа надо мной измывалась? - хмуро спросил муж. - Почему обязательно пьяная? - Ну, какие еще в джипах ездят? Чтобы мне заблеванный мерс пригнали - эй, мужик, помой, вот тебе десятка сверху?!? - Ты, Лешка, ахинею несешь. Если человек достаточно богат, чтобы купить хорошую машину, - значит, он уже и скотина? - Скотина, - согласился муж. - А если я мерс куплю? - Светка! Ты на мои руки посмотри! Они же такое умеют, что всем этим купи-продаям и не снилось! - судя по отчаянию в голосе, хозяин даже потряс своими огромными, крепкими ручищами. - Вот почему ты можешь своими махинациями на мерс заработать, а я своими руками - не могу? - Лешка, теперь такое время, что нужно зарабатывать не руками, а головой! Тут у Прохора под задницей зажужжало, задрожало, подбросило его и еще запищало противным голосом, причем не просто так, а песенку. Он схватился за сердце - ну, страсти! - Мобилка! - вскрикнула хозяйка, кинулась к сумке, вытащила мобильный телефон и заговорила торопливо: - Я! Да! Бегу! Вылетаю! Пока! Схватив сумку, она унеслась. Прохор вздохнул с облегчением: если она и обнаружит отсутствие помады, то хоть дедушка Феоктист Степаныч про это не услышит. А то еще, чего доброго, из жалования вычтет. Хозяйку в этот день мотало по всему городу. И принесло ближе к вечеру на какое-то сборище. Сумку она оставила там же, где повесила свой плащик, на деревянной приступочке, впритык к другой такой же богатой сумке из натуральной кожи со всякими штучками. Прохор уж собрался было в ожидании вздремнуть, но в стенку сумки постучали. - Извиняюсь, тут кто-то служит? - спросил молодой вежливый голосок. - - Служит! - обрадовался Прохор. - Сейчас выберусь! И открыл сумку изнутри. - Позвольте представиться, Гаврила Романович, сумочный. - Прохор Терентьевич, - безмерно довольный, что отыскался собрат по ремеслу, отвечал Прохор. Собрат был в меру мохнат, гладенько причесан и даже с выложенными по шерстке завитками. - А вы на сумочного мало похожи, - сказал Гаврила Романыч. - Вы такой большой, плечистый, сильный! Заходите ко мне! Угощение найдется! О хозяюшках наших побеседуем! - Охотно, - согласился Прохор. - Да что это вдруг на вы? Давай по-простому, на ты! - Я сам хотел предложить! - Гаврила Романыч разулыбался трогательно. - Пойдем! Посидим! Музыку послушаем! Музыка и впрямь имелась - новый приятель умел обращаться с мобильником, где было записано штук сорок мелодий. - Это - Моцарт! - со значением говорил он. - А это - Бах! Правда, мы очень мило сидим? - Ты сам из которых будешь? - спросил Прохор. - По виду вроде из подпечников. - Ах, какое это имеет значение! - воскликнул Гаврила Романыч. - Я ощущаю себя именно сумочным! Это - мое признание! Согласись, в хорошей дамской сумочке с дорогой косметикой, с французскими духами, со всеми этими милыми пустячками не служишь, а прямо наслаждаешься! Когда я попал в сумочные - то прямо ожил. И столько контактов с другими сумочными! Вот мы с тобой встретились - а разве мы бы встретились, если бы ты служил холодильным? Выпьем за встречу! - Чего выпьем-то? - удивился, но и оживился Прохор. - А вот! - Гаврила Романыч выволок сувенирную бутылочку коньяка и отвинтил пробку. - Пособи-ка! Хозяйка у меня - умница, всегда с собой фуфтик имеет. - Чего имеет? - с изумлением глядя на бутылочку, осведомился Прохор. - Пятьдесят грамм! Прохор пожал плечами - до сих пор самой мелкой тарой, какую ему доводилось видеть, была поллитровка. Они налили коньяка в крышку от бутылочки и поочередно выпили. - На брудершафт! На брудершафт! - возрадовался Гаврила Романыч. - Мы, сумочные, должны дружить! Прошенька, теперь зови меня Гаврюшей! И положил лапку на колено Прохору. - Да что ты ко мне жмешься? Я те не подпечница, не домовиха! - всего лишь удивляясь пока, но еще не чуя подвоха, Прохор отпихнул захмелевшего сумочного. - Ах, какое это