Филипп Хосе Фармер Властелин Тигр ------------------------------------------------------------- Philip Jose Farmer. Lord Tyger (1970) (с) Владимир Старожилец, перевод, 1997 Все права сохранены. Текст помещен в архив TarraNova с разрешения переводчика. Любое коммерческое использование данного текста без ведома и согласия переводчика запрещено. -------------------------------------------------------------- Посвящается Эдгару Райсу Берроузу, без книг которого немыслимы мои детство и юность, а также Вернелу Кориэллу, единственному, кто вправе именовать себя "Властелином Тигром". Глава первая. Питон, надругавшийся над деревней --Моя мать -- горилла, отец мой -- Бог! Рас Тигр устроился поудобнее на ветке, прислонившись плечом к стволу дерева. Почти обнаженный: набедренная повязка из леопардовой шкуры да крокодильей кожи ножны с костяной рукояткой большого ножа на виду -- вот и все одеяние,-- в левой руке Рас держал наготове флейту. --Я единственный в мире белый человек, И пришел к вам из Страны духов. Он пел на языке вонсу. Даже увлеченный пением, Рас не забывал об осторожности и постоянно оглядывался. Облюбованное дерево росло почти что на берегу, в двух шагах от деревни. Обзор прекрасный: в поле зрения попадали и все постройки, и все поля к востоку, и свадебный островок, отделенный от мыса узкой протокой. Рас пел, улыбаясь. Паника, охватившая обитателей деревни, служила аккомпанементом много лучшим, чем флейта. --О смуглокожие красотки, всех вас я люблю. Люблю, как молния высокое дерево, как рыба воду, а змея -- свою норку в земле. А крепче всех люблю тебя, Вилида, прекраснейшая из прекрасных, предназначенная сегодня другому. Я, Властелин Тигр, могучий и прекрасный, ловкостью и силой подобный леопарду. Я Тигр из Страны духов, сам дух с бесконечным питоном меж ног; и улей мой сочится медом сладчайшим. О смуглокожие красотки, всех вас я люблю. Люблю, как камень паденье, как орел ветер, а виверра -- родного детеныша. А крепче всех люблю тебя, Вилида, прекраснейшая из прекрасных, предназначенная сегодня другому. Рас прервал пение, чтобы сыграть на флейте щемящую мелодию, которую жених согласно обычаям вонсу исполняет для новобрачной, заключенной на островке. Высокий голос флейты разнесся далеко окрест. Деревушка племени вонсу занимала северо-западную оконечность полуострова, образованного большой -- не меньше мили в диаметре -- речной излучиной. Перешеек мыса с востока, достаточно узкий и удобный для обороны, вонсу перегородили высокой стеной из заостренных стволов. От стены до самой деревни пролегли поля, засеянные злаками и овощами. Саму деревню окружал дополнительный двойной частокол. В отличие от наружной стены заостренные бревна здесь заканчивались множеством шипов. В центре образованного оградой круга стоял Большой дом -- самая важная из деревенских построек. Он служил жильем вождю племени, но, кроме того, здесь проводились общие собрания и обряды поклонения духам. Дом этот -- округлый, футов семидесяти в диаметре -- покоился на множестве могучих свай высотой почти в рост человека. К единственному широкому входу вела висячая сплетенная из побегов бамбука лестница. Восемь малых хижин почти кольцом охватывали дом вождя; еще четыре стояли чуть поодаль, во внешнем круге. Все на сваях -- каждая на одной -- все круглые, с конической, крытой, как и Большой дом, тростником и пальмовыми листьями крышей. И к каждой вели плетеные ступеньки. Последняя, четырнадцатая постройка -- обиталище заклинателя духов,-- занимая место прямо у северных ворот, нарушала всю симметрию. Низко над ее крышей простерлась через частокол гигантская ветвь дерева. Обнаглевшие от голода леопарды нередко пользовались ею как охотничьей тропой. Пользовался ею и Рас, и неоднократно, но совсем с иными целями. Он считал идиотизмом оставлять такие удобные лазейки через оборонительные стены и в молодые годы приставал к своим приятелям-вонсу с расспросами на эту тему. Те объяснили, что ветку срубить никак нельзя, потому что в дереве живет могучий дух, дух великого вождя Шабагу, который некогда и привел племя в здешние края. Так что дерево неприкосновенно. Когда какой-нибудь вонсу умирал, тело после оплакивания в Большом доме переносили в хижину шамана для обряда очищения. А уже отсюда Шабагу забирал дух покойного вместе с телом к себе на дерево -- свесившись с ветки, поднимал за волосы. О происходившем дальше представление у всех было весьма смутным. Но уже и это объясняло, зачем вонсу отращивают такие длинные волосы и укладывают их двойным конусом с помощью смеси козьего масла и красной глины. Шабагу должен иметь, за что ухватиться. Рас был заинтригован. Битых шесть ночей провел он в ожидании в ветвях священного дерева -- всякий раз после смерти очередного вонсу. И однажды сподобился. Раса так потрясло появление Шабагу, что он чуть не вывалился из укрытия. Но дух, сотканный лунным светом из беспокойной листвы, оказался всего лишь игрой взбудораженного детского воображения. И сейчас, продолжая выводить мелодию и наслаждаясь охватившей деревню паникой, он снова едва не падал с дерева -- на этот раз со смеху. Воины с воплями разбегались по хижинам за оружием, а женщины, отбросив мотыги, хватали грудных детишек на руки, пронзительно скликали тех, что постарше, и мчались в деревню. Перепуганные дети громко ревели. К людскому хору подключилась и деревенская живность. Заполошно кудахча, рассыпались по полю пышнохвостые пестрые куры; отчаянно блея, метались среди бегущих людей длиннорогие козы; верещали под ногами насмерть перепуганные розовые свиньи -- хор получился что надо. Вождь Тибасу и шаман Вавафу, отчаянно жестикулируя, орали друг на друга у входа в Большой дом. К ним уже присоединилась добрая дюжина воинов. Еще двое несли стражу на стене на перешейке. Три старика, слишком немощные для боевых тревог и сражений, посиживали в тени хижины. На охоту ушли еще шестеро, быстро подсчитал Рас. Подростки, не прошедшие посвящения в воины, с легкими копьями в руках сбились в стайку рядом со взрослыми. Два воина, Севату и Гайнаду, отложив копья в сторону, вытащили из Большого дома трон вождя, испещренный гневными ликами могучих духов, и водрузили на каменное подножие у входа. Выточенный из цельного куска красного дерева и натертый пальмовым маслом, трон мутно поблескивал в лучах заходящего солнца. Тибасу, возложив на седеющую голову пышный и пестрый убор из перьев, принял из рук заклинателя здоровенный скипетр и уселся. Остальные, тоже с перьями в волосах -- единственной одежде, не считая продолговатых лыковых фартучков на гениталиях,-- опустились на корточки и занялись попарно боевой раскраской. Две старухи, Мазата и Гамиби, не без труда вынесли из жилища вождя большой глиняный горшок, расписанный затейливым орнаментом. Поставив его рядом с Тибасу, они поспешно, насколько позволяла старческая немощь, ретировались. Воины выстроились перед вождем по ранжиру. Севату, начиная с вождя и шамана, обнес всех тыквенными бутылями с крепким пивом, наполнив их из горшка. Воины, поглядывая украдкой на священное дерево -- укрытие Раса,-- уселись, и совет начался. Рас под их взглядами разошелся пуще прежнего. Он мог оставаться спокойным еще долго -- перед любым серьезным делом племя устраивало продолжительную конференцию. А дабы в жарких дискуссиях не пересохли глотки, при этом выпивалась бездна горячительного напитка. Он добавлял и куража, которого на сей раз воинам требовалось немало -- предстояла атака на гостя из Страны духов. Рас отложил флейту и завел песню, адресованную нынешним обитателям свадебного островка. Там, у входа на мост через протоку, стражу нес старый знакомец, Биджагу -- рослый, самый высокий из воинов племени (но все же на голову ниже Раса), и красавец, каких поискать. Этого не скрывал и развесистый головной убор из перьев розового фламинго. Такой ослеплительный убор полагался по обычаю воину, стерегущему новобрачную. Кроме этого оперенья, похожего скорее на опахало, да куцей накидки из шкуры леопарда, на Биджагу больше ничего не было. Не считая яркой перевязи из птичьих перьев, свисающей с выкрашенной в алый цвет мужской гордости и удлиняющей ее чуть ли не до земли. Биджагу, разобрав слова песни и на таком удалении, отвел от лица перья, воздел копье и испустил воинственный клич. Медный наконечник копья тускло блеснул на солнце. На самом островке росло всего лишь одно дерево. С единственной веткой-перекладиной -- остальные были аккуратно обрублены. На высоте в два человеческих роста висела на канатах из крокодильей кожи шаткая бамбуковая платформа. Там-то и находилась Вилида. Сидя на крохотной скамеечке у центрального каната, она не могла даже толком повернуться, не нарушив равновесия платформы. Бамбуковые перильца, увитые лозой и огромными листьями и усеянные резными ликами разгневанных духов, скрывали ее от посторонних взглядов снизу. Той же цели служили соломенная маска и особенно шляпа -- замысловатое изделие размером почти с балдахин со свисающими полями. Но Рас видел ее полные упругие груди, обведенные тремя концентрическими кругами -- красным, белым и черным,-- с выбеленными виноградинами сосков. Ягодицы и бритый лобок, целомудренно прикрытый клочком белой коры, светились в тени шляпы алой краской. Вилида, приподняв на мгновенье маску, послала Расу ослепительную улыбку. Крокодилы, словно дрейфующие бревна с сидящими на них бабочками настороженных глазок, патрулировали протоку между островком и мысом. Узкая морда одной из рептилий плотоядно высунулась на берег. Обычно, в ходе регулярных облав, вонсу очищали от чудовищ соседствующий с деревней участок реки. Но только не во время брачных церемоний. Привлекаемые запахом объедков и свежей крови, сливаемой после забоя животных в реку, а также попадающими в воду плодами неудачных родов -- явление для вонсу обыкновенное,-- крокодилы ко времени свадеб успевали вернуться. --Когда я, Белый дух, Властелин Тигр, пожелал стать вашим другом, вы ответили копьями. Око за око, вонсу, и я возвращаю вам копье. Я прихожу по ночам к вашим женам, о бесстрашные воины. Огромный белый питон, растущий из моих чресел, крадется во тьме по деревне, заползает в хижины и обнюхивает ваших жен, о кастрированные вонсу. Он вынюхивает их своей слепой набухшей головкой и запускает в них корни, пока вы крепко спите, о любвеобильные мужья. Два восхитительных улья, свисающие с могучей ветви, что украшает крепкое дерево моего тела, источают в час питона мед сладчайший, о вонсу с чреслами пустыми, как иссохшие тыквы. Подобно молнии, воспламеняю я плоть ваших жен, а вы -- лишь только искры, падающие в листву после бури. Я, Властелин Тигр, мщу вам. И сегодня же ночью вопреки всем вашим предосторожностям, вашим копьям и голодным крокодилам, я летучей мышью прилечу к прекрасной Вилиде, и мы познаем друг друга. Биджагу в бешенстве возопил и метнул в Раса копье, что, впрочем, на таком расстоянии было совершенно бессмысленно. Воины в деревне также подняли воинственный гвалт, а вот некоторые женщины чему-то странно улыбались. Тибасу, вождь племени, подпрыгнул с трона и, воздев к небу скипетр, издал мощный рык. Шаман, в свою очередь, хлопнулся оземь и забился, как выброшенная на берег щука. Но за ворота никто из воинов не поспешил. Конференция еще не завершилась: пива в горшке плескалось вдосталь, и детали происшествия следовало обсудить как подобает. Рас уже успел познакомиться с обычаями племени. Хотя решающий голос в спорах был за вождем, высказаться предстояло каждому. И каждый должен был защищать свое мнение от возражений. И все же Рас нет-нет да и поглядывал на джунгли вдоль берега. Оттуда должны были вернуться с добычей охотники, и им ничего не стоило подобраться к нему незаметно. Старшие, незнакомые с Расом по совместным играм, может, и испугались бы "бледного духа", но только не ровесники. --О молодые воины, как я люблю вас! А больше всех тебя, Биджагу! Как здорово было нам вместе, когда мы любили друг друга. Мы были с тобой ближе друг другу, чем к леопарду пятнышки на его шкуре. А сейчас лепард растерял свои пятнышки и стал безобразен. Ненависть разделила его с пятнышками! И я лью горькие слезы. Но сквозь слезы я также смеюсь! Да, смеюсь! Мир наш создан для слез и страданий, но только не Рас. Он не истает слезами. Мир создан для злобы и боли, но также и радости. Поэтому Рас смеется. Он смеется над вами, о вонсу, и возвращает вам вашу ненависть. О юноши и девушки, таящие от племени смертный грех дружбы со мной! Вы молчите от страха стать крокодильим кормом. И даже ворожбой старый колдун не вытянет из вас ни словечка. Сумасшедший шаман, сам бы и отправлялся на обед к крокодилам. Я, Рас Тигр, утверждаю это! Я, изгой, исчадие ада, бледный дух, знаю это. Я прихожу по ночам в вашу деревню -- крадусь мимо стражи леопардом, тихий и словно призрак бесплотный. Чтобы все слышать и видеть, я таюсь в тени -- и сам как тень. Я могу назвать немало имен, и крокодилы в реке разжиреют, они будут срыгивать вами и воротить от вонсу нос. А ваши дети, лишенные родительской заботы и ласки, будут плакать и пухнуть с голоду, и кто защитит их от диких зверей? О вонсу, ваши возлюбленные жены тоже сперва боялись гостя из Страны духов. Но искушение отведать белого питона и источаемую им сладость оказалось сильнее страха. Они желали и они познали меня, о вонсу! Теперь даже старухи вашего племени вожделеют меня и льют слезы по своей былой красе. Я, Рас Тигр, проходил невидимкой к местам свиданий с вашими дочерьми и женами. Спросите у них, кто такой Рас. Бесплотный дух? Или плоть от плоти, кровь от крови? И они вам ответят: Рас -- это сама неудержимость, само неистовство, неутомимость и... Похоже, на сей раз Рас зашел слишком далеко. Биджагу дико взвыл и, забыв, что ни под каким предлогом не смеет покидать пост, бросился через мостик с другим копьем в руке. Севату схватился за лук. Свистнув мимо, стрела упала в реку. Крокодилы сразу оживились. Остальные воины с Тибасу во главе высыпали из северных ворот и, рыча от ярости, помчались к священному древу. Когда стрела впилась в ветку совсем рядом, Рас все же поднялся, спрятал флейту в дупло и, зажав в зубах нож, побежал по ветви, далеко выступающей над рекой. Рядом прошелестело копье. Стрелы стали сыпаться так часто, что Рас, не добежав до конца ветки, оттолкнулся и прыгнул в реку. Не всплывая, он метнулся к противоположному берегу со всей возможной скоростью. Вода, еще прозрачная, не могла пока скрыть его от глаз вонсу -- только от стрел. Чтобы уцелеть, Рас должен был держаться на глубине как можно дольше. И всплыть в неожиданном для вонсу месте, не оставляя времени на прицельную стрельбу. Слева под собой Рас углядел гигантскую мутную тень, скользящую наперерез. Подавив испуг, продолжал плыть, пока тень не оформилась в кровожадную рептилию, за которой следовала еще одна. Только тогда, вынырнув, Рас перевел дыхание. Прежде чем скрыться под водой, он отметил взглядом оживившихся вонсу и крокодила, вдохновленного близостью трапезы. После нескольких размашистых гребков под водой Рас вынырнул снова и как раз вовремя. Его расчет оправдался -- из дюжины стрел и копий одно копье вонзилось крокодилу в спину и прочно застряло в его броне. Пытаясь избавиться от досадной и болезненной помехи, рептилия бешено завертелась, забила гигантским хвостом, но все, чего добилась,-- это подняла со дна тучу ила, подкрашенного хлещущей из нее кровью. Второй крокодил, забыв о прежней цели, рванул на запах крови. Рас же, время от времени всплывая за глотком воздуха, двинулся дальше и вскоре нащупал ногами дно. Его еще могли задеть стрелы вонсу на излете, но лишь по чистой случайности. И в этот раз смерть дохнула, обходя стороной. Рас выкарабкался на берег и скрылся в кустах. Стрела, пробив рваную дыру в гигантском лопухе слоновьего уха, шлепнулась в грязь. Рас спрятался за дерево. Солнечный луч, пронизавший густую листву, пал на него, как символ избавления от опасности. Его тепло утишало биение сердца. Ощущение было восхитительным, как сама жизнь,-- это и была сама жизнь. Глава вторая. На краю ойкумены Когда Расу стукнуло девять, присматривать за ним стало совершенно невозможно, и родители махнули на сына рукой. Раньше хотя бы один из них старался никогда не выпускать мальчика из виду. Рас же, отлично представляя последствия непослушания, ускользал от Мирьям и Юсуфу при малейшей возможности. Ему досаждал неусыпный родительский надзор -- он считал, что об опасностях джунглей, всяких там змеях и лепардах, знает отнюдь не меньше взрослых и прекрасно сможет сам о себе позаботиться. Юсуфу на своих коротких кривых ножках не мог состязаться с мальчиком в скорости, разве что на деревьях, где еще не уступал Расу в ловкости. Но и там он вскоре оставил всякие попытки ловить Раса. Без особенного успеха Юсуфу выкрикивал мальчику вослед ругательства и угрозы на нескольких известных обоим языках: амхарском, арабском и суахили. Рас, конечно же, вину свою сознавал -- родителей он любил и огорчать не желал. Но свобода была дороже всего. А старый Юсуфу вечно твердил одно и то же: делай так, не делай этак, туда не ходи, гуляй только там, этого остерегайся, того и в рот не бери. Муки его совести облегчала непременная порка по возвращении. И как бы крепко ни доставалось, жажда свободы всегда превозмогала боль от побоев. Рас исследовал всю территорию от скал у озера на севере и до южного края плато. Правда, дальше, за край плато, еще не спускался. Джунгли внизу казались такими зловещими, что на память сразу приходили родительские увещевания и строгие предостережения. Более того, когда однажды мальчишеское любопытство все-таки превозмогло осторожность и Рас, цепляясь за выступы, начал спускаться со скалы, его попытку пресекла Птица Бога. Сколько Рас себя помнил, Птица Бога всегда вертелась неподалеку. Однако столь явный к нему интерес она выказала впервые. Обычно птица или пролетала в вышине по своим загадочным делам, или, почти невидимая, парила над головой. Птица Игзайбера (так Юсуфу называл Бога) разительно отличалась от прочих сотворенных им же летающих тварей. Если верить словам матери, Птицу эту Игзайбер создал значительно позднее прочих и с особой целью -- присматривать за порядком, а также за поведением Раса и докладывать обо всем Творцу. Внутри Птицы, по словам Мирьям, постоянно находился Ангел. Размеры птицы поражали воображение -- более полусотни орлов, сложенных вместе,-- а формой она походила на гигантскую рыбу. Местами птица сверкала на солнце точно так же, как зеркальце Раса. Ноги ее, слегка растопыренные, неподвижно висели под брюхом, а сами лапы, удивительно округлые, никогда не выпускали когтей. Крылья же птицы, прикрепленные к туловищу сверху, вращались со звуком "чоп-чоп-чоп" так быстро, что сливались в ослепительно мерцающий прозрачный круг. Рас уже на четверть одолел спуск с плато, когда в небе появилась птица. Заметив ее, мальчик не придал сперва этому никакого значения. Но когда птица спикировала и, зависнув ниже, стала медленно к нему подбираться, Раса оглушил ее рев, а ветер, создаваемый ее крыльями, чуть было не сдул со скалы. В ужасе прильнув к камням, мальчик замер. В полом прозрачном брюхе птицы вместо сердца и прочих органов помещались два ангела с алыми, похожими на маски лицами. Тела их были скрыты под непонятного происхождения коричневой тканью. Один из ангелов сидел впереди, второй, направляя на Раса таинственный черный ящичек с блестящим глазком, стоял за его спиной. Затем, отложив ящик, он энергично зажестикулировал, призывая Раса вернуться на плато. Мальчик, слишком напуганный, чтобы возражать, беспрекословно подчинился. В спешке он даже едва не сорвался со скалы. Птица сопровождала его в этот раз почти до самого дома. Рас не хотел пугать родителей рассказом о необычном поведении Птицы Бога, но они все знали и сами. Мальчик сомневался прежде, что Игзайбер, по словам родителей, сообщает им все о его проказах, даже более того -- был уверен, что это педагогическая выдумка с целью его обуздать. Но тут его уверенность поколебалась. Когда Расу исполнилось девять, ему неожиданно разрешили спуск с плато. При условии, что он будет возвращаться домой засветло. --Почему же раньше запрещалось, а теперь вдруг можно? -- удивился мальчик. --Так написано. Юсуфу вечно отделывался одной и той же фразой: "Так написано". --Написано где? --В Книге. И ни слова сверх этого. Когда Рас собрался в свой первый дозволенный поход, Мирьям, рыдая и душа сына в объятиях, умоляла отказаться от гибельного намерения. --О сынок мой, сердце матери не выдержит, если ты сгинешь в джунглях. Останься со мной, не уходи никуда! --Мальчик становится мужчиной,-- проворчал старый Юсуфу.