имеет значение! Гаврюша вдруг полез в косметичку своей хозяйки, что-то там нашарил и быстренько мазнул себя лапой за ушами. - Правда, так лучше? - томно спросил он и, не успел Прохор опомниться, как и его шерстка была смочена хозяйскими духами. - Да ты что? Ополоумел? - грозно спросил Прохор, вскакивая. - Прошенька, душка! Ты что? Сядь, успокойся! Видя, что слова не действуют, Гаврюша встал, приобнял Прохора за плечи, как бы усаживая, и не удержался - весь прижался к его могучей спине. Тут лишь до Прохора дошла подоплека происходящего. - Ах ты сукин сын! - рявкнул он и с разворота заехал Гаврюше в ухо. Тот ахнул и повалился, а Прохор, ругаясь последними словами, кинулся прочь из гостеприимной сумки. - Мы, сумочные!.. - ворчал он. - Ни хрена себе! Куда же это я попал? Во что же это я влип?!? И понемногу до него стало доходить, почему на объявление, повешенное Феоктистом Степанычем на лестничной клетке за батареей парового отопления, было так мало откликов... * * * - За-яв-ка... - Прохор вывел на оборотной стороне визитки крупные буквы. - От сумочного Прохора Терентьевича... Оказалось, что в ванной комнате Феоктист Степаныч посадил бывшего банника Фалалея. И тот даже холодильного Ерофея пускать не хочет - совсем озверел. А помыться Прохору было страх как необходимо. С этим душным бабьим запахом, Гаврюшиным подарочком, он сам себе был противен. Даже людям сгоряча позавидовал - у них волосня так запах не принимает, как Прохорова шерстка... Фалалей согласился пустить Прохора, только если на заявке Феоктист Степаныч пропишет "дозволяю". Но домовой дедушка увидел визитку и расшумелся. - Дельная бумага, Прохор! - восклицал он. - Хозяйка ж ее искать будет! Ахти мне! Скажет - недосмотрел! - Да у нее этих бумажек!.. - возмутился Прохор. - Кучей валяются! Если все пропадут - она, может, и заметит! В общем, конфуз и неприятности. Феоктист Степаныч даже понесся смотреть Прохорово сумочное хозяйство - не сотворил ли новичок еще какой шкоды. Пока хозяева ужинали, они забрались на кресло, залезли в сумку - и следующий нагоняй был за то, что зеркальце, что держалось при боковинке на кнопке, отвалилось и пыльцой подернулось. Мало того - пока с зеркалом разбирались, пока платочком его протирали, хозяева в гостиную пришли, большой телевизор смотреть. Пришлось домовому дедушке затаиться - чтобы, когда увлекутся, проскользнуть и незримо вернуться на антресоли. Сквозь голоса Прохор явственно услышал - хрумкнуло. - Это что такое? - спросила хозяйка. - Леш, на что это я наступила? - Ты что-то такое под ковром раздавила, - сказал хозяин. - Погоди, я достану... - Моя помада! Тут только Прохор понял, куда загнал патрончик зловредный Персик. А вот как коту удалось приподнять край ковра - это он даже не пытался уразуметь. - Помада - из сумки? - зловеще прошептал Феоктист Степаныч. Догадался! - Ну!.. - огрызнулся расстроенный Прохор. - Говорил же - за котом следи! - Да кто ж его, кота, разберет?!. - Прохор! - строго сказал Феоктист Степаныч. - Ежели тебе должность не по нраву - пути-дороженьки открыты! - Да по нраву, по нраву! - Прохор немедленно опомнился. Дураком непроходимым нужно было сделаться, чтобы от такого хлебного места отказаться... с одной, то есть, стороны... А с другой - вот еще проведает Феоктист Степаныч про разборку с образцовым сумочным Гаврюшей, черти б его драли, и окончательно уразумеет, что не того на службу принял... При одной мысли о Гаврюше Прохору тошно делалось. И он понимал, что таких знакомцев среди сумочных встретит немало. Мысль о Гаврюше так преобразила физиономию Прохора, что Феоктист Степаныч принял ее выражение за полное и безупречное раскаяние. - Смотри у меня! - пригрозил домовой дедушка. Но раз уж пошла служба наперекосяк, то должно случиться и что-то совсем дикое. Прохор не то что нюхом - задницей чуял, что главная