-- Кроме того, так написано. Но и его глаза подозрительно блестели, когда он провожал мальчика. Дойдя до начала равнины, конец которой терялся в зарослях, Юсуфу проверил амуницию Раса. Большой нож, тот, что был найден в хижине возле озера, сплетенная из луба веревка, лук и колчан с десятком стрел -- все оказалось в полном порядке. Кроме оружия, Рас захватил с собой, сложив в поясную сумку, зеркальце, каменный оселок и черепаховый гребень. --А сейчас,-- хмуро вымолвил Юсуфу,-- последнее напутствие. Внизу обитает племя нечестивых вонсу. Ты прежде еще не сталкивался с людьми; единственный человек, которого ты знаешь, да и то, пожалуй, не слишком,-- это ты сам. Не надейся, что вонсу примут тебя, как мама с папой, с распростертыми объятиями. Они очень опасны и прежде всего постараются тебя уничтожить. Будь осторожен, сынок, не ходи открыто. Подкрадись, как при охоте на леопарда. Понаблюдай за ними издалека, втайне. И учти, если ты попадешь к ним в руки живым, то пожалеешь, что вообще на свет родился. У тебя, впрочем, есть одно преимущество. Вонсу могут принять тебя за духа, за призрака. По их поверьям, духи должны быть бледными, а таких, как ты, белых людей они еще не встречали. Может, их поверья и справедливы, не знаю, с духами не сталкивался. Но ты вовсе не дух, запомни хорошенько, ты -- человек. Если вонсу примут тебя за духа и со страху побегут, не преследуй, не загоняй их в угол. Юсуфу крепко обнял мальчика на прощанье. Рас был растроган, хотя про себя невольно отметил, что уже перегнал отца ростом. Каким же тот станет маленьким, когда Рас повзрослеет! Чмокнув отца и сглотнув комок в горле, Рас убежал. Миновав заросли, спустился с плато -- Птица Бога мешать на этот раз не стала. Река, двумя водопадами низвергаясь с плато, снова сливалась воедино у подножия скал и убегала в джунгли. Вдоль ее извилистого русла Рас и шагал до темноты. Затем, соорудив на дереве безопасное гнездо, поспал; утром, подстрелив мартышку и поджарив ее над маленьким костерком, позавтракал. И отправился дальше. Спустя несколько часов Рас услышал первые голоса. Этот волнующий миг, миг первой встречи с людьми Рас запомнил на всю жизнь. Крайне осторожно, в точности следуя отцовским наставлениям, он подобрался ближе и увидел за рекой стены деревни. Скрываясь среди ветвей, Рас долго изучал окрестности, затем, выбрав местечко, почти скрытое от глаз обитателей, переплыл реку. Подыскав дерево поразвесистее, забрался как мог выше и принялся разглядывать женщин и детей, работающих в поле. Рас дрожал от любопытства, смешанного со страхом. Со слов родителей он знал, что вонсу черны как смоль, волосы их курчавы, а сами они свирепы, как исчадия ада, и вообще -- лишь наполовину люди. Но то, что предстало его взору, выглядело несколько иначе. Да, они темнокожи, но не черны как смоль, не темнее Мирьям. Правда, у матери прямые волосы, орлиный профиль и тонкие, как у леопарда, губы. У вонсу же -- прелестные кудряшки (всклокоченные и спутанные, как их черные мысли, по словам Юсуфу), толстые губы и широкие приплюснутые носы с глядящими вперед ноздрями. Даже Юсуфу чем-то неуловимо походил на них, правда, при этом был значительно ниже -- с вонсу-подростка. И еще от вонсу родители отличались непропорционально большими головами и крохотными конечностями. Лица воинов-вонсу были наги в отличие от лица Юсуфу с длинной, чуть ли не до колен бородой. Рас поглядел на себя: его кожа, светлокоричневая от солнца, в потаенных местах напоминала бледностью рыбье брюхо. С год назад мать подарила ему зеркальце. Первый же взгляд в него стал для мальчика потрясением: настолько мало он походил на своих родителей. Ему ведь так хотелось быть на них похожим, быть сыном своего отца, яблоком от яблони -- но в зеркале неумолимо отражались огромные, ни что не похожие серые глаза, прямой тонкий нос и узкая щелочка губ! Позже, примирившись с неизбежностью, Рас утешал себя мыслью, что унаследовал, пусть даже с некоторыми изменениями, черты матери. Но в тот день -- он запечатлелся в памяти как День зеркала -- Рас всерьез усомнился в родстве с Мирьям и Юсуфу. И примерно тогда же заподозрил, что они вовсе не обезьяны, как уверяют. А если даже и обезьяны, то отнюдь не шимпанзе или гориллы или еще какие-то известные ему виды. И начал приставать к ним с расспросами. Угрозы наказать мало помогали родителям; отговорки и экивоки не удовлетворяли Раса, и полгода спустя Мирьям сдалась. Она открыла мальчику, что Юсуфу не отец ему, а отчим. И поселился с ними уже после рождения Раса. Признание было сделано, пока Юсуфу ходил на рыбалку. Но сомнения Раса в подлинности ее материнства Мирьям отвергла наотрез и поведала, что истинный отец мальчика -- сам Игзайбер. Ох, непросто было Расу поверить, что он -- сын Бога. Мирьям нарассказывала ему об этом столько всевозможных баек, что со временем мальчику пришлось выстроить самостоятельную версию собственного происхождения. Что же до Юсуфу, так тот просто признался, что не отец Расу. Но любит его даже больше, чем собственного сына. Рас так пропорционально сложен, у него такие красивые руки и ноги, он просто прекрасен -- и он, Юсуфу, никогда с ним не расстанется. Вот Мирьям, ту пусть забирает к себе Игзайбер. Меньше мучений! Даже Игзайберу не по силам порой заткнуть фонтан ее красноречия! А ее норов -- точно у верблюдицы, страдающей запором в брачный период! Смысл приведенного сравнения почти ускользнул от Раса -- он никогда не видел верблюдов воочию, они не водились ни на равнине, ни в джунглях. Лишь помнил картинку из книжки в озерной хижине. Юсуфу пояснил, что когда-то в их краях еще встречались такие животные, но затем мало-помалу вымерли. "И к твоему счастью, сынок, что вымерли -- они ужасно воняли!" Рас вспомнил все это, не сводя глаз с вонсу и продолжая вздрагивать от возбуждения. Часть его сознания сосредоточилась на людях перед глазами; другая -- чисто рефлекторно контролировала тылы на случай опасности; третья, крохотная, оставалась с родителями -- он видел и слышал их, как воочию. И какой-то участок мозга сводил все воедино, вызывая странное чувство смещения, остранения. Казалось, даже происходящее сейчас и здесь происходит с ним самим как бы помимо его участия. Все это -- непостижимо глубокое, темное, плотское и духовное одновременно -- и было им самим, Расом. В первый день он не делал попыток приблизиться к вонсу. Как, впрочем, и в следующие десять визитов, первый из которых состоялся лишь неделю спустя. Расу не хотелось бы причинять родителям лишние огорчения, однако вонсу жили слишком далеко, чтобы успевать обернуться засветло. И возвращаясь домой после очередного ночлега под открытым небом, Рас заставал родителей всегда за одним и тем же занятием: сидя у порога, они вглядывались в заросли. Чтобы избежать заслуженного нагоняя, мальчик заранее запасался оправданием поубедительнее. То леопард загнал его на дерево, и пришлось коротать ночь на ветках, то увлекла погоня за ускользнувшей под занавес дичью. Порки это, впрочем, не отменяло; более того, если Расу не удавалось сдержать стоны и слезы, он получал дополнительные удары. На одиннадцатый день рождения Рас получил совершенно неожиданный подарок. Родители позволили все, что до сих пор неукоснительно возбранялось. Он мог бродить, где угодно, и ночевать, где вздумается. Озадаченный внезапной переменой, Рас не удержался от распросов и узнал в конце концов, что разрешение исходит от Бога. Неужели Мирьям действительно напрямую общается с Игзайбером? Ужасно заинтригованный, Рас ухлопал на слежку за матерью кучу времени. Но застать ее лицом к лицу с Богом никак не удавалось. Она общалась лишь с Юсуфу, а когда того не было дома, разговаривала лишь сама с собой. С тех самых пор Рас частенько исчезал из дому на несколько дней, порой на неделю. Он обследовал весь край к югу от плато -- до места впадения реки в Паучье болото. И уже заканчивал изготовление плота для дальнейшего путешествия, когда был ужален болотной гадюкой. Рас чуть не умер тогда. Он еще успел вскарабкаться на плот и, испытывая адовы муки, лежал, совершенно беспомощный. Словно армия муравьев, грызущих тело изнутри и рвущих на части мозг, разбежалась по жилам. Как тревожный барабан, билось в агонии сердце. Полупарализованный ядом, Рас ощущал свое тело одним комком боли. И совсем невыносимой боль эту делала мысль о безутешном горе родителей, которые будут ждать и так никогда и не дождутся. Солнце и звезды четырежды сменили друг друга в безучастном небе. Раса поедом ели насекомые, но, к счастью, не муравьи. Каким-то чудом бесчувственного мальчика прозевали крокодилы и стервятники. Наконец он пришел в себя и сумел перебраться на островок, где в тени большого дерева, питаясь одними только кишевшими вокруг насекомыми, два дня собирался с силами. Путь к дому занял еще три с половиной дня. Некоторое время после этого Рас сдерживал свои порывы и старался больше бывать дома, с родителями. Изредка поднимался в холмы позабавиться с приятелем-гориллой, померяться с ним силой и ловкостью. Выздоровев окончательно, Рас отложил на время исследование Паучьего болота -- вонсу с их занятными обычаями интересовали его больше, чем география. Наблюдая за ними и прислушиваясь к речам, Рас начал кое-что понимать на их языке. Речь вонсу оказалась удивительной: одни и те же слова или даже звуки, произнесенные с разной высотой и интонацией, могли означать прямо противоположное. Четыре интонационных уровня использовались, например, в беседе о том, что случилось раньше, происходит сейчас, может произойти в будущем или просто находится в Стране духов. Страной духов, как сообразил Рас, вонсу именовали его собственный край, скалы плато. Вот почему они туда никогда не поднимались. Первый контакт оказался задачей не из легких. Естественно, Рас предпочел иметь дело со сверстником. Взрослые всегда таскали с собой дубины и копья и, казалось, готовы пустить их в ход без малейших колебаний. Женщины же покидали деревню редко, по воду да для полевых работ. А за полем, огороженным с одной стороны, присматривали еще и часовые. Нечастые выходы женщин с детьми за частокол в джунгли -- по грибы да за кореньями -- случались только под охраной. К тому же в джунглях дети держались рядом со взрослыми. Но вот на самом полуострове дети часто играли на берегу реки без присмотра. И заросли здесь были достаточно густы, чтобы спрятаться и наблюдать. На этом пляже Рас и увидел впервые Вилиду, очаровательную хохотушку, с азартом предававшуюся любой детской забаве. Решив попытать с ней удачи, Рас дождался, когда дети затеют игру в прятки, и вышел из укрытия навстречу девочке. Улыбаясь -- рот до ушей,-- загородил Вилиде путь к отступлению. Она застыла, затем всплеснула руками, как бы отгоняя наваждение, темная ее кожа стала сероватой, и девочка упала в обморок. Рас был просто потрясен. Он не видывал до сих пор никого в подобном испуге, тем более что сам явился тому причиной. Мальчик опустился на корточки рядом и, дождавшись первого взмаха ресниц, красноречивым жестом приложил палец к своим губам. Похоже, это не помогло -- рот девочки распахнулся,-- и Рас был вынужден прикрыть его ладонью. Глаза Вилиды сверкнули, но вырваться она не попыталась. Тогда Рас произнес вполголоса несколько фраз на языке вонсу. Постепенно лицо девочки приняло нормальный цвет. Наконец на просьбу Раса не поднимать шума она кивнула, вернее, мигнула -- пошевелить головой не давала рука Раса. Но как только Рас ее убрал, завопила что было мочи. Рас в панике скрылся в кустах и не мешкая переплыл реку. На его счастье, крокодилов поблизости не оказалось. Отдышавшись, он выглянул снова. За рекой в зарослях с воинственными воплями бродили воины, без особенного энтузиазма тыча в кусты копьями. Казалось, им вовсе не хочется никого там обнаруживать. Дома Рас был тих и задумчив. Мирьям забеспокоилась, уж не заболел ли он. Мальчик ответил, что думает. Его и на самом деле одолевали мысли, саднившие душу. Почему девочка так перепугалась? Неужели он так уж безобразен? Может, он и вовсе монстр какой-то? Конечно, он мало похож на вонсу, но не настолько же отличен, чтобы испытывать к нему настоящее отвращение. Да будь он чудовищем, разве любили бы его так сильно родители? Спустя шесть дней Рас вернулся к деревне. Дети как ни в чем не бывало резвились на берегу. Рас переплыл реку и снова подстерег Вилиду. На этот раз он был осторожнее. Заручившись ее согласием не шуметь, Рас отвел руку от ее губ не дальше, чем на дюйм. И она не закричала. Они поговорили, вернее, сделали такую попытку. Вилида почти успокоилась и уняла дрожь. На прощанье даже улыбнулась. Но удалилась все-таки слишком поспешно. Насколько Рас мог слышать и видеть, в этот раз она его не выдала. И самое главное, пришла на свидание снова -- в обещанное время. Остерегаясь засады, Рас, прежде чем показаться из зарослей, хорошенько разведал окрестности. В этот раз они уже общались свободней, и за следующие пять свиданий Рас как следует продвинулся в языке. На шестой раз Вилида привела с собой подружку. Фьювита, так звали новую знакомую, на первый случай не рискнула ни подойти, ни заговорить. Лишь позднее, осмелев под воздействием примера подруги, стала принимать живое участие в уроках языка. Недели через три к ним стали присоединяться и другие. И все сначала вели себя мало сказать сдержанно -- пугливо, кроме Вилиды и Фьювиты, чуть не лопавшихся от сознания собственной значимости. Монополия на дружбу с белым мальчиком-духом поднимала их авторитет среди сверстников на недосягаемую прежде высоту. Только тогда Рас начал понимать, что они принимают его за дух, призрак умершего мальчика, а не за живого человека. Теперь вполне объяснился обморок Вилиды при первой встрече. Дети, подогреваемые смелостью двух девочек, не долго пребывали в нерешительности. Любопытство превозмогло суеверные страхи, и вскоре все сидели одним кружком, хохоча над произношением Раса. После некоторых колебаний дети рискнули даже потрогать бледную кожу гостя. Рас улыбался при этом, уверяя, что он добрый дух и никого не укусит. Именно в тот день он познакомился с Биджагу, женихом Вилиды. С малых лет сговоренные родителями, они собирались пожениться сразу же, как достигнут положенного возраста. Позже Рас, стараясь не попадаться на глаза посторонним -- взрослым и подросткам, работавшим в поле,-- включился в веселые детские забавы. Среди детей не было равных ему в ловкости, и в борьбе он легко побеждал любого из мальчиков. Они не обижались и не злились -- разве смертный может одолеть привидение? В свою очередь, Рас развлекал детей историями о Стране духов, о матери-горилле и горилле-отчиме. Небрежное упоминание об истинном его отце Игзайбере (вонсу называли Творца Матсунгу, или Ткущий паутину), повергло детей в трепет. Но только поначалу. Биджагу любопытствовал, почему Рас светлокож и прямоволос. Ведь самый первый человек, вылепленный Матсунгу из смеси черной глины с паутиной, был черным, толстогубым и курчавым. От него-то и произошли все вонсу, на него и похожи. Вот племя шалику, живущее за Паучьим болотом, так те, например, помесь вонсу с крокодилами. Если Матсунгу ему и вправду отец, то Рас должен походить на вонсу или же иметь нечто общее с пауком. Рас за словом в карман не лез. Не уступая пальму первенства по части экивоков собственной матери, он с ходу уточнил, что его отец, Игзайбер, давно сверг Матсунгу с небесного престола и занял освободившееся место. А цвет кожи объясняется тем, что Игзайбер смыл с Раса черноту, пометив его тем самым как единственного сына. "Низвержение" с пьедестала бога племени повергло детей в настоящий шок. Не долго думая, Рас добавил, что Матсунгу сослан теперь в Паучье болото, где и царствует над пауками. Но заметив неподдельное огорчение, понял, что хватил лишку, и поспешил исправиться. Не дай Бог, еще взрослых начнут расспрашивать! Смеясь, Рас обратил все в шутку -- сказал, что это розыгрыш, и на самом деле он, конечно же, сын Матсунгу; на паука не похож по воле отца, придавшего ему сходство с матерью-гориллой -- отсюда его прямые волосы и тонкие губы. А цвет кожи, так это совсем просто. Дело в том, что он, Рас, был зачат ударом молнии, посланной Матсунгу, молнии, выкрасившей все в материнском чреве в белый цвет. Прямой тонкий нос -- результат усилий, с которыми Матсунгу вытаскивал его из материнского чрева, вытаскивал именно за нос. Авторство идеи с молнией принадлежало матери, остальное Рас присочинил сам. Биджагу скептическим тоном признал, что все это вполне может оказаться и правдой, но как быть с тем, что Рас (которого он, кстати, переводя на язык вонсу, называл Лазазу) -- дух умершего мальчика? Рас перевел дыхание, чтобы не вспылить. Видя, что мальчики готовы пустить в ход кулаки, вмешалась Вилида. Она предположила, что отец Раса -- верховный дух в стране к северу от деревни (дипломатично избегая названия "Страна духов"), а Матсунгу -- главный дух в их собственных местах. Точно так же, как Басама, дух-крокодил, верховенствует в племени шалику. Полностью убедиться в этом они смогут, когда подрастут и отправятся в далекое путешествие за Паучье болото. Там, на краю мира, за землями шалику, в месте, где река впадает в подземелье, живет на островке бессмертный Визузу. Он живет в преддверии подземного мира с незапамятных времен и за солидную плату отвечает на любые человеческие вопросы. История о мудром старце всерьез заинтересовала Раса. Он тут же решил, что обязательно отправится в такое путешествие,-- не дожидаясь, пока станет взрослым. И, может статься, измучившие его вопросы найдут там свое разрешение. К сожалению, Рас не мог проверить сведения о Визузу у родителей. Во-первых, они могли и не знать о нем ничего, иначе бы Рас что-нибудь да услышал. Во-вторых, если спросить, то уж точно возникнет подозрение, что он общается с вонсу -- иначе от кого он услыхал такое. Хотя ему теперь и не запрещалось путешествовать, родители продолжали остерегать сына от общения с "вонсу-выродками", а ему так не хотелось их огорчать понапрасну! Да еще неизвестно, как отнесется к этому Игзайбер. А ждать, когда ему позволят это, можно долгие годы... Иногда на встречи с детьми Рас захватывал с собой в поясной сумке несколько упругих мячиков. Вонсу каучука не знали, и мячи произвели немалое впечатление. На вопросы, откуда он их взял, Рас ответил, что однажды они просто появились в его жилище. На самом деле мячи ему вручил Юсуфу, как дар самого Аллаха -- день, когда это случилось, был посвящен занятиям арабским языком. К вящему восторгу зрителей Рас продемонстрировал несколько изящных жонглерских приемов с мячами, перенятых у Юсуфу. После показал несколько замысловатых прыжков и сальто, затем своим большим ножом с двадцати шагов несколько раз поразил без промаха мишень. Но самое сильное впечатление Рас произвел, когда, натянув между деревьями веревку, продемонстрировал искусство канатоходца. Эффект был бы сильнее, если натянуть веревку на приличной высоте, но из осторожности -- их забаву могли заметить и со стены, и с поля -- Рас ограничился высотой в человеческий рост и место для аттракциона выбрал поближе к берегу. Рас показал детям все, на что был способен: и просто ходьбу, и подскоки, и повороты, и сальто. Чтобы не завизжать от восторга, зрители вынуждены были зажимать себе рты ладошками. Завершил выступление Рас коронным трюком: подбрасывая ногами мячик, прошелся по канату на руках. Детям тоже захотелось попробовать. Кое-кому удалось пройти от дерева до дерева. Большинство свалилось, некоторые при падении ушиблись или поцарапались. Рас забеспокоился, не пожалуются ли они родителям. Никто его не выдал. Рас был их общей и единственной серьезной тайной. Чуть не лопаясь от желания похвастаться, дети умудрились сохранить дружбу с мальчиком-духом в секрете от взрослых в течение нескольких лет. Рас, не слишком им вначале доверяя, пригрозил забрать предателя в Страну духов. И пообещал, что его отец, Игзайбер, разрушит молниями деревню и всех поубивает. Дети, побледнев, притихли, только Вилида нашлась: --Если нас убьют, мы все станем духами. Значит, и сами попадем в твою страну. --Не совсем так,-- отозвался Рас.