неприятность еще впереди. И понимал, что лучше бы прямо сейчас раскланяться с Феоктистом Степанычем, честно признав, что в сумочные не годится, а тот бы ему, глядишь, и рекомендацию хорошую написал на радостях, что от такого подарка избавился. Но Прохор оголодал. Он всего-навсего хотел подкормиться. Если бы ему вместо колбасы и кошачьего корма предложили работать за пшенную кашу с растительным маслом, слегка лишь приправленную лучком, он бы согласился, он был непривередлив! Каша, это он знал твердо, еда мужская - так что и капризничать нельзя. В общем, остался он в сумочных и безнадежно старался соответствовать занимаемой должности до вечера следующего дня - когда хозяйская ручка кинула в сумку полдюжины пестрых квадратных пакетиков и исчезла. Поспешила на кухню, где ждал с горячим ужином хозяин. Прохор, ворча, вылез и стал их складывать стопочкой. Но не надо было ему читать, что написано на квадратиках. Но вот прочел и уже готовую стопку гневно и яростно брыкнул ногой. Это оказались дамские гигиенические пакеты. Большего унижения Прохор и вообразить не мог. Прикасаться руками к этакой дряни!?! Он не был женоненавистником. Но, как всякий нормальный мужик, полагал, что незачем ему знать все эти бабьи секреты. Будь он человеком и смотри он рекламу разнообразных интимных штучек по телевизору - выкинул бы телевизор из окошка, не иначе. Но он был Прохор Терентьевич из рода овинников, простая душа, да еще с нервишками на взводе от бездомного и голодного своего житья. Прохор схватил пакетик и неожиданно легко разодрал его пополам. Если бы хоть пришлось над ним потрудиться!.. Прохор взмок бы и одумался. А так - на него накатило, он радостно изодрал в клочья другой пакет, схватил что подвернулось под лапу - и вдруг оказалось, что он дерет уже ни в чем не повинную упаковку гигиенических салфеток. Их запах показался Прохору таким омерзительным, что он стал выкидывать ошметки из сумки, вскочил на косметичку, слабый замочек крякнул - и Прохор по колено провалился во всякую дребедень. Хрустнула прозрачная коробочка с тенями... - Ты что это творишь?!? - раздался откуда-то сверху визг Феоктиста Степаныча. Прохор хряснул об колено круглую щеточку, которой тушь на ресницы мажут, и опомнился. Бешество схлынуло - разгром остался... Феоктист Степаныч, причитая, спешил на помощь хозяйской сумочке. Прохор, понимая, что карьера кончена, вылез оттуда, утер вспотевший лоб и сел, как ему было привычно, на корточки, прислонившись спиной к черной кожаной стенке. И отключился. Все ему вдруг сделалось безразлично - в том числе и завтрашний голод. - Ну и что же это ты тут учинил? - строго, наистрожайше прямо, допрашивал Феоктист Степаныч, пытаясь хоть как-то уменьшить ущерб. - Отколь ты только на мою голову взялся, нескладный?!? Тени! Тени "Эсте Лаудер" топтал! Да как у тебя, ирода, нога-то поднялась?!? Все! Сил моих нет! Убирайся! - Да я и сам хотел! - огрызнулся Прохор. - Моих сил тоже уж не стало! - Сумочным, говоришь, служил? - вспомнил Феоктист Степаныч. - Ох, стар я стал, врунишку не раскусил! Ты не сумочным - ты мусорным служил! На городской свалке! Да разве у тебя есть о порядке понятие? - О порядке - есть... - проворчал Прохор. Да что толку оправдываться... Домовой дедушка пожалел, что не забрал у него документа, куда теперь можно было честно вписать - к работе негоден, разоритель и погубитель, а не сумочный. Велел собрать скромное имущество и подниматься на антресоли - чтобы и минутки лишней не задерживаться в приличном доме. Он бы много чего еще наговорил - да голоса на кухне что-то крепчать стали. - Я не шучу и шутить не собираюсь! - звенела хозяйка. - Я тебе в последний раз предлагаю работать у меня шофером! Больше я тебя никуда пристроить не могу! - И зарплату положишь? - глумливо поинтересовался хозяин. - Сколько все шоферам платят - столько я и тебе! - И ждать за рулем, пока ты не нагуляешься со своими хахалями? - Ты что? Совсем сдурел? Какие тебе хахали? Ты еще следить за мной попробуй! Ты полагаешь, что у меня есть время и силы на хахалей? Два я домой прихожу - с ног валюсь! Мне уже даже ты не нужен! - Это я вижу! - прогудел хозяин. - И что же? Я должна построить для тебя завод? Привезти станки? Обеспечить госзаказ? И тогда ты соблаговолишь надеть грязную спецовку? И вкалывать? Лешенька! Время другое! Проснись! Хозяйка звенела почище всякого будильника, но хозяин, как Прохор уж понял, просыпаться не желал. Он не хотел шоферить у хозяйкиных подруг, он не хотел учиться на балансоспособного бухгалтера, он не хотел сидеть охранником на складе, он не хотел даже в грузчики, а твердил о том, что руки просят работы, но хозяйке это было совершенно непонятно. Феоктист Степаныч поспешил на кухню - ему как домовому дедушке, получающему хорошие подарки, надлежало блюсти мир в семье. И что-то он там наколдовал - стало тихо. Через гостиную в спальню пробежала хозяйка. Сунулась в сумку за мобильным телефоном - ахнула! - Батюшки! Крыса, что ли, завелась?.. Поняв, что иначе не получится, она перевернула сумку вверх дном и стала вытряхать все непотребство над креслом. Прохор еле успел уцепиться. - Лешка! Ты посмотри! Вошел хозяин. Хмыкнул. - Полна квартира крыс - хоть бы ты что сделал! Мужик в доме, называется! Хозяйкина логика была Прохору непонятна. Крысы вот ни с того ни с сего размножились... Но хозяин не возражал, что-то он в этих глупых словах услышал такое, такое... Хозяйка с мобильником поспешила в спальню и закрылаь там, чтобы без помех поговорить. Будь Прохор мужиком, спросил бы - с кем у нее, голубушки, завелись секреты? А вот хозяин не спросил. Он просто сел в низкое кресло, так тяжко сел, что кресло простонало. - Доигрался, Лешенька... - сказал он сам себе. Пасмурный Прохор, не имея возможности выбраться, сидел со своим узелком в сумке и подглядывал в щелку. Пасмурный Лешка - в кресле. И длилось это невесть сколько. Наконец хозяин поднял крупную голову, обозрел все квартирное великолепие, тягостно вздохнул. - Тошно... - проворчал. Ох, как Прохор его понимал! Хозяин уставился на свои крепкие, тяжелые ручищи. И Прохор на них уставился с уважением. Такими лапами топор держать сподручно, пни корчевать, быка за рога наземь валить... - А!.. - литой кулак треснул по журнальному столику, по самому углу, и треснул от души. Посуда взлетела в воздух и рухнула на ковер, стол встал на дыбы, Прохор втянул голову в плечи. Хозяин встал. Посмотрел сверху на все безобразие. - К черту! - только и сказал. Без всякого кривого слова, коротко и вполне пристойно послал он к черту этот журнальный столик, и ковер, на котором столик стоял, и паркетный пол, покрытый этим ковром, и двадцать шесть квадратных метров гостиной, выложенные паркетом. В воздухе явственно повеяло надеждой! Прохор высунулся из сумки по пояс. И увидел хозяйскую спину. В прихожей началась суета. Хозяин что-то сволакивал с антресолей. Прохор съехал по крутому боку кресла и понесся на шум. То, что он увидел, заставило его прям-таки застонать от восторга. - Мой... - без голоса прошептал Прохор. - Мой!.. Мой!.. А прочие слова уж и ни к чему были. Хозяин сбросил с антресолей старый рюкзак, литров на сотню, запустил в хлам ручищу по самое плечо и, поднатужившись, вытянул свернутый спальник. Он уходил. Уходил! - Хозяин! Слышь, хозяин! - заорал Прохор. - С собой-то возьми! - Это что еще за нечистая сила? - Хозяин вроде удивился, но не испугался. - Дедушка домовой, ты, что ли? - Не домовой я! Сумочный! - Какой?.. - Сумочный! - вдруг заново ощутив позор своей карьеры и покраснев под шерсткой до ушей, выкрикнул Прохор. - Вот те на! По сумкам, что ли, промышляешь? Это уже было превыше всяких сил. - Ну, промышляю! - заголосил