-- Того, кто проболтается, я сошлю в подземный мир, в большую пещеру, куда убегает река. Там его вечно будут терзать монстры и демоны, и он никогда больше не увидит родных и близких. Дети ахали и охали, но продолжали уточнять детали, упиваясь собственным ужасом. А Рас, пользуясь случаем потренировать воображение, охотно развивал тему. Его маленько занесло, он начал сочинять подробности из жизни Визузу, о котором и узнал-то от самих вонсу. Нимало не смущаясь, Рас договорился до того, что этот страшный всеведущий привратник подземного царства находится в полной его, Раса, власти. Округлившиеся глаза детей были достойной наградой. Рас, плохо представляя, что же такое может потребовать Визузу в обмен на свои услуги, не сумел с ходу придумать ничего убедительного и отделался намеком на вещи столь ужасные, что вслух и выговорить-то страшно. Иносказания и недоговоренности, как заметил Рас, действуют порой на воображение куда сильнее самых красочных живописаний. Дети, в свою очередь, поведали ему о путешествии Вавафу. Оказывается, в молодости шаман сумел, ускользнув от Большого паука и кровожадных шалику с их крокодилами, пробраться за болота, к острову всеведущего Визузу. Никто не знал, чем рассчитался шаман со старцем, предполагали -- собственной печенью. Вонсу считали, что именно в печени кроется человеческое сознание. И версию подобного расчета за услуги подтверждали постоянные припадки Вавафу -- тот бился в конвульсиях, терял сознание, часто вел себя, как безумный. Рас укрепился в своем намерении добраться до Визузу. Уже к девяти годам накопилась уйма безответных вопросов, а к двенадцати их и подавно меньше не стало. Правда, некоторые сильно переменились. В "тайное общество", кроме Раса, входило пятеро детей: два мальчика, Сатину и Биджагу, и три девочки, Вилида, Фьювита и Голаби. Примерно через полгода, посвященные в основном безобидным играм в прятки, "угадай-чей-палец" и "чепуху", дошло дело и до иного. Случилось это в один прекрасный день, когда вся компания сидела в кустах в двух шагах от реки. Вилида, странно хихикая, обратила общее внимание на размеры и белизну рэсова пениса. Уязвленный Биджагу заявил, что у него ничуть не меньше, а белый цвет делает рэсов похожим на червяка, обитающего под камнями. На мертвого червяка. Ухмыляясь, Вилида возразила, что член у Раса не всегда такой безжизненный, как червяк. Она видывала его совсем иным, вполне оживленным -- когда Рас боролся, особенно с девочками. И думает, что пенис у Раса длиннее, чем у Биджагу. Биджагу молча поднялся и принялся теребить свою игрушку, жестом предложив Расу следовать его примеру. Рас принял вызов. Мастурбация была ему не в диковинку. Вопреки родительским предостережениям, что, мол, такие игры доведут до бесплодия и слабоумия, Рас часто предавался им, прячась в джунглях. И даже научил свою ручную обезьянку облизывать ему пенис. Большого наслаждения Рас, впрочем, от этого не получал. Сейчас Расу предстояло доказать сверстникам свое превосходство -- в этом, как и во всем остальном. Мастурбировать на виду ему еще не приходилось, ощущения от этого только обострились. Сатину, вдохновленный представшим перед глазами зрелищем и напряженным вниманием девочек, вознамерился также принять участие в поединке. Однако был скоро забракован. Обиженный, он отошел в сторону, но мастурбацию не прервал. Длина напряженных пенисов у Раса и Биджагу совпала тютелька в тютельку, и победу Расу засчитали по толщине. Биджагу оспорил результат. Заявив, что, если ему помочь, у него будет еще толще, он выразительно глянул на Голаби. Та, понятливо хихикнув, опустилась на колени и взяла член в рот. Рас поманил Вилиду -- она последовала примеру подружки. Ухватившись за курчавые волосы и переводя взгляд с мелькающей между пухлыми губами набухшей светлой головки на затуманившиеся глаза девочки, Рас непрерывно двигал бедрами. Ощущения были восхитительными, но Рас уже знал, что удовольствие обернется острой болью в паху. Заканчивать он еще не умел. То, что другим мальчикам, возможно, тоже предстоит помучиться, служило слабым утешением. Рас был провозглашен абсолютным победителем. С тех пор к прочим, невинным играм дети добавили сексуальные развлечения. У мальчиков сосали члены, девочкам лизали клиторы. Вилида поведала о похождениях с Тагабу, мальчиком постарше. Всякий раз, когда тому удавалось застать Вилиду вдали от взоров, он засовывал ей свой член между ног. После нескольких попыток, причинивших Вилиде скорее боль, чем удовольствие, она отказалась -- предпочла брать член губами. Во время этих свиданий Вилида чувствовала глубоко внутри себя некую теплую волну -- не хватало слов описать ощущения. Но ей казалось, что это похоже на ощущения взрослых женщин, пусть и в меньшей степени. Судя по тем звукам, что Вилиде доводилось слышать, когда сексом занимались ее родители, оргазма она еще не испытала. Но собственные связанные с сексом ощущения ей тоже нравились, особенно горячая внутренняя волна. Рас охотно принимал участие в сексуальных играх, отказываясь сперва от их анальной разновидности -- родительские наставления о гигиене и их отвращение ко всему, связанному с отправлениями, оказали свое воздействие. Но -- вызов брошен, попробуй не прими! -- вскоре включился и в педерастию, опробовав такой способ, впрочем, сначала на девочках. После сношений в зад Рас всегда тщательно отмывал член, настаивая, чтобы и остальные делали то же самое. Еще случались у них конкурсы "кто дальше струю пошлет", которые Рас тоже обычно выигрывал. И пусть всего лишь на дюйм-другой, но его дуга поднималась выше и летела дальше, чем у других мальчиков. Глава 3. Женщины в ночи Со временем Рас с друзьями все чаще оказывался на грани разоблачения. Сначала он от нежданных визитеров скрывался в ближайших зарослях, затем решил, что этого недостаточно. Безопаснее -- хотя бы днем -- укрываться на противоположном берегу. На реке нашлось сравнительно удобное и укромное местечко, глубокое и довольно узкое, с густыми зарослями со стороны деревни. Там реку можно было пересечь быстро, не привлекая стороннего внимания. И компания стала собираться на другом берегу. Там, в джунглях, подслушать их никто не мог. Нарушение запрета переплывать реку возбуждало детей, щекотало нервы. Здесь запросто можно встретить голодного леопарда. А кроме того, дети все еще немного опасались, что Рас заманит их в Страну духов. Рас, к своему глубочайшему сожалению, не мог посвятить сверстникам столько времени, сколько хотелось бы. Пять дней в неделю он был занят учебой и тренировками. Юсуфу заставлял мальчика качать мышцы, бегать, заниматься акробатикой, жонглированием, приемами рукопашного боя и боя на копьях, метанием ножа, стрельбой из лука. Казалось, изучить все известные Юсуфу приемы просто невозможно, столько их было. Немало времени отнимали уроки чтения и письма на всех известных Юсуфу языках: английском, арабском, суахили и амхарском. Упор делался, впрочем, на английский. В заброшенной озерной хижине нашлось множество книг, все на английском. Большинство -- красочно иллюстрированные, с подписями под картинками, гласившими, например: "А -- это Апельсин; Б -- это Барабан...". Порою картинки изображали какую-либо сценку, а надпись звучала тогда так: "Джим и Джейн видят бегущую собаку". Возможно, Джим и Джейн видели собаку, а вот Расу пока не доводилось; животное в книге чем-то напоминало ему шакала. Старому Юсуфу сперва пришлось помогать Расу, пока он не научился связывать сюжет рисунков со смыслом черных значков под ними самостоятельно. Началось с казуса. В один прекрасный день Юсуфу спросил у Раса, научился ли он уже читать по-английски. --А что такое читать? -- удивился мальчик. --Это ты должен понять сам,-- отозвался Юсуфу. --Как это?! -- У Раса отвисла челюсть. --Так написано. В конце концов, признав тщетность усилий мальчика постичь грамоту самостоятельно, Юсуфу дал ему несколько начальных уроков. Причем не в стенах хижины, где хранились книги и заниматься было бы удобнее. Юсуфу выбрал местечко в глубине леса, и Рас являлся туда с книжками. Более того, старик потребовал, чтобы Рас никогда ни в стенах дома, ни в озерной хижине ни словом не обмолвился об этих уроках. --Почему? --Так написано. Вот так Рас, сидя под баобабом в полумиле от дома, и познакомился с начатками английского. Прошло немало времени, прежде чем он научился поддерживать с Юсуфу беглую беседу на этом языке. И по-прежнему запрещалось использовать английский где бы то ни было, кроме места учебы. С возрастом и у сверстников Раса оставалось все меньше времени для досуга. Девочкам вменялось в обязанность помогать по дому и в поле. Мальчиков стали брать на охоту, порой надолго. Хорошо, что не наоборот -- Расу больше нравилось возиться с девочками, особенно с Вилидой. Кстати, и она куда чаще остальных увиливала от работы, чтобы сбежать на ночное свидание с Расом. Они болтали и смеялись. Вместе им было здорово. Вилида рассказывала интересные случаи из деревенской жизни, занимала Раса замысловатыми шарадами. Он, в свою очередь, должен был развлекать ее историями о своих похождениях в джунглях. Но чаще всего они ласкали и целовали друг друга, доходя до полного изнеможения. Однажды ночью Рас решил показать Вилиде, как это делается у горилл, поставил ее на четвереньки и вошел сзади. Вот тогда Вилида и пережила первый в своей жизни оргазм. Рас был рад за подругу; слегка огорчало, что сам он не испытал подобных ощущений. Зато, как и следовало ожидать, испытал другие, куда менее приятные. Даже задумался, а стоило ли удовольствие таких мучений в чреслах впоследствии. Затем потянулись долгие недели без свиданий. Вилида предупреждала, что скоро не сможет выходить за ограду -- приближалась пора посвящения в женщины, после которого сексуальные игры запрещались полностью. Уже сейчас ей следовало целиком посвятить себя хозяйству. Так, не прикасаясь к мужчинам, Вилида должна была прожить целый год. Но и после свадьбы с Биджагу она не сможет встречаться с Расом. Прелюбодеяние в племени считалось серьезным преступлением и каралось весьма строго. На первый раз преступницу пропускали сквозь строй -- каждый взрослый хлестал ее терновой веткой. На второй -- скармливали крокодилам. Виновник-мужчина отделывался полегче: его избивали лишь двое -- собственная супруга и муж-рогоносец. Правда, в случае рецидива и его ожидало свидание с голодными рептилиями -- правосудие в племени разнообразием не блистало. Казалось, их свиданиям приходит конец, но Вилида все тянула -- никак не решалась поставить точку. Рас, раздосадованный предстоящей разлукой, грубовато усомнился в пользе наказаний за любовь. --Таков наш обычай,-- ответила Вилида. --А каково детям тех, кто пошел на корм крокодилам? --Их забирают дяди или тети. Рас смолк. В возражениях мало толку -- фразу "таков обычай" он слышал не реже, чем отцовское "так написано". И изменить порядок вещей в мире был пока не в силах. Следовало воспринимать его таким, каков он есть. --Но оставаться один я не хочу,-- сказал Рас.-- Хочу видеть тебя, играть с тобой, разговаривать, любить. --Увы, это невозможно. Таков наш обычай,-- безрадостно отозвалась Вилида. --Но мы свидимся, когда выпадет случай? Промедлив с минуту, Вилида тяжело вздохнула: --Ты хочешь, чтобы и меня съели крокодилы? --Что ты! Мы будем очень осторожны, я готов неделями ждать удобного случая. Я тоже рискую -- меня ведь убьют, если поймают. Почему же не можешь ты? Вилида отмолчалась. Тогда Рас объявил: --Пошли ко мне домой! Прямо сейчас! Девушка отшатнулась, глаза округлились: --В Страну духов? Да в своем ли ты уме? --Разве я похож на духа? -- вспылил Рас.-- Может, я бесплотен? Когда я в тебе, это похоже на любовь с привидением? Вилида обреченно помотала головой и встала. Сделав шаг к Расу, она чмокнула его в губы. --Мне бабушка рассказывала истории о девочках, украденных духами. Больше их никто никогда не встречал. И Рас отпустил ее. Желание насильно забрать Вилиду с собой как вспыхнуло, так и погасло. Теперь и днем, и ночью он пробирался в окрестности деревни. Наблюдал за Вилидой и остальными издали. Девочки действительно не могли отлучаться. Даже если бы и очень захотели -- две злющие старые карги с них глаз не спускали. Что же до приятелей-мальчиков, то дружба с теми внезапно обернулась враждой. В один прекрасный день, выйдя из-за дерева навстречу Биджагу, Рас чудом увернулся от удара копьем. С душераздирающим криком -- скорее горя, чем страха -- умчался он в заросли. Взбешенный предательством бывшего друга, он стал обдумывать план мщения и, возможно, убил бы Биджагу, сумей подстеречь. Приближаться к деревне вдруг стало опасно, куда рискованней, чем прежде. Из подслушанной беседы двух женщин на поле Рас узнал, что Биджагу и Сатину во всем открылись старейшинам. Деревня была близка к панике и переходу на осадное положение. Старый шаман провел с детьми обряд очищения от скверны. Каждый получил по амулету для защиты от злых духов. Девочкам, сверх того, предстояло провести до полугода под неусыпным надзором. Вавафу желал удостовериться, что никто из них не понес от духа ребенка. Рас с ума сходил от тоски по Вилиде. Она являлась к нему в сновидениях. Чтобы увидеть ее воочию, хоть мельком, Рас часами оставался на высоком дереве за рекой. Он смутно надеялся улучить момент, чтобы перемолвиться хоть словечком, пока девочка хлопочет у очага перед родительской хижиной. Вилида выглядела теперь совсем иначе. В белом лыковом фартучке, увенчанная убором из вывернутых наизнанку мышиных шкурок со свисающими кистями и амулетами от злых духов, она казалась совсем взрослой. Каждое утро девочка -- пожалуй что уже девушка -- подкрашивала себе ягодицы белой краской. Теперь наконец-то Рас в полной мере прочувствовал, что означают некогда сказанные Юсуфу слова: "Если человек возжелает чего-то недостижимого, он падет жертвой собственного ненасытного сердца". Помимо невыносимой тяжести в груди, все тело пронзала боль, зарождавшаяся в глубине чресел -- как от отравленной стрелы. Яд этот, сладостно-томительный, смертельным все же не был, и порой Расу казалось, что он упивается собственными муками. Но подлинной радости это не доставляло. Ненамного лучше быть отвергнутым, рассуждал Рас, чем разлучиться с умершей возлюбленной. Скрытно, без видимой цели, он теперь подолгу ошивался возле деревни. Рас понятия не имел, как вновь заполучить Вилиду. Она была потеряна, потеряна навсегда -- все равно что умерла. Однажды безлунной ночью Рас не выдержал и соскочил со священного дерева на крышу хижины Вавафу. Без шума не обошлось: листья и ветки захрустели под ногами, заскрипели под весом тела и перекрытия. Из-под ног c писком метнулась крыса. Рас замер, прислушиваясь -- но Вавафу не проснулся. Весь вечер в компании вождя и воинов шаман накачивался пивом, так что опасаться следовало скорее его жены. Неподалеку хрюкнул боров. Летучая мышь, стремительная и обжигающе холодная, как мысль о смерти, задела плечо. Рас выждал, затем спрыгнул с крыши. В ночной тишине стук босых пяток о землю прозвучал оглушительным грохотом, но что тут поделаешь? Снова захрюкал боров, снова клочком кромешной тьмы порхнула над плечом летучая мышь. К ее зигзагам присоединилась товарка. Для Раса это был добрый знак. По поверьям вонсу демоны и духи часто принимают вид летучих мышей. Они вылетают из тени и, схватив вонсу крохотными лапками за волосы, уносят прочь. Так что вряд ли очень уж многие рискнут высунуть нос в такую ночь -- во всяком случае, в одиночку и без факелов. И тем не менее кое-кто решался. Существовали силы, превозмогавшие суеверия и страху неподвластные. Рас знал это -- не раз и не два видел нарушителей ночного спокойствия с облюбованного им насеста на священном дереве. Рас обнажил лезвие и, крадучись, двинулся к Большому дому. Там, прижавшись спиной к одной из свай под полом, он перевел дыхание. Внутри дома кто-то громко храпел. Другой спящий постанывал и бормотал. Рас ухмыльнулся и уже готов был покинуть укрытие, как заметил, что из хижины напротив выскочила женщина. Не опуская при этом сложенной на ночь лесенки. Дом принадлежал Табату и Селизе, и Рас по силуэту и походке сразу опознал ночную путешественницу. Селиза, а это была именно она, несмотря на некоторую полноту, отличалась привлекательной внешностью. Рас уже положил на нее глаз, предполагая заманить в кусты при случае; впрочем, так он собирался поступить чуть ли не с каждой более или менее смазливой женщиной деревни. Если уж Селиза рискнула выйти в ночь, не иначе как ее влекли внутренние демоны. Не по нужде же она вышла. Вилида рассказывала, что в каждой хижине припасено по нескольку ночных посудин, которые опорожнялись в большую яму за околицей. Содержимое ямы шло позднее на удобрение, а до тех пор при южном ветре накрывало деревню волной "аромата", который однако, казалось, тяготил только Раса. Но кто в деревне станет считаться с мнением "бесплотного духа"? Селиза обошла родную хижину и остановилась. Со стороны внешних домов из темноты тут же выступил мужской силуэт. Встреча двоих произошла за домом Селизы. Минуту спустя, рука об руку, оба быстро двинулись к Большому дому. Рас тут же укрылся за центральным столбом. Очевидно, нежданные гости собирались обосноваться где-нибудь по-соседству. Почему они выбрали такое странное укрытие, оставалось лишь догадываться. Возможно, опасались, покидая стены деревни, разбудить чутко дремлющих сторожей. А возможно, на такую мысль их навела репутация вождя и его жены как беспробудных сонь. Сын вождя, Чафаджу, в счет не шел -- с малолетства, после перенесенной тяжкой болезни, он страдал слабоумием. Для простых работ, вроде отпугивания с поля птиц и обезьян, впрочем, годился, а вообще-то только лакал без удержу пиво и бессмысленно лыбился в ответ на насмешки и оскорбления. Селиза что-то прошептала и захихикала. Спутник зашикал на нее. И тут, услышав его голос, Рас сообразил: да это же Джабабу, отец Вилиды! Подружка рассказывала, что тот, сойди ему с рук, ни одной юбки не пропустит. Хотя Джабубу и не был пока уличен в прелюбодеяниях, несколько раз оказывался на грани этого. Методы допроса, применяемые старым Вавафу, видать, не слишком-то пугали завзятого деревенского ловеласа. Рас просиял. Раз Джабабу здесь, стало быть, возле дочери одним соглядатаем меньше. Опасность заключалась в другом: сластолюбивая парочка направлялась прямо к столбу, за которым прятался он сам. Расу нужно было исчезнуть, и немедленно. Его светлую кожу легче заметить в темноте, поэтому скрыться следовало бесшумно, не привлекая внимания. Рас опустился на четвереньки и, продолжая скрываться от непрошенных гостей за столбом, быстро попятился. Нащупав ногой следующую сваю, он нырнул за нее. И вовремя -- Селиза и Джабабу как раз миновали цетральный столб. Рас не просто замер -- окаменел; затем бесшумно и плавно распластался по земле. Селиза с Джабабу, слившись в единое темное пятно, издавали так много волнующего шума: ахи и охи, смешки, стоны, чмоканье -- что, казалось, полностью утратили благоразумие. И немудрено, подумал Рас. Вдруг Селиза взвизгнула и что-то произнесла. Они пошептались, встали на четвереньки и двинулись прямо к Расу. Его еще не обнаружили; иначе то-то бы поднялось шуму! Любовники были бы тогда куда резвее и направились бы прямо в противоположную сторону. Видимо, выбранное место чем-то не потрафило Селизе; может, камешек в спину врезался. Так или иначе, переместились они буквально на два шага и снова отдались любовным утехам. Рас перевел дыхание. Теперь уже никто не стоял у него на пути -- вряд ли увлеченные любовной игрой способны что-либо заметить. Рас мог направиться прямо к Вилиде. Но звуки, производимые бесформенной глыбой темной человеческой плоти в двух шагах от него, не отпускали. Расов член сам собою подскочил и окаменел в этом не самом удобном для разведчика положении; не давая повернуть к Вилиде, он влек Раса вперед, как нос ведет голодного леопарда за ланью. Влечение это, столь неожиданное и властное, совершенно неодолимое, было Расу в диковинку -- сроду он не испытывал ничего подобного. Едва сдерживая нахлынувший экстатический рык, юноша перекочевал Джабабу за спину. Тот, возложив ноги подруги себе на плечи, уже примерялся к источнику наслаждения. Жестокий удар по затылку отбросил его в сторону -- Рас приложил его тяжелой рукояткой ножа. Джабабу даже захрипеть не успел, а Рас уже возлежал на Селизе, зажав ей ладонью рот. Женщина затрепетала, словно тина на прибрежной зыби; глаза распахнулись так, что белки засверкали в полной темноте, царившей под домом вождя. Но ни противиться, ни вырываться она не пыталась. Внезапно белки глаз закатились, рыхлое тело обмякло -- Селиза лишилась чувств. Самообладания Расу хватило ровно настолько, чтобы успеть убедиться в безопасности тыла -- Джабубу, глубоко дыша широко распахнутым ртом, валялся на правом боку без сознания. Затем -- внимание полностью переключилось на Селизу. И уже после нескольких неистовых, судорожных толчков с ним случился оргазм. Впервые в жизни, после множества безуспешных попыток, на Раса накатило столь всепоглощающее чувство. Несколько мгновений, полностью им парализованный, глухой и слепой, он был беззащитен, как младенец. И даже младенец мог бы с ним справиться. Сладкая пелена с глаз медленно спадала. Тут и Селиза начала подавать первые признаки жизни. Рас склонился к ее лицу и нежно шепнул, чтобы не дергалась и не шумела, если не хочет попасть в Страну духов. В какой-то степени она была подготовлена к встрече с мальчиком-духом. Больше года в племени ходили разговоры об этом. Несколько раз он попадался на глаза взрослым днем, однажды -- чуть не влип посреди ночи. Не секрет, что никакого вреда детям гость пока не причинил и даже не угрожал им. Для обитателей деревни Рас стал чем-то хорошо знакомым, притчей во языцех. Так что, хотя сердце у Селизы и стучало, как лапки кролика, улепетывающего по сухой земле, разрыв от ужаса ему не угрожал. Девушка сдавленно простонала и снова забилась мелкой дрожью. Рас, все еще в ней, стал двигать бедрами; с каждым толчком страх Селизы испарялся; наконец, она и сама приняла участие в движениях. Возможно, ей казалось, что дух будет милостив к ней, если доставить тому удовольствие. Как бы там ни было, порыв девушки выглядел вполне искренним. Скоро, сама им захваченная, она подбрасывала Раса, трясла его, как кошка пойманную крысу, и в исступлении расцарапала ему спину ногтями. Впрочем, боль в спине Рас почувствовал лишь после второго оргазма. Стон Джабабу пробился как сквозь пробки в ушах. Рас ударил его снова, на этот раз по макушке, и вернулся к Селизе. Он был приятно удивлен: пока возился с Джабабу, девушка и не попыталась ускользнуть. Томным, полным неги движением Селиза сама потянулась навстречу. Отчего -- выяснилось позже. Она так рада была изведать настоящего, полноценного секса с нормальной эрекцией, что моментально забыла,-- точнее, отмела -- все и всяческие страхи. Селиза не помышляла, что с ней станется после, не до этого было тогда -- она любила Раса в себе. Тем более, что выбора и не имела. Заверения Раса окончательно ее успокоили. Рас так и не добрался до Вилиды в ту ночь. Покинуть Селизу и остаться в стенах деревни было рискованно -- она могла поднять переполох, хотя, скорее, это должен был сделать и наверняка поступил бы так, придя в себя, Джабабу. И Рас, устроив себе и Селизе краткий перерыв, чтобы связать и припугнуть Джабабу, провел с ней еще несколько часов. Джабабу, понимая, как непросто объяснить соплеменникам пребывание в столь пикантной ситуации, пообещал вести себя тихо. Им, Расу с Селизой, пришлось немного передвинуться, скрыться от Джабабу за столбом -- остатки стыдливости мешали девушке заниматься любовью в присутствии зрителя. Перед самым уходом, когда забрезжил рассвет, Рас снова стукнул Джабабу и освободил от пут. Он чувствовал раскаяние и надеялся, что не причинил отцу любимой серьезных увечий. Слава Богу, что не убил -- охваченный неодолимой страстью, Рас в ту ночь был способен на все. Джабабу поднял тревогу лишь наутро. Он был вынужден сделать это. Сказавшись больным, Джабабу предъявил домочадцам синяки и шишки. Их следовало как-то объяснить, и Джабабу выдумал, что подвергся во сне нападению духов. И тут же попал в лапы старого Вавафу. Тот с большим энтузиазмом принялся за излюбленные обряды очищения: осыпал Джабабу магическими порошками, творил положенные заклинания и, что самое неприятное -- похлеще, пожалуй, рэсовой трепки,-- влил в жертву вдосталь слабительного, дабы окончательно очистить организм от ночных демонов. Эта ночь и положила начало настоящим амурным похождениям Раса. Позднее в них принимала участие уже почти вся женская половина племени. И с Селизой Рас встречался в зарослях с тех пор множество раз. Если он и казался ей духом, то, очевидно, добрым. Столько наслаждения не доставлял ей до сих пор никто -- ведь Рас не был искалечен ужасным ритуальным ножом, как все мужчины-вонсу. Не проболтаться было для Селизы с ее большим болтливым ртом свыше всяких сил. И она доверилась Памати, своей подружке, которая -- сама не без греха -- не стала бы выдавать Селизу шаману на расправу. Подружка, ужасно заинтригованная, уговорила Селизу позволить ей тайно понаблюдать за свиданием. И спряталась за деревом. Селиза ничего не сказала Расу. Но тот и сам, в ходе обычной проверки окрестностей, заметил непрошеную свидетельницу. Рас был весьма осторожен перед подобными встречами; он всегда осматривал местность с нескольких точек на деревьях. И в этот раз он видел, что Селиза пришла не одна, с подругой. После второго оргазма Рас внезапно сорвался с места и, прежде чем Памати успела хоть что-то сообразить, схватил ее в охапку. С тех пор подруги ходили на свидания вместе и занимались с Расом любовью поочередно. Все попытки Раса добраться до Вилиды в то время заканчивались неудачей. Днем за ней бдительно присматривали. Пробраться же к Вилиде ночью, мимо многочисленных ожидающих ласки подружек, было куда как сложнее. Раскрыв сладостные объятия, они ожидали, казалось, за каждым углом, под каждым домом и ни за что не хотели отпускать. А Рас не научился еще отвечать отказом. Однажды ночью, когда Расу все-таки удалось обойти все соблазнительные двуногие западни, он чуть было не погиб от руки Джабабу. То ли случайно проснувшись, то ли сгорая жаждой мести с самой ночи своего унижения, тот подстерег мальчика. Стоило Расу, ведомому сквозь ночную тьму сердцем, измученным от тоски по возлюбленной, коснуться дверной занавески, как из темноты хижины к нему метнулась черная, чернее ночи, масса. Рас, совершив отчаяное сальто, рванулся назад. Он еще успел услышать звук копья, вонзившегося в бамбуковую стену хижины, и следом воинственный клич Джабабу. Дальнейший путь: хижина Вавафу, крыша, ветка, священное дерево, джунгли за деревенской оградой -- словно смазался в памяти. Препятствия на пути к Вилиде казались неодолимой стеной, пока девушку наконец не поместили в клетку, в буквальном смысле этого слова. В возрасте от двенадцати лет до четырнадцати Рас видел множество церемоний обрезания, которым подвергали тринадцатилетних мальчиков и двенадцатилетних девочек. Оба ритуала совершались в строжайшей тайне и потому проводились вдали от деревни, у подножья восточных холмов. Женщинам строжайше запрещалось приближаться к месту совершения мужских обрядов, и наоборот. Любой сторонний наблюдатель, схваченный с поличным, был бы разорван на части разъяренными участниками, оскорбленными в самых святых своих чувствах. Но у Раса никаких затруднений не возникало. Выбирая места для наблюдения повыше в кронах или в зарослях прямо за спинами часовых, он насмотрелся как на те, так и на другие церемонии. Хорошенько усвоил при этом тексты заклинаний и ритуальных песен, магические жесты. А от мучительных на его взгляд процедур отделения крайней плоти с яичком и обрезания клитора Расу становилось не по себе. Не видя никакого смысла в этих обрядах, мальчик сострадал их жертвам. Двухнедельная агония и смерть Сатину, его близкого приятеля, от инфекции, занесенной тупым ножом мясника Вавафу, привели мальчика буквально в неистовство. У Раса просто не укладывалось в голове, почему все мальчики добровольно и даже с охотой подвергают себя истязанию, обрекающему на неполноценность на всю оставшуюся жизнь. Не изведав еще как следует, что значит быть настоящим мужчиной, они лишают себя ровно половины мужских достоинств. Дети объясняли, что таков обычай. Биджагу, прошедший сквозь жестокие обряды, ни словом не обмолвился о своих ощущениях. Впрочем, пущенное позднее в Раса копье оказалось красноречивее слов. Спустя год после ритуального кровопускания, Вилиду и двух ее подруг заперли в бамбуковые клети, подвешенные на ветках деревьев примерно в миле от поселка. Здесь, без всякой возможности общаться друг с дружкой, им предстояло провести полгода. Бдительные старухи приносили им пищу, умывали раз в день и выпускали на несколько минут. Обитали старухи там же, в хижине под клетками, и от безделья все уши прожужжали девочкам своими мудрыми наставлениями -- на всю жизнь хватит и еще останется. Подслушивая, Рас узнал о вонсу больше, чем и мечтать мог. Раз в четыре дня девочек навещали матери. Усевшись под клетками на траву, они потчевали дочерей свежими сплетнями из деревенской жизни. Иногда приходили и подруги. И все же, заключенные в камеры-одиночки, девочки чувствовали себя бесконечно несчастными. Порой их охватывал просто животный ужас; особенно, когда голодный лепард, привлеченный запахом плоти, пытался просунуть морду сквозь бамбуковые прутья. Девочки истошно орали; старухи, забаррикадировавшие вход в свою хижину, вторили воплям. Леопарды обычно такой какофонии долго не выдерживали и исчезали в джунглях в поисках менее шумной добычи. Рас невыносимо сострадал, порой даже взрывался от бессилия помочь Вилиде в ее мучениях. Но вскоре обнаружил, что ситуация, скверная для девочек, оборачивается в его пользу. И некоторым образом в пользу тех же девочек. Однажды, уверившись предварительно, что старухи заперлись на ночь, он спустился по веревкам на клетку Вилиды и, тихонько окликнув ее по имени, чтобы не напугать, развязал дверь и проскользнул внутрь. Девочка просто сомлела от радости. Она была счастлива и поговорить с ним, и заняться любовью. Ей в заключении катастрофически недоставало и тепла, и ласки, и защиты от леопардов. И все же Вилида нашла в себе силы поделиться Расом с подругами. Рас стал время от времени уделять внимание также и им. Фьювита и Кемаса, так звали вторую, нимало этому не воспротивились. Однако Рас тем временем и не подумал прекратить свидания со своими любовницами в деревне, под хижинами. Дурацкое дело нехитрое -- он научился совмещать их всех. Правда, родителей несколько встревожила бледность и круги под глазами сына -- "словно летучие мышки прицепились к векам", по выражению Юсуфу. Рас даже осунулся от ночных похождений. В общем, полгода, проведенные подружками в клетках, Рас счел для себя счастливым временем. И опять впал в уныние, когда Вилида объявила о скором освобождении. Более того, в конце года ей предстояло выйти замуж за Биджагу. До тех пор она возвращалась в дом матери для помощи по хозяйству. С наступлением срока свадьбы ее снова должны были упрятать в клетку, на этот раз на свадебном островке чуть западнее деревни. Две ночи и один день там, под неусыпным надзором жениха -- и свадебная церемония сразу после этого. Рас снова предложил Вилиде уйти с ним. Она будет с ним счастлива, клялся он. Но Вилида отказалась. Да, она его любит. Но она любит и родителей, свой народ, деревню. Она умрет без всего этого. --Ты ведь сможешь со мной встречаться,-- добавила девушка, взгляды которой уже несколько изменились,-- пусть даже украдкой. Время от времени. Если у тебя останется сколько-нибудь сил для меня.-- Последнее прозвучало весьма саркастически. --Но я не хочу встречаться с тобой украдкой,-- отрезал Рас.-- Я хочу жить с тобой свободно. Если ты покинешь со мной деревню, я обещаю забыть всех этих женщин, я буду верен тебе. Но Вилида стояла на своем. Рас умолял ее, он уже оставил всякую мысль о принуждении. Он уже вкусил жизни без возлюбленной и всерьез воспринимал слова Вилиды о смерти от тоски. Тем не менее злость острой занозой саднила душу. И Рас, не желая уступать без боя, решил испортить торжество новобрачным. Когда Вилида и Биджагу заняли свои церемониальные места на островке, Рас показался в открытую и принялся дразнить вонсу издалека. Он затеял это в надежде заставить Биджагу забыть о своих обязанностях и начать драку. Вот тогда Рас и убьет его и освободит Вилиду. В глубине души он, правда, надеялся избежать убийства. Точно так же, всерьез не желая ей смерти, мечтал он порой убить и Вилиду. Сейчас, отброшенный сумбурной атакой вонсу в джунгли за рекой, Рас выжидал. Он ждал ночи, которая позволила бы переправиться, одолеть Биджагу и насладиться Вилидой. Он был взбешен, и мысль об убийстве неверной возлюбленной уже не смущала, как прежде. На джунгли пали сумерки. Далекий чавкающий звук, похожий на посвист крыльев летучих мышей глухой ночью, донесся до ушей Раса. Источник шума быстро приближался, и вскоре звуки напоминали уже о быстром замахе копьем перед ударом плашмя, с точно таким же резким обрывом, как при ударе: "чоп-чоп-чоп". За этим чавканьем пришел другой, ревущий звук, постепенно поглотивший прочие. Птица Бога, Его недреманное око, парила над головой. Глава четвертая. Птицы в огне Птица Бога всегда была неподалеку. Она и гнездилась рядом, на лысой макушке черного каменного колосса, взметнувшегося из середины озера, казалось, к самим небесам. Случалось, пролетали дни, недели, месяцы сменялись месяцами, и Рас начинал гадать, уж не исчезла ли птица вообще. Но ожидание всегда заканчивалось чмоканьем ее удивительных крыльев, и всегда в конце концов она появлялась над головой. Птица подлетала к громаде посреди озера, зависала над вершиной и исчезала из глаз в своем недосягаемом убежище. Снова тянулись недели, месяцы. И снова Рас слышал знакомое чмоканье; тогда, бросая все дела, бежал к берегу, кидался в воду или спускал челнок. На его глазах птица взмывала из гнезда в синеву небес и скрывалась за далекими скалами на краю мира. Порою Рас замечал ее полеты и над родным краем. Если мальчик стоял на открытой местности, птица приближалась к нему. Сперва Рас пугался и прятался в зарослях. Позже, поджидая ее, он замирал с копьем в напряженной руке, но никогда не делал так, не оставив себе путей к отступлению. Изредка птица Бога подлетала так близко, что не составляло труда разглядеть человека в ее брюхе. Как-то Рас заметил даже двоих. --Это не люди, это ангелы,-- ответила Мирьям на его расспросы.