Прохор. - Станешь тут промыслителем, когда жрать нечего! Хозяин кинул! В холодильные не берут! Домовым дедушкой - рекомендаций требуют! А у вас в дамской сумке вакантное место открылось! - Ты, что ль, у моей там бардак устроил? - Лешка расхохотался. - Ну, силен! Так выдь, покажись! Авось поладим! По голосу было ясно - здоровенный мужик не против, чтобы при нем кормился еще кто-то, не сильно беспокоясь о сиюминутной пользе от постояльца. - Чего на меня смотреть? На меня вам смотреть не положено! - отвечал Прохор. - Ты отвернись - я к тебе в рюкзак шмыгну. Я ж на самом-то деле - рюкзачный! Я сколько при рюкзаках служил! При настоящих - при "ермаках"! - Точно? - Точно! И спички у меня всегда сухие были, и крупа не рассыпалась, и шнуры не путались! Рюкзачное дело я туго знаю! Ночью костер стерегу! До рассвета разбужу, если на рыбалку! Троих хозяев мой лучший рюкзак сменил - вот последний-то меня и кинул... Другой приличный рюкзак в наше время поди найди... - Прохору вдруг показалось, что больно уж расхныкался, и это не придется Лешке по нраву, он ужаснулся собственной дури и выпалил первое, что пришло на ум, чтобы спасти положение: - А чтобы сигареты отсырели - да сам утоплюсь, а сигареты сберегу! - Ну, ты мужик деловой, - одобрил хозяин. - Ладно, шмыгай, рюкзачный. Авось поладим. Есть же еще гда-то заводы, там люди работают! Есть же еще стройки! Хватит с меня этих калькуляторов! - Не пропадем! - поддержал Прохор. - Ты если тушенку брать хочешь - сейчас банки клади, хозяин. Хватит с меня этой помады! А я баночку к баночке уставлю, ты их и не почувствуешь. Но тушенку Лешка брать отказался. Не в лес ведь идет - поездом, скорее всего, поедет. Он набивал рюкзак не охотничьим и не туристическим припасом, от чего Прохор морщился, однако так боялся утратить долгожданную и исконную свою должность, что и словечка кривого не вымолвил, лишь через слово называл Лешку хозяином. - На-ка, пристрой в карман, - попросил хозяин. - И запомни, где лежат. На плечи Прохору свалилось полдюжины легоньких пестрых квадратов. - Что-о-о?!? - зарычал он, пихая эту мерзость ногой. - Не что, а в кроссовки класть. Лучше всяких стелек! - объяснил Лешка. Ну, раз так... - Мужики мы или не мужики? - сам себя спросил Прохор, сам же и ответил: - Мужики! Не пропадем, хозяин? - Ну! А звать-то тебя как? Прохор не впервые говорил с хозяином, хозяев-то у него в славные рюкзачные времена перебывало порядком. Но именно сейчас он понял, что уже нельзя отвечать по-старому: "А Прошкой!" Именно сейчас, когда со всех сторон светили одни неприятности, а былым благополучием и не пахло, следовало гордо выпрямить спину и потребовать от жизни уважения к себе. - Прохором Терентьевичем! А тебя? Хозяину по возрасту вполне можно было назвать себя, знакомясь, просто Лешей. Но каким-то образом ему передалось Прохорово понимание важности момента. - Алексеем Павловичем. Тут бы мужикам впору друг дружке руки пожать. Но и без того было ясно - есть уважение. А прочее - приложится. Феоктист Степаныч, глядя на сборы с антресолей, казал Прохору мохнатый кулачишко. Если по уму - ему, домовому дедушке, всеми силенками следовало удержать хозяина. Однако мудрый Феоктист Степаныч видел и другое - в дому без Лешки больше порядка будет. Прекратится ор по ночам, не станет грязюки от кроссовок, опять же, чем хозяйке деньги на дармоеда переводить, пусть лучше давно обещанный ремонт в ванной произведет. Тогда можно будет бездельника Фалалея турнуть и толкового ванного нанять. В ванные-то после ремонта всякий охотно пойдет! Представив, что придется снова искать по объявлению сумочного, Феоктист Степаныч прям-таки застонал и зажмурился. А тут еще дверь хлопнула, антресоли сотряслись, с чемодана сползла стопка газет и пришлепнула дедушку. - Ох ты... - проворчал он, выбираясь. - Ну и скатертью дорога!..