-- Игзайбер посылает их наблюдать за тобой. Ангелы рассказывают Богу о твоем поведении. Игзайбер, Бог, Аллах, Дио или Мангу -- в зависимости от языка, на котором с ним говорили в тот день родители. Рас мысленно величал Бога Игзайбером -- это имя Бога первым упомянула мать, и потом он тоже слышал его чаще других. --Мама, разве, чтобы узнать о моем поведении, Игзайберу нужно посылать ангелов? По-моему, ты говорила, что Он всевидящий и может следить за мной, не покидая Престола небесного. Мирьям никогда не лезла за словом в карман, даже если при этом, как нередко случалось, сама себе противоречила. --Он посылает ангелов, чтобы занять их чем-нибудь, о сын мой неразумный! Они ведь не работают, как люди, а день и ночь сидят у подножья Престола и поют во славу Божию. И порою им хочется сделать перерыв, отдохнуть от псалмов -- тогда они и рады полетать вокруг в чреве Птицы и полюбоваться на творения божии. Как-то однажды Мирьям поведала, что один из ангелов был наказан за неповиновение Господу. Его поглотила Птица, и он медленно растворился в соках ее чрева. Ангел был переварен заживо и страдал перед смертью ужасно. Затем Игзайбер собрал его кости и остатки плоти и произвел из них на свет нового ангела, о бунте не помышляющего. Мирьям рассказала эту историю вскоре после того, как Рас начал непочтительно огрызаться. Она отлупила его сперва кнутом из кожи гиппопотама. Рас стоял смирно и старался подавить смех. Кнут -- сам по себе вещь вполне серьезная -- в хилых руках матери едва ли мог даже оцарапать. К тому же она щадила сына -- била вполсилы. А после порки, увидев выступившую на царапинах кровь, расплакалась. Натерев Расу спину целебной мазью, она зарыдала пуще прежнего. --У тебя такая чудесная кожа, сынок, просто золото. И мне так больно портить ее. Когда я держала тебя на руках впервые, ты был таким очаровательным розовым малышом, ну, просто чудо-чудом, с такими огромными темно-серыми глазками и улыбкой новорожденного ангелочка. Сейчас кожа твоя потемнела под солнцем и, казалось бы, должна огрубеть, но на ощупь по-прежнему восхитительно гладкая, как слоновая кость. --Может, ты и права, мамочка,-- ответил Рас.-- Но не стоит так переживать из-за парочки царапин, особенно таких пустяковых. У меня сотня шрамов посерьезнее. Вот здесь на плече -- след когтей леопарда, которого я убил голыми руками в честной рукопашной. А на мочке уха -- отпечаток зубов Вилиды, которая от любви хочет проглотить меня целиком. Мирьям охнула и схватилась за кнут снова. Рас, гогоча, умчался прочь; вдогонку неслись проклятия и угрозы. --Я посажу тебя на муравейник, если ты не вернешься и не примешь заслуженное наказание. Тысячи, тысячи раз мы с отцом предупреждали тебя: обходи стороной этих мерзких шлюх вонсу! Если Игзайбер застигнет с ними, тебе вечно гореть в преисподней! Преисподней или адом, в соответствии с ее рассказами, была огромная пещера на другом конце мира. Входом в нее служила дыра, в которую водопадом низвергалась река. --Но ты как будто говорила, что сам Игзайбер тоже живет на краю мира? --Да, я говорила именно так, пустоголовый. Но Он сидит высоко над адской пещерой, а каждая заблудшая душа проходит все круги ада, прежде чем Бог заберет ее к себе на Небеса. --Когда же Он наконец спустится повидаться со мной, своим любимым чадом? Может, Он меня боится? --Бог ничего не боится! Как Он может чего-то бояться? Не настолько он глуп, чтобы сотворить кого-либо, способного причинить ему самому хоть малейший вред. --Но в нашем мире хватает глупости,-- отозвался Рас.-- И Богу следовало думать получше перед Актом творения. --Не богохульствуй, сын! Он может услышать и явить свой гнев. Тогда Он испепелит тебя божественным огнем и дымом развеет по ветру, точно сало, забытое на сковороде. --Хотелось бы высказать ему кое-что, а то и за бороду оттаскать. Мирьям зажала ладошками уши и в отчаяньи запричитала: --Богохульство! Богохульство! Ты будешь вечно корчиться в адском пламени! --У мальчика есть характер,-- вставил словцо Юсуфу.-- Паршивец ничего не боится. Сейчас, пересекая равнину на пути к дому, Рас снова увидел Птицу Бога. Перерыв в ее появлениях был на этот раз столь длителен, что ни дней, ни недель не счесть. Солнце поднялось над горами на ширину ладони. Птица была еще далеко, и мальчик не заметил бы ее, когда б не солнечные отблески на туловище. Прищурившись, он разглядел ее почти ясно. Неожиданно в небе появилась еще одна гигантская птица. Она была куда ближе к Расу и видна совершенно отчетливо. Птица так и лезла в глаза, словно отвратительная сукровица из небесного прыща на фоне голубой утренней дымки. Рас перепугался -- это было чересчур даже для него. Неужто и взаправду Игзайбер решил покарать Раса -- за гордыню, за грехи, за хвастливые речи? Но зачем же Он тянул так долго? Никаких особенно оригинальных прегрешений за последние дни Рас не совершал. Мальчик взвесил в руке тяжелое древко. Кто бы ни летел в Птице -- ангел или даже сам Игзайбер, сначала он приземлится. А когда покинет чрево Птицы, пусть будет попроворнее, иначе живо познакомится с железным острием рэсова копья. Мирьям говорила, что ангелы и сам Создатель неуязвимы для людского оружия. Может, и так. Но все же лучше бы им иметь шкуру потолще -- толще, чем у бегемота. Своим копьем Рас сразил немало бегемотов. Тварь, что в Птице, пусть даже одетая в железо, узнает, почем фунт лиха, прежде чем справится с Расом. Вторая птица приближалась с оглушительным ревом, но держалась по-прежнему высоко и, похоже, собиралась пролететь мимо. Рас вздохнул с облегчением. Действительно, этой Птице не было до него никакого дела. Рас обнаружил существенные отличия ревущей над головой птицы от другой, гнездившейся на столбе посреди озера. Два неподвижных, как у парящего орла, крыла по бокам, в отличие от орлиных смещенные к середине туловища, очертаниями напоминающего рыбье. И цвет, как у рыбы,-- серебристый. На серебре угадывались буквы, очень схожие с теми, что Рас видел в книгах из старой озерной хижины. У Птицы Бога под брюхом свисали с худосочных ног загадочные круглые лапки. У этой же лап вовсе не было видно. Возможно, птица прижала их к телу, как это делают обычные пернатые в полете. Она пронеслась над Расом невероятно высоко -- что там какая-то тысяча футов озерной громады! А Птица Бога сменила тем временем направление своего полета -- летела наперехват нежданной гостье. Птицы, примерно на одной высоте, очень быстро сближались. Они почти уже встретились над холмами к югу от озера, когда двукрылая вдруг встала на крыло и вильнула вправо. Набрав в ходе своего маневра дополнительную высоту, она затем развернулась и полетела обратно, к Расу. Птица Бога устремилась вослед гостье. Солнце ослепительно поблескивало на поверхности обеих птиц. Но еще ярче была двойная вспышка из какого-то темного стержня в боку у Птицы Бога. Птицы оказались прямо над головой, и чмоканье неразличимых глазом крыльев Птицы Бога смешалось с ревом гостьи. Внезапно из задней части жестких крыльев последней вырвалось пламя, и за птицей потянулся дымовой шлейф. Она развернулась и устремилась прямо к Птице Бога. Та уклонилась к северу; затем, словно привязанная невидимой нитью, вернулась. Жесткокрылая, объятая пламенем, маневрировала над Птицей Бога. И рев ее стал каким-то неровным. Птица Бога, начав было крутой подъем, вдруг резко нырнула вниз. Темный жезл торчал теперь с другого боку, но оранжевых сполохов Рас более не увидел. Птица Бога быстро неслась к земле, затем резко накренилась. Горящая птица все еще кружила над нею. Какой-то черный предмет выпал из ее чрева, закувыркался и разделился на части. Меньшая часть распустилась вдруг большим белым цветком, под которым висела фигурка человека -- или ангела. Цветок с фигуркой под ним, медленно снижаясь, поплыл, подхваченный ветром, к северу. Рас сразу загорелся желанием оказаться на месте приземления ангела. Однако изменение характера звуков над головой привлекало внимание куда сильнее. Жесткокрылая, точно огненный цветок в лепестках черного дыма, схватилась с Птицей Бога. Падая чуть ли не отвесно, она врезалась жестким крылом в неразличимые крылья своей противницы; брызнули осколки. Птица Бога, в свою очередь, ошеломленно завертелась и почти кувырком понеслась к земле. Жесткокрылая взорвалась; огненный шар, набухая, задел Птицу Бога. Падение продолжалось, только вместо двукрылой птицы к земле несся рой обломков; Птица Бога падала значительно медленнее. Из нее тоже выскочила темная фигура; цветок, мгновенно раскрывшийся над нею, был ярко-желтым. Рас видел, что внутри Птицы Бога был еще человек. Охваченный пламенем, он неуверенно поднялся с места и шагнул через дыру в боку Птицы в воздух. Из развороченного чрева Птицы Бога выпорхнула туча маленьких листков. Белым шлейфом они сопровождали раненную птицу; плавно снижаясь, реяли за нею, точно белые прямоугольные бусинки, нанизанные на невидимые воздушные нити. Наконец нити лопнули -- листки порхали повсюду. И когда ближайший коснулся в отдалении земли, мальчик понял: это бумага, в точности такая, как в книжках из старой хижины. Птица Бога с мучительным ревом окуталась языками пламени. Листки, продолжавшие выпадать из нее, мгновенно съеживались от жара. Ангел, выпрыгнувший последним и не распустивший большого цветка, уже ударился оземь -- за деревьями, всего лишь в сотне-другой шагов от Раса. А тот, что прыгнул первым, из двукрылой птицы, снижался над джунглями к юго-востоку, раза в четыре дальше. Рас всмотрелся и вскрикнул от изумления -- у человека были длинные желтые волосы. Златовласая?! --Твоя жена будет белокожей и, скорее всего, златокудрой,-- неустанно твердила ему Мирьям. Рас находил это странным. Кто его знает, красиво ли это -- волосы цвета золота? --Написано, что мальчик женится,-- бурчал Юсуфу.-- Но где ты прочла, что женится на Златовласке? Птица Бога, скрыв на мгновенье златовласую, заплясала на верхушках деревьев. Затем рухнула с ужасающим грохотом. Всплеснулось гигантское пламя. С ветвей снялись перепуганные птицы; их стаи были столь многочисленны, что о дальнейшем наблюдении не могло быть и речи. К тому же горизонт скоро заволокло дымом горящих деревьев. Существо под желтым цветком тоже скрылось из глаз, и Рас, не мешкая, направился к источнику дыма. И замер, выставив перед собой копье. Из джунглей прямо на него выскочил леопард с прижатыми, как от страха, ушами; на бегу зверь злобно рычал. --О, воплощение смерти! -- выкрикнул Рас.-- Иди, познакомься с моим копьем! Но леопард, даже не взглянув на мальчика, большими скачками пронесся мимо. За ним последовали антилопа, дикий кот, мангуста -- плечом к плечу, охваченные ужасом, они ничего перед собой не видели. Рас засмеялся и, взяв копье наизготовку, побежал дальше. Всем тварям лесным сейчас было не до него. Рас продирался сквозь густой кустарник и увитые лианами и плющом ветви деревьев. Животные больше навстречу не попадались. Учуяв носом дым, Рас припал к земле; осторожно пробрался сквозь прибрежные заросли. Птица Бога была прямо перед глазами -- сломав добрую дюжину гигантских веток, она намертво впечаталась в береговой ил в нескольких шагах от воды. Вдребезги разбитая, Птица дочерна выжгла ближайшие к ней заросли. Пламя еще не угасло, и случись катастрофа в сухой сезон, Расу пришлось бы нелегко. В эту же пору большой пожар джунглям не угрожал. Птица не имела ни живой плоти, ни крови, ни птичьих перьев; она была изготовлена из каких-то непонятных материалов и железа. Раскаленные докрасна обломки приблизиться пока не позволяли, и Рас решил заняться поисками златовласой. Она -- припомнив слова матери, Рас полагал ее женщиной -- опустилась где-то за рекой. Вода в реке, шириной ярдов в двести, ввиду близости озера, откуда она вытекала, была здесь слишком холодна для крокодилов. А если и нет -- Рас не сомневался, что ни один крокодил не вынес бы шума, который натворила Птица Бога при падении. Страх унес бы рептилий, как пугливых мальков. Высматривая на всякий случай в иле отпечатки перепончатых лап, Рас спустился по отлогому берегу. Лучи утреннего солнца еще не достигли песка, приятно холодившего пальцы ног. Вода показалась даже обжигающе холодной, когда Рас, подняв над головой все свое оружие и загребая свободной рукой, пересекал реку. За рекой Рас, поглядывая то и дело по сторонам, отправился на запад. Подлесок здесь был чахлым; густо усеянные листьями и увитые дикой лозой ветви пропускали мало света. На редкие кустики почти не падали живительные лучи солнца; молодая поросль, вялая и безжизненная, тянулась к убивающим ее деревьям, надеясь по их стволам вырваться на простор и получить толику солнечного благословения. Рас видел вокруг себя на сотни шагов, хотя скрыть златовласую от него мог даже один толстый ствол. Но спрятать большой белый цветок потруднее. Рас отошел от реки уже на порядочное расстояние и вдруг, глухо вскрикнув, подпрыгнул на месте -- все вокруг кишмя кишело муравьями. Рас захлопал по себе ладонями, стараясь сбить кусачую прожорливую мелочь. Сплошной поток муравьев, коварно сливаясь с тенью, настойчиво стремился к неведомой цели. Широкая -- краю не видать -- колонна крохотных убийц отделяла Раса от златовласой. Он поспешно отступил и зашагал вдоль живого ковра, надеясь обогнать смертельную для всех обитателей джунглей колонну. Но пройдя с милю, понял, что дал маху. Похоже, что до головы колонны могло быть еще немало миль. А тем временем, возможно, золотоволосый ангел теми же муравьями принужден был двигаться к западу. --У ангелов есть крылья,-- объясняла мать. --Почему же у ангела, сидящего в Птице, крыльев нет? -- интересовался Рас. --Потому что ангелы часто спускаются к людям проверить, как идут дела, или передать послания Игзайбера. Тогда им следует походить на людей, и перед тем, как спуститься, они снимают крылья и вешают на гвоздик. --Да, но ангел в брюхе птицы вовсе не был похож на человека и даже прикидываться им не пытался. Почему же он был без крыльев? --Откуда тебе знать, был ли он без крыльев! Ты что, сидел с ним рядом? Интересно, что станет делать ангел, оказавшись на земле без крыльев? Прилетит ли за ним -- за ней, мысленно поправил себя Рас,-- сам Игзайбер, пошлет ли других крылатых ангелов, а может, даже новую Птицу, чтобы забрать снова на небеса? Рас продолжал продвигаться вперед, надеясь и не надеясь достичь головы муравьиного потока. Он вспомнил еще кое-что. Случалось, родители упоминали, что ангелы не ведают плотской любви. --У них между ног гладко -- все равно что твой лоб,-- говаривал Юсуфу.-- Если Игзайберу понадобится новый ангел, Он сотворит его сам. --Из света звезд,-- добавляла мать, сгорающая от желания помочь любимому чаду разобраться в явлениях мира и Божьих творениях.-- Бог создает ангелов из звездного огня и однажды, когда Он использует последнюю звезду, небо почернеет и наступит Конец света. Молись, сынок, тогда, молись, ведь Бог -- он Судия и... --Заткнись, Мирьям! Придержи свой лживый язык,-- вмешивался Юсуфу.-- Думаешь, если у стен здесь уши, не найдется пары рук, чтобы укоротить тебе его? В тот день у Раса родилось множество вопросов. Один из них был по поводу ранее рассказанной матерью истории о том, как ангелы спускаются порой к людям и берут в жены их дочерей. Если же они не ведают плотской любви, то как же... Рас резко остановился. Справа донесся громкий треск, как будто обломилась большая ветка. Очень короткий звук, и определить расстояние до его источника Рас затруднялся. Но нечто в этом звуке показалось Расу необычным, чуждым для джунглей. Треск повторился -- на этот раз глуше. И примерно в том же направлении. Вскрикнула женщина. Снова треск, затем мужской вопль -- и тишина. Рас с минуту колебался, затем, махнув на все рукой, рванул прямо через муравьиную реку. Шагов полтораста ему удалось пробежать без единого укуса. Затем началось. Рас стиснул зубы и помчался дальше. Остановись он на мгновение -- атаковали бы тысячи. Он сам вынес себе приговор и ничего изменить уже не мог. Да и не хотел. Оставалось лишь продолжать сумасшедшую гонку, невзирая на боль. До места, где кричали, если повезет. Рас бежал не совсем туда -- он был не так уж глуп. Там его могла ожидать встреча вовсе не с ангелами, а с вонсу, например. Сомнительно, правда, чтобы вонсу забрались так далеко, почти в самую "Страну духов", как они величали родной рэсов край. Но поведение людей порой бывает непредсказуемым. Вонсу, равно как и родители Раса, часто поступали совершенно неожиданным образом и, как правило, по-дурацки. Кроме того, опасность могла исходить и от ангелов -- неведомым Расу образом. Слышал же он странный колючий треск. Первого ангела Рас обнаружил, когда огоньки муравьиных жвал жгли ноги невыносимо. Ангел с раскинутыми руками и отвисшей челюстью лежал на спине. Он был черен от муравьев. Когда Рас, подпрыгивая с ноги на ногу, стряхнул с его лица насекомых, открылось обнаженное мясо. Волосы ангела, свободные от прожорливых тварей, были, впрочем, короткими и темными. Под правой рукой ангела валялся загадочный металлический предмет. Задержаться, чтобы разглядеть все получше, Рас не мог. Если сейчас не убежать, подумал Рас, я скоро буду мертв так же, как этот ангел. Если он ангел, конечно. Уж больно по-человечески выглядел покойник. Кстати, разве ангелы смертны? Если даже так, кто мог убить ангела, кроме другого ангела -- падшего, прислужника Сатаны? Но времени рассуждать не было. Боль от муравьиных укусов напрочь выжгла все мысли. Осталось лишь безумное желание задать стрекача. Рас мчался еще добрых две сотни ярдов. Петляя между кустами, перепрыгивая через упавшие стволы, он уже не мог сдерживать крика боли. И без воплей он уже натворил шуму на полмили вокруг. Но сомнительно, чтобы кто-то мог подстерегать его в засаде, когда все вокруг кишело крохотными неумолимыми убийцами. Он завопил, что принесло иллюзию облегчения. И почти сразу же увидел впереди ручей. Рас еще припустил напоследок и с разгона сиганул в воду головой. Кувыркаясь в грязи, он безжалостно давил на себе муравьев. Взбаламученный ручей наполнился черными точками убитых насекомых. Следя взглядом за их неспешным сплавом, Рас полежал еще, исполненный благодарности к холодной воде за освобождение от страданий. Покинув спасительный ручей, Рас подобрал оружие, предусмотрительно переброшенное на другой берег. Увы, из колчана пришлось выливать воду. Оперенье стрел намокло и перепачкалось. Ручей служил границей для муравьиной армады, на другом берегу их не было. И Рас занялся поиском следов на влажной почве вдоль ручья. После двух часов безрезультатных поисков он решил, что ангел либо бежал в другом направлении, либо съеден муравьями начисто. Какой же из двоих был все-таки ангелом? Ангелы Игзайбера не могут сражаться друг с другом, стало быть, один из них -- дьявол. Может, тот, что помер? Мать часто повторяла, что добро всегда торжествует над злом, на что Юсуфу обычно бурчал: --Кабы так, жили бы мы здесь, такой жизнью? Дьявол правит миром, и ты знаешь это, лживая баба! Юсуфу постоянно делал замечания, которые затем оказывался не в силах растолковать Расу. --Я разеваю пасть, и слова вылетают оттуда сами, сынок. Человеку нужно порой выговориться, иначе свихнуться можно. Рас накинул на поиски еще часок -- для очистки совести. Он уже понимал, что если и набредет на ангела, то лишь случайно. А может, они оба ни черти, ни ангелы? -- пришло Расу в голову. В теле, что он видел, божественного было мало. Одно только заставляло Раса усомниться в человеческом происхождении трупа -- он не заметил на теле никаких серьезных ран, никаких заметных повреждений. Найдись время, может, и обнаружил бы. Интересно, что это за оружие такое, не оставляющее на теле отверстий? С другой стороны, будь ангелом златовласая, как могла она позволить убить свою птицу? Все это было чертовски запутано. Впрочем, как и многие другие дела вокруг Раса. Ответов на его вопросы всегда находилось множество -- беда, что ответы разнились. Мирьям часто противоречила сама себе; Юсуфу, правда, блистал отменным постоянством, но скорее в нежелании что-либо объяснять. Вонсу держались своих преданий, весьма отличных от родительских. Был еще и Гиллак, король Шарикту, которого Рас попросту выкрал из деревни вонсу, где тот содержался в заточении. Рас с полгода продержал Гиллака в клетке посреди джунглей -- учил язык шарикту, расспрашивал. И в ответах короля открылось совсем уж мало схожего со всеми остальными. Глава пятая. Письмо Бога Пока Рас внутренним взором окидывал прошлое, внешний не упускал ничего из настоящего. Двигаясь к северу, он издалека заметил среди деревьев нечто белое и сторожко приблизился, часто замирая и прислушиваясь к голосам джунглей. Вокруг верещали и вскрикивали обезьяны, крохотные пташки с причудливыми клювами порхали над головой. У самой цели Рас утроил бдительность; подошел, лишь уверившись окончательно, что золотоволосого ангела рядом нет и в помине. С ветвей свисал тот самый белый цветок, с помощью которого золотоволосый ангел покинул птицу,-- только весь скукоженный, утративший округлую форму, как выжатый апельсин. Взобравшись на дерево, Рас обнаружил, что цветок сделан из неведомой скользкой ткани и множества тонких прочных шнурков с ремешками на концах. Рас изрядно повозился с мертвым цветком -- чем бы он ни был на самом деле,-- прежде чем удалось его более или менее компактно сложить и связать в узел. Он поискал и нашел поблизости большое дупло, где и схоронил ценный трофей. Безопаснее было бы прихватить цветок, чтобы разобраться с ним дома, но сейчас Расу не хотелось обременять себя лишним грузом. Под деревом ясно читались следы ног -- маленьких и обутых. И обувь, судя по отпечаткам, того же типа, что у ангела, обглоданного муравьями. След вел к одному из множества здешних ручьев; в воде и пропадал. Рас, прыгая с берега на берег, проверил несколько миль вдоль ручья к юго-востоку, затем в другую сторону -- следы затерялись окончательно. Рас сильно проголодался; желудок громко протестовал против такого с собой обращения. Но терять время на охоту за дичью не хотелось. В любой момент Рас мог подстрелить обезьянку -- стрелы в колчане уже подсохли. Больше времени отняли бы хлопоты с разделкой тушки и разведением огня. Рас предпочитал есть жареное мясо, но вполне мог обойтись и сырым. Когда-то родители чуть ли не понуждали его отведать сырой убоины, хотя сами ели мясо только как следует прожаренным; когда Рас спросил почему, пояснили, что он должен научиться находить удовольствие и в сырой пище. Так, мол, написано. Отведав по их настоянию мяса подстреленной цесарки, Рас тяжко заболел. Он метался в жестокой лихорадке, во сне его терзали кошмары. Родители не отходили от него ни на миг; Юсуфу почти забросил охоту. Мирьям все глаза проплакала; хоть мальчик уже и перерос ее саму, качала его на руках, баюкала как младенца, придумывала ласковые имена. Юсуфу цедил сквозь зубы неведомо кому адресованные проклятия и клятвы мести; когда Рас позднее поинтересовался кому, отмолчался. Выздоровев, Рас снова был удивлен -- на этот раз родители настаивали, чтобы сырого он и в рот не брал. В нем, мол, много смертельных ядов и невидимых простым глазом крохотных убийц. Но было поздно -- Рас уже попробовал. Хотя впоследствии он всегда предпочитал обжаренное мясо сырому, разводить костер в джунглях зачастую было некогда. И Расу случалось рвать на ходу зубами кровоточащую, еще не остывшую плоть. Или, как сейчас, перевернуть камень и сжевать, не замедляя шага, несколько безглазых жирных личинок. Солнце уже клонилось к горам, когда Рас пришел к выводу, что ангел либо исчез в ручье бесследно, либо так же бесследно покинул ручей. Рас забрался далеко в северо-западные скалы. Его окружали густо заросшие лианами дикие утесы. Рас прошел через заброшенную горилью стоянку. Где-то неподалеку раздавался приглушенный барабанный бой -- так ударами по могучей груди горилла-самец вызывает на бой соперника. Рас не стал разыскивать стаю. Здешние гориллы не имели с ним ничего общего; при нечастых встречах сразу скрывались в лесу. Могучий вожак, пытаясь припугнуть Раса, порой грозно вставал у него на пути. С присутствием Раса мирилась только одна стая -- в восточных холмах. И даже с нею после длительного перерыва следовало быть настороже. Стая знала Раса с самого детства -- Юсуфу малышом принес Раса знакомиться с обезьянами. Позже, когда Рас научился разговоривать, он узнал, что Юсуфу целых два года посвятил медленному и осторожному сближению со стаей. Зачем он это делал? Так было написано -- Рас должен играть с гориллами и стать одной из них. Зачем? Так написано. Тогда Рас письма еще не знал. С книгами из старой хижины на берегу озера он познакомился значительно позже. Рас часами листал их, интересуясь, в основном, картинками. Но под картинками были подписи. И вскоре Рас стал учиться разбирать буквы. Юсуфу помог вначале в этом. Затем Юсуфу непонятно почему запер хижину. Расу он объявил, что к книгам предстоит вернуться, лишь повзрослев. Мальчика интересовало, не в этих ли книгах содержится загадочное "так написано". Ответ был отрицательным. Это -- в иной книге и в ином месте. Юсуфу неопределенно махнул рукой: --Она, эта книга, в руках Игзайбера. Мне не доводилось даже видеть ее. До дому было миль шесть пути в обход скал, и Рас решил заночевать в лесу, а утром возобновить поиски и посвятить им целый завтрашний день. Если же ангела не удастся найти и до заката, он успокоится. Ничто не могло укрыться от Раса в этих местах -- в этом он был уверен. Если золотоволосый ангел исчез, значит, он отрастил себе новые крылья. Рас стал присматривать место для ночлега. Его следовало устроить повыше в ветвях, чтобы к Расу не смог беззвучно подкрасться ночной охотник -- леопард. Лучше всего в развилке между стволом и большой веткой, где достаточно места для небольшой платформы из сучьев с листвой. Ни холод, ни дождь Раса не страшили. Разобравшись с ночным убежищем, Рас занялся едой. Еще до сумерек он в полумиле от места ночлега успел подстрелить и разделать обезьянку. Конечности, хвост и голову Рас обычно выбрасывал. Выпотрошив обезьянку, развел костерок и насадил тушку на вертел. Слегка обжаренное мясо все еще кровоточило. Леопардов, вообще-то осторожных животных, запах крови легко мог лишить благоразумия. Более того, где-то в окрестностях деревни вонсу рыскал леопард-людоед, может, даже несколько. Он вполне мог добраться и сюда. Правда, эти большие коты придерживались определенных территорий, охотились в своих границах. И леопард-людоед обычно так далеко не забирался. Как и человеческие существа, они были рабами привычек. Впрочем, как и люди, следовали им далеко не всегда. Рас старался не мешкать; едва прожевав, глотал мясо большими кусками. Насытившись, вернулся к гнезду; по пути часто застывал, навострив уши. Однажды в кустах что-то шевельнулось. Рас покрепче сжал копье, но, услышав сопровождаемое визгом хрюканье, расслабился -- то была речная свинья со всем своим выводком. Утомленный хлопотливым деньком, Рас заснул, точно провалился в забытье. Во сне явился леопард. Зверь расхаживал под деревом, то и дело всаживая в кору когти. Он устремлял на Раса свои желто-зеленые глаз, взгляд столь ярый и яркий -- казалось, что зверю довелось лицезреть самого Господа, и он сохранил во взгляде толику божественного сияния. Леопард, от усов до кончика хвоста усеянный пятнышками, стелился кругом и щерил острые желтые клыки. Взволнованный красотой и грацией зверя, Рас вздрогнул во сне. Гладкая рыжевато-коричневая бестия в черных пятнышках и с белым пушистым брюхом. Принаряженная для убийства самим Создателем. Само божественное сияние нисходит к тебе, смертному, чтобы разорвать на части и вылизать кровоточащую плоть шершавым алым языком. Леопард оказался вдруг на ветке у Раса над головой. Присев, он явно готовился к смертельному прыжку. И Рас всадил копье прямо в клыкастую пасть. Острый кремневый наконечник пронзил пятнистую голову, словно прошел сквозь масло, но не причинил зверю ни малейшего ущерба. Затем сама по себе тварь истаяла, как тень. Остался только повисший в воздухе череп, да и тот обратился в человеческий и все скалился, скалился... Из глазниц черепа в Раса вперились бледно-голубые глаза. Рас где-то видел их прежде, но где? Они раздражали Раса, эти глаза. Он замахнулся -- копья в руке больше не было -- и ударил кулаком. Череп расплылся и исчез. А под деревом Рас увидел останки козла. Точно такого же козла, которого он уже видел несколькими днями раньше. Полускрытый зарослями, над тушей тогда трудился леопард -- жадно глотал окровавленные внутренности. Тотчас же Раса накрыло волной смрада. Из козлиного трупа выползали жирные черви, а за ними следом -- какие-то странные прыгающие создания, крохотные черные человечки с крокодильими лапами и головами размером с туловище. Их распахнутые пасти, заполненные острыми белыми зубками, не имели на жутких головках определенного места и постоянно съезжали то на затылок, то обратно. Все головы как одна напоминали Галабу, духа смерти вонсу. Снова перед Расом возник синеокий череп. --Меньше смерти -- больше жизни,-- возгласил он на вонсу. Крохотные попрыгунчики дружно распахнули пасти и завыли следом: --Меньше жизни -- больше смерти! Твари кишмя кишели кругом; множество их уже карабкалось по телу Раса. Прикосновения крохотных лапок обжигали холодом. Рас понял, что его собираются съесть. Он резко подпрыгнул, стряхивая с себя нечисть. И очнулся от кошмара. Сон улетучивался, как капли воды c тела после купания в озере. Но прикосновения крохотных холодных лапок остались и в реальности. Рас продрал глаза: со всех сторон -- сверху, снизу, справа, слева -- двигались тысячи древесных лягушек, целое море лягушек. Они ползли и прыгали по деревьям, по гнезду и прямо по Расу. Рас решил не дергаться. Он терпеливо переждал шествие безобидной орды. В безоблачном небе светила полная луна. И лунные лучи, струясь сквозь листву, обращали ее в облако удивительных бледно-желтых ночных бабочек. Свет запрыгал на молочной реке удаляющихся скользких тварей, беззвучных в своем порыве к неведомой им самим цели. Только шорох листвы нарушал тишину. При дневном свете, вспомнил Рас, лягушки снова примут естественный зеленоватый оттенок. Лишь лапки с присосками останутся как древесная кора. Наконец, шорох иссяк. Рас снова был один. Он попробовал уснуть снова, но не сумел. Уселся и выудил из своего мешка кремневые резцы и брусок чудесной светло-розовой древесины средней твердости. Рас возился с ним, пока не прояснилось, что из того выходит. Когда небо на востоке посеребрилось, он закончил. Череп леопарда с цветками вместо глаз вполне передавал впечатления от ночного кошмара. Рас повертел его так и сяк, затем самокритично изрек: --Неплохо, но могло быть и получше. Он встал, потянулся, осмотрелся по сторонам. И замер -- в зарослях, шагах в пятидесяти, белел клочок бумаги. Его не могло быть здесь, когда Рас выбирал место; может, принесло за ночь. Ночь, впрочем, была безветренной; наверное, все-таки просто проглядел в потемках. Тщательно удостоверившись, что никаких крупных хищников поблизости не наблюдается, Рас спустился с дерева и осторожно приблизился к листку. Он видывал бумагу и прежде -- никакой опасности она не представляла. Но от этого листка, оброненного Птицей Бога, веяло ужасом. Протянув руку, Рас медленно коснулся бумаги и сразу же отвел пальцы. Затем, глянув вверх -- убедиться, что Бог еще не призвал к ответу за покушение на его собственность, и не дать застичь себя врасплох,-- освободил листок из зеленого плена. Тот был изрядно потрепан, в трех местах прорван, но большую часть прочесть было можно. Напечатанное сверху число " -- 24 -- " Рас истолковал как номер страницы -- видимо, листок выпал из какой-то книги. Первый умер от пневмонии! Второй сделался идиотом или почти идиотом! Какая потеря, какая трагедия! Сколько денег, времени, размышлений, чаяний и титанических усилий -- все псу под хвост! Все без пользы! Но нет же! Я в результате за это время кое-чему научился. И хлебнул лиха немало. После низвержения в пучину отчаяния, когда был так близок к мысли все бросить, отказаться от воплощения мечты, я все-таки воспрял духом. И укрепился в своих планах. Те же мужество и непреклонность, что вывели меня из грязи в князи, когда я в разгар кризиса без гроша в кармане эмигрировал из Америки в Южную Африку, те же качества характера удержали на плаву и сейчас. И я не оставил свой драгоценный замысел, дорогой не только одному лишь мне все эти долгие годы. Нет, он важен для всего человечества, которое, узнай сейчас, возможно, содрогнулось бы, но -- придет день -- воздаст мне по заслугам! К счастью, второй кандидат имел младшего брата -- шестью годами моложе. Не прошло и трех месяцев, как я начал строить новые планы. На этот раз хлопоты по присмотру за ним я поручил совершенно новым людям, так как прежние агенты пытались меня шантажировать. Они заплатили за свою ошибку. Я позаботился, чтобы они больше никому не смогли причинить вреда. Словечко-другое по тайным каналам -- и я уверен: больше никто не посмеет повторять со мной такие шутки. Нового кандидата зовут... Многое из прочитанного Рас попросту не понял. Встречались совершенно незнакомые слова: пневмония, деньги, без гроша, эмигрировал, Америка, Африка, шантажировать -- и другие. Может быть, Юсуфу сумеет объяснить их смысл. Рас сложил страничку и спрятал в кожаный мешок. Подкрепившись остатками вчерашней трапезы, продолжил свои поиски. И до полудня снова ничего не обнаружил -- ни следов золотоволосого ангела, ни останков двукрылой птицы, которая рухнула вроде бы неподалеку от сгоревшей Птицы Бога. Тогда Рас воротился к мертвой Птице. Пожарище уже подернулось пеплом, и прах Птицы остыл. Рас принялся за изучение останков и был немало озадачен. Кости Птицы были сделаны из точно такого же материала, что его собственный нож. Покопавшись еще, Рас убедился, что обычных -- костных -- останков нет вовсе, все ребра Птицы из железа. Но ведь и нож имел божественное происхождение. Если верить Мирьям, он остался на земле после удара молнии. Игзайбер -- властелин металлов, Он вылепил эту Птицу, почему бы ее костям и не быть металлическими? Или даже всей Птице не состоять из металла, из железных костей? -- на последнее умозаключение Раса натолкнуло полное отсутствие следов сгоревшей плоти. Если, создавая первые свои творения, Игзайбер экспериментировал, он вполне мог прийти к выводу, что существа, целиком построенные из костей, особенно таких прочных, как эти, железные, будут сильнее созданий из плоти и крови. Возможно, что и так. Но с точки зрения Раса плоть была все-таки лучше. Способна ли тварь из одних железных костей хоть что-то чувствовать? Продолжая перебирать обугленные останки, Рас услыхал далекое робкое чваканье. С минуту он прислушивался, затем вскочил в в страхе и замешательстве. Приближалась еще одна Птица! Скрывшись в джунглях по соседству, Рас притаился за кустами. Наконец Птица, очень похожая на первую, показалась над деревьями и зависла над усопшей товаркой. Рас разглядел в ее чреве двоих -- ангелов ли? -- в масках. Не приземляясь, Птица принялась облнтать джунгли вокруг места катастрофы, словно в поисках пострадавших товарищей. И, видимо, золотоволосого ангела. Спустя какое-то время она улетела восвояси, похоже, на север -- в направлении своего гнезда на черной громадине посреди озера. Рас истратил на поиски кучу времени. Сперва пришлось огибать муравьиную армаду. Затем -- искать исчезнувший в ручье след золотоволосого ангела. Для чего протопать, внимательно оглядывая обе стороны ручья, немало миль в обе стороны. Удача на этот раз отвернулась от Раса. Очевидное вознесение златовласой в сочетании с желанием понять с помощью Юсуфу найденный текст побудили Раса к возвращению домой. Пройдя немало миль назад по ручью, самой удобной в этих краях дороге, он свернул затем к реке. Та вела к водопадам, рядом с которыми и скрывалась лазейка в скалах. Лазейка никому, кроме Раса, неведомая. Собственно, особенного секрета делать из нее не приходилось; быстро преодолеть подъем на плато в этом месте мог только тот, кто, как Рас, знал в точности, куда ставить руки и ноги, за какие выступы цепляться можно, а за какие опасно, куда ведут какие расщелины. Чужаку пришлось бы потратить на восхождение долгие часы, а Рас в нормальном состоянии забирался за десять минут. Сегодня он был в полном порядке, поэтому вскоре оказался наверху. Плато, плавно поднимаясь от края, заканчивалось милях в девяти перед гладкой, ослепительно черной стеной. Преграда вздымалась в небо на многие тысячи футов; казалось, разгневанный чем-то Бог выставил гигантскую черную ладонь: -- "Ни шагу дальше!" Мирьям нередко повторяла, что черная стена означает конец Мира. Небо -- голубое продолжение стены -- образует над Миром прозрачную крышу, по которой каждый день карабкается солнце. В точности, как мухи и ящерицы по стенам и потолку их собственной хижины. Затем солнце на западе спускается в туннель, пробитый в каменном подножии Мира, и к рассвету возвращается, чтобы вновь начать свой дневной путь. Солнце, Сихэй по-амхарски, каким-то неведомым образом являлось также и Игзайбером. Измученная вопросами мальчика, Мирьям уточнила: солнце -- это огненная птица, на которой Игзайбер порой разъезжает верхом. Рас постарался рассмотреть солнце повнимательнее. Одетое над горизонтом в пунцовую предзакатную дымку, оно показалось мальчику похожим скорее на пылающее яйцо, чем на птицу. Мирьям повергла Раса в замешательство заявлением, что птица просто еще не вылупилась из яйца, а когда случится такое, мир ожидает невиданная катастрофа,-- возможно, даже полное уничтожение. И не прикрикни Юсуфу на жену, Раса застращали бы вконец. Он и так был весьма озадачен услышанным. Западный и восточный обрывы плато разделяло примерно десять миль. На севере склоны постепенно сходились, и к моменту встречи с черной стеной их разделяло не больше семи миль. Это и была ширина границы Мира. Джунгли, начинаясь почти у самого края плато, тянулись на три мили в глубь холмистой, порою сильно пересеченной местности, затем сменялись тремя милями равнины с множеством отдельных рощиц. Дальше местность делалась более возвышенной, деревья становились многочисленнее -- недостаточно, впрочем, чтобы образовать сплошные заросли. Джунгли начинались снова только в холмах, предшествующих подножию черных скал. Именно там находили себе приют стаи горилл. Три широких водопада низвергались из места встречи черного камня с синим небом. Стекая по северо-западному краю стены, они сливались у подножия в озеро шириной три мили. Из южного берега озера, где оно было несколько уже -- до двух миль,-- брали начало три ручья. Затейливым узором, постоянно петляя, они устремлялись к пропасти и бесшабашно бросались в нее, отдавая всю свою воду начинавшейся внизу реке. Рас оленьей тропой прошел через джунгли и оказался на равнине. Здесь паслись небольшие стада слонов, семейство буйволов, антилопы и несколько бородавочников. Где-то по-соседству визгливо потявкивал шакал. Не так уж много дичи для пространства шириной в пять миль и длиной в три. Но за последнее время живность здесь все-таки приумножилась -- благодаря Расу, перебившему на плато почти всех леопардов. Рас и Юсуфу охотились исключительно для пропитания и не переводили дичь насовсем, как эти прожорливые хищники. Здесь, на плато, охотился и лев, Джанхой, но с весьма переменным успехом. Он постоянно нуждался в помощниках -- загонщиках дичи, а Рас в последнее время не часто баловал его своей компанией. Еще из джунглей Рас увидел макушку скалы, взметнувшейся к небесам из середины озера. По мере продвижения крутыми тропами к верхнему лесу она вырастала, а когда Рас вышел наконец на сравнительно открытое пространство на берегу -- предстала взору во всем своем величии. Ослепительно-черного цвета, идеально ровной громада отнюдь не была. Казалось, создатели этого грубо четырехугольного в сечении колосса позабыли воспользоваться отвесом -- ось монолита виляла вокруг вертикали, как преданный пес хвостом, до самой вершины в доброй тысяче футов над поверхностью воды. Еще совсем малышом Рас находил этот гигантский каменный штопор довольно странным, чуждым всему окружающему. Почему он так одинок, уникален в своем величии? Почему ничто больше не нарушает озерную гладь? Что повелело ему взметнуться из воды к небу и застыть в угрюмом одиночестве на вечные времена? Какая чудовищная подземная сила? И с каких стародавних времен на макушке черной скалы угнездилась Птица Бога? Рас пошел на север вдоль восточного берега озера. У обугленных камней, оставшихся от сгоревшей старой хижины, свернул к востоку, миновал густо поросший высокой травой склон холма и вошел в лес. Большинство деревьев в этом лесу начинали ветвиться лишь высоко над головой. Раскидистые ветви, усеянные множеством мелких, почти прямоугольных и раздвоенных на концах листьев, роняли на подлесок густую тень. Симату, так на амхарском назывались эти деревья, раз в год пышно цвели белыми тугими цветками и плодоносили орехами -- крупными, треугольной формы, с темной скорлупой. Кроны симату круглый год давали приют бесчисленным стаям птиц самого разного вида и расцветки и постоянно выдерживали нашествия обезьян. Верещанье, чириканье, пересвист, курлыканье и прочие волшебные для ушей Раса звуки кого-то постороннего поначалу попросту бы оглушили. Памятная и дорогая Расу сызмальства, эта лесная какофония едва ли утихала полностью даже ночью. Взглянув вперед, Рас заметил старых знакомцев. Несколько обезьянок спрыгнули на землю, подбежали и стали клянчить угощение. Но, поскольку Расу на этот раз порадовать их было нечем, скоро отстали. Растительность под деревьями никак не могла именоваться джунглями -- сплетающиеся в вышине ветви, густо перевитые толстыми лианами, создавали в лесу полумрак даже в полдень. Выживали внизу только самые стойкие и неприхотливые. Зато кроны просто упивались солнцем и кишели поэтому живностью. Здесь, на высоте семидесяти пяти футов, и был устроен дом, в котором Рас жил вместе с родителями. На двух гигантских, расходящихся под прямым углом ветках лежала бревенчатая платформа. Дом, сооруженный на ней, весь был сплетен из бамбука и покрыт листьями слоновьего уха. Довольно просторный -- три комнаты, столько же входов, два окошка,-- он был окружен еще и просторной верандой с перильцами. Рас хорошо помнил, как Мирьям впервые подвела его к этим перильцам и какой недостижимо далекой казалась ему тогда сверху земля. Существовало три способа подняться в дом. Можно было вскарабкаться по прибитым к стволу перекладинам. Можно было воспользоваться лифтом, поднимаемым и опускаемым с помощью хитроумного такелажа. И наконец попросту взобраться по веревочной лестнице -- ступенька за ступенькой. Последние два требовали так много мышечных усилий (не считая уже отказов запутанного такелажа), что редко использовались родителями для подъема -- лишь для срочного спуска. Когда-то, Рас тогда был еще совсем юн, существовал лишь этот дом. Но лет пять назад стареющие Мирьям и Юсуфу решили, что слишком уж это затруднительно -- десяток раз на дню спускаться и подниматься. И построили второй дом, почти копию первого, прямо внизу. С тех пор верхний дом использовался преимущественно для ночлега. Несколько обезьян сидели на крыше и на веранде. Молодая самка шимпанзе устроилась спать прямо на столе. Панцирный ящер, большой любитель муравьев, крался вокруг дома. Пронзительные голоса родителей слышались издалека. Рас нахмурился -- у него снова начинался привычный нервный зуд. Прошли времена, когда родительские ссоры и пререкания его забавляли; теперь они обычно утомляли и раздражали. Когда он был ребенком, голоса родителей звучали куда как более мелодично и нежно; а может, Расу так только казалось. С годами, с уходом из жизни их друзей, других взрослых, Юсуфу и Мирьям все хуже переносили друг друга. Это Рас как-то еще понимал. Но и в присутствии третьего лица они, нимало не смущаясь, продолжали перебранку. А часто, стоило ему показаться, дружно на него набрасывались. Расу казалось порой, что его как будто даже обвиняют в чем-то. А в чем, ни один из них не хотел или не мог признаться. И еще кое-что Рас постичь никак не мог. --Ты считаешь, ты не обезьяна? -- мог спросить его Юсуфу. Крошечному нескладному человечку с непропорционально большой головой и короткими кривыми ножками -- едва ли длиннее, чем руки Раса от локтя до кисти,-- приходилось уже тянуться к сыну. Даже встав на цыпочки, седобородый Юсуфу смотрел на мальчика снизу вверх. Обветренное, прокопченное солнцем морщинистое лицо с широким носом, выпирающими ноздрями и толстыми губами кривилось при этом от досады, а пышная вьющаяся борода мелко тряслась. --А ну, нагнись, сын верблюда! -- рявкал Юсуфу.-- Склони спину, чертов джин, чтобы я, отец обезьяны к вечному своему позору, мог отхлестать тебя как следует и научить приличным манерам. Но Рас оставался стоять прямо. И с ухмылкой взирал на подпрыгивающего в ярости Юсуфу. Тот сыпал проклятиями на всех известных ему языках: суахили, арабском, английском и амхарском. --Должен же я наказать тебя, о Властелин Тигр, должен загнать на твои излюбленные деревья. И ты еще возомнил о себе, что не обезьяна? Склонись; я твой отец и, стало быть, хозяин твоего тела -- поэтому делай, как велю! О, верблюжий помет, случайно принявший человечий облик, наклонись, кому говорят! --А что такое верблюд? -- спрашивал тогда Рас, хотя уже множество раз слышал ответ на этот вопрос. --Сын Шайтана и твой настоящий отец! Вонючее, плюющееся, горбатое воплощение черных мыслей самого Дьявола! Ты, именно ты -- сын поганого верблюда и самой ничтожной из обезьян! --Но раньше ты говорил, что это ты -- обезьяна и приходишься мне отцом,-- отвечал Рас. --Он точно обезьяна! -- крикливо встревала в разговор Мирьям.-- Но не отец тебе, а только отчим. И лучше ему об этом не забывать! Это чудовище вылупилось, видать, из вороньего яйца. Из множества родительских обмолвок и по иным признакам Рас мог сделать выводь -- каким-то непостижимым образом он повинен в том, что родителей занесло в этот мир, и они не слишком-то этим довольны. Что плохого в этом мире? И где еще им быть? Выглянув из хижины, меж ветвей можно было разгличить черный камень Стены мира. --Черная, как язык Дьявола,-- говаривала о ней Мирьям. --Черная, как дырка у грифа в заднице,-- случалось отозваться в ответ Юсуфу. И в этих определениях Расу открывалось различие подхода обоих ко всему на свете, непохожий склад ума, особые манеры речи. --Высотой шесть тысяч футов,-- случилось как-то откликнуться Юсуфу на один из вопросов Раса. --Футов? А что такое фут? Какой он длины? Юсуфу говорил, что фут длиной в стопу Раса. Но мальчик вспоминал, что совсем недавно его нога была короче. --Как стопа ребенка? -- уточнял Рас. --О возлюбленный сын, услада моих очей,-- отвечал Юсуфу.-- Уж не дразнишь ли ты седобородого отца, чье лицо избороздили преждевременные морщины от неусыпных забот о тебе? Не издевайся над стариком, уважь седины, не то вырежу из твоей кожи ремень и забью тебя им до смерти! --Чему равен фут? -- стоял на своем Рас.-- Пусть он равен моей ноге. Но ведь я расту. Что же, если нога вырастет вдвое, стены мира станут вдвое ниже -- не шесть, а три тысячи футов? Может, весь мир съеживается, лишь я расту и скоро дотянусь головой до вершины башни на озере? Старого Юсуфу радовала подчас фантазия мальчика, он смеялся тогда и на какое-то время веселел и оживлялся. Рас остановился в пятидесяти футах от дома, чтобы криком предупредить о своем появлении. Юсуфу, человек импульсивный и нервный, мог сгоряча метнуть нож, а уж потом начать разбираться, в кого. А метал он без промаха! Перебранка мгновенно стихла, дверь скрипнула и наружу выскочила Мирьям. Рас пошел навстречу. Голова Мирьям, чудовищно большая для крохотного тельца, едва доходила Расу до пояса. Длинная, до щиколоток, белая накидка скрывала ее короткие скрюченные ножки. Мирьям и смеялась, и плакала от радости. Рас подхватил ее на руки, крепко обнял и позволил расцеловать себя и оросить слезами. --Ах, сынок, я уже не чаяла снова тебя увидеть! Мирьям всегда, стоило только Расу провести больше дня в отлучке, повторяла эти слова как заклинание. Означали они совсем другое, Рас уже давно постиг что -- извечную материнскую тоску и тревогу. И ему никогда не надоедал этот слезливый ритуал. Наконец Рас опустил мать на землю и стал поглаживать ее тронутую сединой голову в ожидании нагоняя -- неизбежного после столь длительного, как сейчас, отсутствия, причинившего матери так много огорчений. Юсуфу, ростом чуть выше жены, седой как лунь, приковылял к Расу на своих скрюченных ногах-обрубках и проворчал: --Склонись, верзила ростом со страуса, поцелуй и отца, как приличиствует почтительному сыну. Рас повиновался, и старик обслюнявил его в ответ. Следом за родителями мальчик вошел в дом. Посреди большой комнаты располагался сложенный из камня очаг. Сложный букет ароматов ударил Расу в нос: дух обезьян и неубранных обезьянних экскрементов, птичьи запахи, влажный запах замоченных потных тряпок и самый терпкий, забивающий остальные,-- запах дыма из очага. Неудачно устроенный дымоход при малейшем ветре заволакивал комнату клубами едкого дыма. Одним из самых ранних рэсовых воспоминаний было вечное подтрунивание матери над неспособностью Юсуфу сложить нормальный очаг и такие же постоянные его обещания обязательно заняться этим, как только позволит погода. Став постарше, Рас неоднократно вызывался починить или совсем перестроить очаг с дымоходом. Юсуфу, чувствуя в этом намек на собственную леность, взрывался негодованием. Нет, ради Аллаха, он сам это сделает при первом удобном случае! После дождика в четверг, беззлобно думал тогда Рас. Откашлявшись, Рас достал из кожаного мешка письмо и протянул отцу. Темнокожие лица Мирьям и Юсуфу слегка посерели, но, кроме замешательства, на них не читалось ничего. Мирьям почти сразу же расписалась в неспособности понять написанное. Юсуфу, посидев над письмом дольше жены, подтвердил, что большинство слов в нем ему также неведомы. Рас чувствовал, что его обводят вокруг пальца. Какая-то напряженность, неестественность угадывались и в словах, и в выражении отцовского лица. Реакции Мирьям тоже показались, в отличие от обычного, слишком сдержанными. Оба вели себя как-то чересчур тихо. Осерчав, Рас обвинил родителей в лицемерии, в том, что им известно куда больше, чем они считают нужным сообщить ему, Расу. Родители вознегодовали, прямо-таки оскорбились. Они явно переигрывали. Но никакие аргументы Раса не могли убедить их сознаться. Мирьям сказала, что, по ее мнению, эта бумага -- письмо, послание Игзайбера к Лунной деве, и, может статься, Господь записал в нем историю всего сущего с момента Творения. --Почему бы вам не поинтересоваться, где я его нашел? -- воскликнул Рас.-- Странно, я-то думал, что вы начнете с такого вопроса! Родители в промашке не признались, не стали спрашивать и сейчас. Тем не менее Рас поведал им о двукрылой птице, о ее огневой схватке с Птицей Бога, о златокудром создании и съеденном муравьями ангеле. --Я уверена,-- возопила Мирьям,-- что желтоволосая тварь -- сущий демон! Она летела на демонической птице, одной из птиц Сатаны! Поэтому и напала на Птицу Бога. А мертвый -- наверняка из подручных демонов, низверженных Игзайбером. --Ты так часто уверяла меня во всесилии Игзайбера,-- сказал Рас.-- Как же это -- птица Сатаны, падая, прихватила с собой на погибель птицу всемогущего Бога? И если Игзайбер убил демона-подручного, почему же не совладал с желтоволосым? --Кто ведает, почему Господь поступает так или иначе? -- отозвалась Мирьям.-- Пути Господни неисповедимы, и нам, смертным, постичь их не дано. Но я счастлива, сынок, что ты не встретился с желтоволосым демоном -- она запросто могла уничтожить тебя или, что еще страшнее, прихватить с собой, в преисподнюю. --Откуда тебе известно, что демон -- женщина, она? -- спросил Рас. После несколько затянувшейся паузы, в течение которой Мирьям беззвучно жевала губами, она нашлась: --Ну, для Сатаны ведь дело обычное -- посылать демонов в женском обличии для соблазнения легковерных мужчин. Рассказы Мирьям о чертях, о Сатане, о преисподней, что находится в пещере подле устья реки, всегда вызывали у Раса любопытство, но никак не благоговейный трепет. Выслушивая аналогичные -- о злых духах -- истории вонсу и шарикту, мальчик постоянно убеждался в их сплошных противоречиях между собой. Но и вонсу, и Гилак, король Шарикту, не менее, чем Мирьям, убеждены были в единственно своей правоте. То, что Юсуфу и Мирьям забыли распросить о подробностях, убеждало в их нечестности. Они точно скрывали что-то. Подавив яростное побуждение вытряхнуть из них всю подноготную, Рас выскочил из хижины и обиженно хлопнул дверью. Несколько часов он провел в лесу и на берегу озера, меряя шагами пространство. Он уже жалел о времени, потерянном на возвращение домой. Следовало бы немедленно вернуться в лес для поисков золотоволосого ангела. Придется, однако, повременить. Через три дня Биджагу должен выпустить Вилиду из заключения и провести через мостик в деревню, к началу продолжительной свадебной церемонии. Рас мог бы уже завтра в ночь пробраться на островок и умыкнуть Вилиду. Скрыв ее от вонсу в надежном убежище, он возобновит поиски ангела. За час до наступления темноты Рас вернулся домой. Мирьям пекла хлеб в кирпичной печи на веранде. Чуть погодя вернулся с подстреленным зайцем глава семьи. Родители встретили сына с подозрительным спокойствием. Расу хотелось высказаться, но он подавил в себе это желание. А вскоре родители приступили к обычной своей перебранке по пустякам. О важном для Раса: о письме, о встрече двух птиц и златокудром создании -- не прозвучало ни слова. Глава шестая. Удар молнии Рас сидел и смотрел, как мать выносит из дому на веранду рдеющие угли. Мирьям развела на жаровне небольшой костер, нанизала кролика на железный вертел и подвесила над огнем. Железо, подумал Рас. Откуда оно взялось? Сколько он себя помнил, жаровня, вертел и прочие железные предметы всегда были в доме. И до сих пор Рас считал это само собой разумеющимся. --Чем ты питался? -- спросила Мирьям. --Немного свинины несколько дней тому назад. А вчера поймал древесную крысу. И Мирьям, и Юсуфу содрогнулись. Против свинины, Рас знал, мать ничего не имела; ее расстроила крыса. У Юсуфу же спазмы в желудке вызывала сама мысль о поедании любого из двух названных животных. Это тоже было весьма странно. Когда Рас был ребенком, ему разрешалось пробовать все: червей, пауков, побеги бамбука, мышей -- все, кроме мертвечины. Еще тогда родителей невольно смущало многое из того, что Рас почитал вполне съедобным. Но они хотя бы скрывали свое отвращение. Рас понимал сейчас, что был слишком глупым и доверчивым ребенком. --Пойду поплаваю,-- объявил Рас.-- Может, порыбачу. К ужину вернусь. Родители не возражали. Отойдя, Рас оглянулся: родители, носом к носу, о чем-то оживленно, судя по жестам, спорили вполголоса. Стало быть, чем-то озадачены и хотят скрыть это от Раса. История с птицами и письмом определенно вывела их из равновесия. Рас пожал плечами -- все одно не скажут -- и двинулся своим путем сквозь сгустившийся под деревьями сумрак, прорезаемый лишь птичьими трелями и воплями обезьян. Он поплавал в озере всего ничего -- несколько минут; вода не принесла желанного облегчения. Когда же вышел и отряхнулся, обнаружил исчезновение ножа -- Кэбид, самец шимпанзе, сидя на ветке, отчаянно размахивал рэсовым ремнем с ножнами. Рас погнался было за ним, но Кэбид, отчаянно гикая, резво затерялся в густых кронах. Расу оставалось лишь выругаться, что он и сделал с немалым искусством и изяществом, унаследованным от Юсуфу. Ругался Рас обычно на арабском -- в этом языке море цветистых проклятий и изысканных описаний грядущей мести. Вернувшись домой, Рас признался в случившемся родителям. Мирьям высказала уверенность, что Игзайбер сможет возместить ему потерю. Возможно, очень скоро -- вон как тучи сгустились. Видать, Игзайбер на что-то гневается -- когда он зол, он грохочет с небес проклятиями и швыряется ножами молний. Перед самым закатом тяжелые мохнатые тучи, перевалив через западный край гор, дохнули на плато холодом. Рас, родители, домашняя живность -- все сгрудились у горящего очага. Когда ветер загонял дым обратно в дом, все кашляли и чихали. Юсуфу, прокашлявшись, снова поклялся починить дымоход. Он постоянно сплевывал в огонь; запах кипящей слюны мешался с запахом дыма. Рас, в отличие от стариков, не мерз -- он привык к ночевкам под открытым небом и даже зимой редко укрывался. Он дрожал по другой причине -- ледяной занозой его сердце колол холодок неизвестности и ощущение чего-то неизбежного в близком будущем. --Откуда берутся ножи? -- спросил Рас неожиданно. Юсуфу заворчал и ответил: --Тысячу раз я говорил тебе об этом, о сын мой безмозглый! --И тысячу раз лгал,-- отрезал Рас. Он видел сквозь дым покрасневшие слезящиеся глаза отца и не отводил от них взгляда.-- Если отец лжи -- Дьявол, то ты и есть тот самый Дьявол! --Ах ты, нахальный, неблагодарный ублюдок! Не будь ты таким слоном, а я таким измученным годами и хворобами, что достались мне вместо твоей благодарности, я колотил бы тебя до тех пор, пока не завоешь громче бури. Легкий на помине, снаружи поднялся и заголосил, набирая силу, ветер. Громыхнув, как рухнувшая скала, ударил гром. Совсем рядом ослепительно полыхнула молния и высветила задымленный воздух хижины. Все трое подскочили. С нескрываемым сарказмом Рас произнес: --Расскажи мне, мамочка, еще раз эту историю -- о том, как Игзайбер швыряется ножами в виде молний. Мирьям взглянула на сына с состраданием: --Это чистая правда, сынок. Разве я, твоя мать, стала бы лгать тебе? Буря вызвана гневом Игзайбера. Он в ярости, Он хочет вернуть свои греховные создания на стезю добра. Случается, Бог даже убивает нечестивца, виновного в святотатстве -- в назидание остальным. Мне больно говорить тебе, сынок, но ты ужасно согрешил, когда лег с черной вонсу. Игзайберу это не понравилось. Рас, тяжело дыша от клокочущей в груди ярости, встал, огляделся кругом и вдруг ударил ногой в дверь. Ударил с такой силой, что засов разлетелся на куски. Дверь распахнулась настежь; ветер с дождем ворвались внутрь. Молния снова полыхнула где-то поблизости, выбелив все внутри хижины. Юсуфу и Мирьям в испуге вскрикнули. --Я не согрешил! -- выкрикнул Рас.-- Что особенного я натворил? Почему это любая тварь в мире, и ты, Юсуфу, и все мужчины вонсу имеют подруг, а я должен мучиться? Почему? Он погрозил кулаком в завывающую черноту ночи. Мирьям с рыданиями обхватила его за пояс своими короткими ручками. --Игзайбер готовит тебе в жены белую женщину! Он хочет, чтобы ты взял жену своей породы. Вот почему Он запрещает тебе блуд с этими черными потаскухами! --А ты-то откуда знаешь, что там готовит для меня Игзайбер? -- продолжал бушевать Рас.-- Он что, делится с тобой своими секретами? Шепчет тебе на ушко? Коричневое востроносое личико Мирьям запрокинулось, ручки по-прежнему крепко цеплялись за ногу Раса. --Доверься мне, сынок! Я знаю. --Как ты можешь знать? Когда Он сказал тебе это? Слезы в три ручья бежали по морщинистым щечкам; она упрямо твердила: --Верь мне, сыночек, верь! Я знаю! --Отцепись, мать! Я пойду сейчас туда, где Он сможет как следует разглядеть меня, и я вызову Его на бой! Никакой я не грешник! Это Он грешник! Он хочет убить меня за то, что сам же и вынудил сделать. Мирьям, всплеснув руками, вскрикнула, отступила на шаг и зажала себе уши. --Я не могу слышать такие речи, я просто не вынесу! Бог покарает тебя! Юсуфу сделал длинный глоток из кожаного бурдюка, затем вытер губы и пробурчал: --Да позволь же дурню выйти и получить свое, Мирьям. В том не будет твоей вины. Он снова надолго присосался к бурдюку. Отерев губы тыльной стороной ладони, громко рыгнул и добавил: --И вины Игзайбера тоже не будет. Если придурка прихлопнет молния, так только случайно и по его же собственной дурости. --Заткни свой нечестивый рот, ты...-- завизжала Мирьям, но продолжения Рас уже не слышал. Он выбежал в дождь и ветер. Рас понесся по холмам, спотыкаясь и оскальзываясь на мокрой траве. Частые сполохи молний освещали путь через преграды -- кусты, поваленные стволы деревьев, ручьи -- в его неистовом беге. Рас мчался вверх по склону, в джунгли, туда, где жили гориллы. --Порази меня, ты, большая гиена, там, наверху! -- надрывался он, потрясая кулаком.-- Давай, швыряй свои огненные ножи; посмотрим, сможешь ли пронзить меня своим оружием! Рас несся дальше, чуть замедляя бег на крутых и скользких склонах. Несколько раз упал на колени, не раз ударился грудью, но поднимался и упрямо стремился вперед. --Я не боюсь тебя! Моя мать пыталась поставить меня на колени перед тобой! Но я не поддамся! Я сказал "мать"?! Эта темная крошечная образина?! Она не мать мне! Она лгала, что обезьяна, лгала и о том, что родила меня! Как мог я, я -- произойти от подобной уродины? Я не сын ей вовсе! Рас остановился и воздел к небу руки -- на этот раз с вопросом, не с вызовом. --Чей же я сын, наконец? И ответ последовал незамедлительно. Казалось, Рас должен был немедленно лишиться сознания, даже не поняв, что его поразило. Но он мог бы поклясться позднее, что не проваливался в черную пустоту ни на мгновенье. Мир вспыхнул ослепительным светом. И Рас оказался в самом центре огня. Его руки, все еще воздетые к небесам, воссияли. Сквозь прозрачную кожу Рас разглядел собственные кости. Он весь был как скелет, объятый голубовато-белым свечением. Молния, зигзагом скатившаяся с ближайшего дерева, прежде, чем скользнуть, подобно змее, в корни, укутала Раса с головой своим саваном. Малый огненный шарик -- последний уголек молнии -- занялся у Раса в груди. Шарик разгорался, и в его жаре Рас увидел картины прошлого. Совсем крохотные, они как бы воссоздавались внутренним оком. Вот три светлые нити -- водопады; вот голубое пятно -- озеро. Словно рука потонувшего черного гиганта -- башня. Старая хижина на берегу озера. Семь крохотных обнаженных темных фигурок, пляшущие вокруг хижины. Это, должно быть, Мирьям, Юсуфу, Абдул, Ибрагим, Сара, Иоханнес и Кокеб. Единственный из всех, кого Рас помнил отчетливо, за исключением родителей, был Кокеб. Остальных -- очень смутно. Сейчас воспоминания вернулись. Абдул умер от лихорадки. Сару убил Ибрагим, после чего перерезал глотку и себе. Иоханнес утонул в озере. Кокеб исчез, когда Расу исполнилось девять. Скорей всего, съеденный леопардом. Но сейчас они все плясали вокруг огня, сиявшего внутри у Раса. Плясали, корчились, прыгали, скакали на четвереньках, как обезьяны. Которыми они, по их же словам, и были. Пляшите, маленькие черные обезьянки, пляшите! Рас увидел себя -- ребенком. Признал по светлой коже, выхваченной лучом света. Мальчуган метал в цель ножи, час за часом. Тренировался в стрельбе из лука. Крутил сальто, ходил по канату, глотал огонь и проделывал великое множество всяческих трюков, которым его научили лилипуты. Это было единственным, что они умели делать хорошо, и им хотелось передать свое искусство мальчику. Огненный шар стал разрастаться. Сейчас Рас увидел стаю горилл, с которыми жили порою и он с родителями, и Кокеб. Он видел себя карабкающимся по деревьям, скачущим с ветки на ветку, как молодая горилла. Уверенный, бесстрашный, верткий, он был искуснее своих мохнатых длинноруких учителей. И наслаждался своим превосходством. Долгое время Рас пребывал в уверенности, что и сам он -- горилла. Уродливо безволосая, со странной рожицей, уступающая другим во всем, разве что кроме скачек по деревьям,-- но горилла. Превосходящая, впрочем, остальных умом, и намного. Огненный шар, набухая, уже выдавливал Раса из собственной оболочки. Большой сияющий ком толкал сознание во тьму -- только неуловимые тени разбегались в стороны. С вершины башни с кудахтаньем снялась большая Птица. Бог, Игзайбер, сидел на ней верхом. Это был белый человек, очень похожий на самого Раса. Только лицо его, даже когда приблизилось вплотную, оставалось туманным -- черты были зыбкими, как у отражения в неспокойной воде. Затем вдруг у Игзайбера стало сразу два лица. Одно -- мужское, лицо Раса, другое -- женское, и тоже рэсово. При виде их Рас вспомнил, как малюткой мечтал увидеть эти лица; они снились ему постоянно. Когда Рас очнулся, занимался рассвет. Небо голубело вверху и наливалось багрянцем на востоке. Рас обнаружил, что может шевелить только ресницами. Он лежал на спине на склоне холма; должно быть, при падении кувыркался и лежал сейчас головой к подножию. О прошедшей дождливой ночи напоминала лишь частая капель с ветки -- совсем рядом с его головой. Крохотная желтая птичка с алыми перьями хвоста порхнула над ним. Что-то тяжелое заворочалось в кустах неподалеку. Расу было зябко, но ощущал он холод не кожей -- та, казалось, полностью утратила чувствительность. Холод исходил изнутри, из него самого. Огненный шар, остыв, обратился в тяжелый холодный камень, который перекатывался теперь в рэсовом теле, точно в желобе. Рас попытался разорвать сковавшие тело цепи, но безуспешно. Его охватил страх, быстро сменившийся злостью. Холод внутри стал таять. Кто сотворил с ним это? Неужто Игзайбер? --Кто дал тебе право? -- беззвучно выкрикнул Рас.-- Что я тебе сделал такого? Ничего! Ох, доберусь же я до тебя, тогда берегись -- убью! Ярость отступила на время, съежившись в горячий крохотный кулачок внутри. Питаясь его теплом, Рас пытался, как мог, оценить ситуацию. Скосив глаза, смог увидеть над деревьями верхушку башни. Кроме того, в поле зрения попадали подножье холма и часть равнины, не скрытая зарослями. Все застыло вокруг в ожидании утра, только листья трепетали на ветру. Рас чуть успокоился: еще не все потеряно. Может быть, его отыщут родители. Но с чего бы им вдруг начинать поиски? Когда бы он ни уходил из дому, не важно в каком состоянии, он всегда возвращался сам. Родители решат, что, желая наказать их на этот раз продолжительным отсутствием, он снова отправился на поиски приключений. Но, может быть, они, обеспокоенные грозой с молниями, все-таки пойдут искать его? Что-то хрюкнуло и завозилось совсем рядом, и Рас внутренне содрогнулся, оставаясь наружно недвижным и спокойным, как камень. Свинья? Рас надеялся, что нет. Хотя какая, в сущности, разница? Если полежать еще немного, обязательно появится либо шакал, либо леопард, а то и прожорливые муравьи доберутся. Тень пала на Раса. Продолжением тени служили длинные суставчатые ноги, чернокрылое туловище с коротким белым хвостом и длинная шея, увенчанная крохотной лысой головкой с долгим острым клювом. Пахнуло мертвечиной; согнув шею, птица важно скосила на Раса глаз. Ее напыщенность была не так уж неуместна -- пожиратели падали играли в джунглях далеко не последнюю роль. --О, марабу,-- беззвучно вымолвил Рас.-- Я пока еще не труп. Но если за мной не придут, скоро им стану. О, Господи! -- подумал Рас.-- Я заперт в моем собственном теле. Он попытался вскрикнуть. Если удастся, это может отпугнуть птицу. Правда, ненадолго. Она обязательно вернется. Эти мертвые глаза, видавшие на коротком птичьем веку так много смерти, скоро встретятся с его собственными. Одно движение острого клюва -- и у Раса нет глаза. Единственным оставшимся Рас будет наблюдать, как марабу закидывает голову на длинной шее, чтобы уронить в глотку первую пробу. Затем мертвые глаза снова обратятся к Расу. Марабу сторожко оглядится по сторонам -- у пожирателей падали есть свои враги в джунглях. Еще один ослепляющий укол -- и стремительно падающее острие клюва станет последним, что Расу уготовано увидеть в этой жизни. Но не последним, что дано почувствовать. Марабу иcпустил противный негодующий вопль и, взмахнув крыльями, заковылял прочь. Другая тень пала на лицо Раса. Ее хозяин имел черную морду с огромными -- точно пустые глазницы -- ноздрями, выдающейся вперед челюстью и желтыми клыками в приоткрытой пасти. Под выступающими надбровными дугами, покрытыми жестким черным волосом, светились два больших рыжевато-коричневых глаза. -- Негус! -- попытался выдохнуть Рас.-- Негус, спаси меня! Это имя, в переводе с амхарского означавшее "император", дал горилле сам Рас. Пятисотфунтовый монстр ходил сейчас в вожаках небольшой стаи, но еще лет восемь назад был другом Раса и партнером по играм. Тогда он был отличным приятелем с покладистым характером. Рас дни напролет мерялся с ним силами и бегал взапуски. Но однажды, прыгнув на Негуса с громким рычаньем, словно леопард, из засады, Рас был ошарашен реакцией приятеля. Вместо того, чтобы удрать, как полагалось по правилам игры, Негус грозно повернулся к нему. Глубокий шрам на плече остался от той встречи как напоминание, что горилл лучше не пугать и не злить. Негус с горловым рыком склонился над Расом и заглянул в глаза. Грудь горильего вождя украшали ростки бамбука. Вытянув лапу, он толстым морщинистым пальцем легонько надавил Расу на веки. Затем стал ворочать его, точно бревно. --Сделай же что-нибудь! -- беззвучно простонал Рас.-- Сходи за Юсуфу! Рас прекрасно знал, что сумей он даже выразить свое отчаяние словами, толку будет мало. Негус слов не понимал. А если бы даже и понимал, за помощью не отправится. Он терпел присутствие Раса, и только. -- Безмозглая волосатая туша! -- выругался про себя Рас.-- Скотина неблагодарная! Двух лет не прошло, как я спас тебя из лап леопарда. Это я прогнал его. Если бы не мое вмешательство, твои кости белели бы сейчас под деревьями. Помоги же и ты! Негус испустил горестный стон, удививший Раса. Неужто эта тварь скорбит о нем? Или стон выражает обычную оторопь перед таинством смерти? Если так, то он не больно-то взволнован. Наконец голова Негуса скрылась из поля зрения. По всем признакам Негус здесь был не один. Глухо доносились звуки, производимые всей семейкой: треск в зарослях, аппетитное чавканье, отрыжка и даже удары ладонями по чьей-то мощной груди. Затем Рас услыхал тявканье, звук которого пронизал тело холодом. Он ждал; а что еще оставалось делать? Через минуту-другую до него доберутся шакалы. Их не испугает присутствие горилл; однажды Рас был свидетелем, как эти твари вырывали куски мяса из трапезы леопарда -- почти прямо из пасти, уворачиваясь от страшных когтей. Шакалы не оробеют; они всегда добиваются своего. Рас почувствовал давление лап на своей груди. Щетинистая рыжая острая морда ощерилась над ним. Из зубастой пасти свисал набок язык; из горла несло острой мускусной вонью. Пара ярких черных глаза уставились на Раса. Хотя бы вскрикнуть! Излив в крике всю глубину отчаяния, Рас хоть напоследок почувствовал бы облегчение. В этот момент юноша осознал -- как некстати! -- что его кожа чувствует давление лап шакала. Значит, ощущения стали возвращаться. И тут раздался рев, от которого задрожала земля. Тявкая и повизгивая, шакал скрылся из глаз; мохнатый хвост мазнул напоследок Раса по лицу. Леопард? Если да, то уж очень большой -- такой мощный рев обычной кошке не издать. Кто бы это ни был, он напугал не только шакалов. Гориллы, вскрикивая и проламывая бамбуковые заросли, поспешно улепетывали. Здоровенная туша Негуса промелькнула над Расом. Джанхой! -- сообразил юноша.-- Джанхой!!! И в подтверждение над ним сразу же нависло облако спутанных, усеянных репьями золотисто-желтых волос. Два больших уха под пышной гривой, два огромных желтых глаза и темный нос картошкой. И клыки, самые длинные и самые острые в мире клыки! -- Джанхой! -- беззвучно вскрикнул Рас. Слезы ручьями текли по щекам, и даже охваченный всепоглощающим чувством благодарности и облегчения, Рас заметил, что уже чувствует щеками влагу. Лев немедленно взгромоздил обе передние лапы ему на грудь; Рас чуть не задохнулся под тяжестью друга. Слова теснились в горле, разрывая его: -- Джанхой! Беги домой, позови родителей! Зверь заскулил и лизнул Раса в лицо. Рас немедленно пожалел, что снова обрел ощущения -- шершавым как терка был язык Джанхоя. Если он не прекратит лизаться, Рас очень скоро останется без кожи на лице. Чудовищное утробное мурлыканье всколыхнуло тело льва и сотрясло Раса. --Чему ты радуешься, идиот неуклюжий? -- мысленно вопросил Рас.-- Сделай что-нибудь! Ах, ты, безмозглый кот, большеносый тупица! Даже в своей злости Рас был счастлив -- кто осмелится напасть теперь, когда рядом Джанхой? Да вот только надолго ли тот задержится? Лев умывался, лежа напротив Раса. Могуче и нежно мурлыкнув, он поднялся и толкнул недвижного друга лапой -- вставай, мол! Не дождавшись отклика, ласково лизнул Раса в грудь. Он пытается извлечь меня из собственного тела, подумал Рас. Давай, Джанхой, продолжай -- и скоро я стану свободен от плоти и крови! Тогда попаду по ту сторону неба, в места, о которых так часто говорила Мирьям. А ты, мой большой и бестолковый любимый котище, останешься здесь, внизу. И некому будет о тебе позаботиться. А все потому, что пытаясь вернуть меня к жизни, ты напрочь слизал с моих костей мясо. Джанхой зарычал. Он поглядывал при этом на Раса, словно злясь, что тот не шевелится. Шерсть вокруг черного мячика носа собралась складками. --Рычи! -- мысленно приказал Рас.-- Рычи, пока весь мир не задрожит от страха! Он вообразил могучий рев Джанхоя, парящий над миром. Рас представил его в виде летящей над землею бледно-золотистой тени льва. С распахнутой пастью, с обнаженными когтями, она быстро разрасталась над джунглями. Вот она уже омрачила собою мир между скалами, и все живое там затрепетало. Кроме Мирьям и Юсуфу, разумеется, которые неслись сыну на выручку. Наконец до ушей Раса и в самом деле донеслись человеческие крики. Джанхой снова взревел, но скоро, увидев знакомых людей, смолк. Над Расом склонилось сморщенное коричневое личико матери; из ее глаз брызнули слезы и смешались с его собственными. --Сынок, мы уже не чаяли найти тебя живым! Лишь через три дня к Расу начала возвращаться подвижность. Он снова учился шевелить руками и ногами, сжимать предметы пальцами. После первой попытки выйти, шатаясь, на воздух, полюбоваться чистым голубым небом Рас сказал: --Каким же я стал слабым после возвращения из Царства мертвых! Нет, мать, Страна духов не прибавляет сил. --Ты и вправду побывал на Небесах? -- широко распахнув глаза, спросила Мирьям. Рас рассмеялся и ответил: --Если это те Небеса, о которых ты рассказывала, то я предпочту Преисподнюю. --Воистину, ты видел Преисподнюю, а не Небеса. Иначе бы ты не богохульствовал. --Парень перепугался до усрачки,-- буркнул Юсуфу.-- Он бы и признался в этом, да у него же все кишки парализованы. Но Рас не обижался. Жжение раскаленной молнии давало знать себя до сих пор. Более того, молния оставила ясный след на его теле. Шириной с кончик мизинца, след этот начинался под правым виском. Дальше тонкий рубец извилистой, как берег озера, линией нырял под левую щеку, спускался прямо по шее, пересекал наискось грудь, свернув к левому боку, вилял по телу и, исчезнув в растительности пониже живота, выныривал на внутренней поверхности бедра, откуда уже почти по прямой спускался к левой пятке. Юсуфу тоже внимательно исследовал багровый след молнии. --Не так уж и страшно. Через недельку, а может и раньше, пройдет -- у тебя отменное здоровье. Тебе еще повезло -- молодым да глупым частенько везет. Я знавал одного; он тоже выжил после удара молнии. Но навсегда остался малость заторможенным. Как и ты, по-моему, как тебе кажется? --Придержи свои оскорбления при себе, грязный лилипут! -- возмутилась Мирьям.-- Я благодарна Игзайберу за то, что он пощадил моего ребенка. --А где нож? -- неожиданно спросил Рас. --Что? --Нож. Я не вижу ножа. Юсуфу скрылся в доме и вернулся со сверкающим лезвием, очень похожим на то, что утащил Кэбид. Вручив юноше, сказал: --Вот. Мы нашли его рядом с тобой. --Действительно? -- изумился Рас.-- Вот же чудо: ты всегда после грозы находишь ножи, а я не могу. Глава седьмая. Стрела Напрочь позабыв о Вилиде, Рас медленно восстанавливал свои силы. Ее лицо, явившись однажды во сне, разбудило его на рассвете. Она вышла замуж! Уже вчера! И ничего с этим не поделать. Хотя Рас уже мог более или менее двигать ногами и руками, вертеть головой и даже сидеть прямо, он все же был еще слишком слаб и без поддержки родителей ходил с трудом, пошатываясь. Он злился на себя. Что стоило остаться дома, не выскакивать в грозу, не дразнить Игзайбера! А тот тоже хорош, принял вызов мальчишки! Нет сомнений, пожелай только, Он мог бы и убить Раса, вместо того, чтобы портить шкуру своим клеймом. Рас надеялся, что слабость со временем пройдет. А вдруг он останется немощным до конца дней своих? Мысль эта не столько напугала, сколько снова разозлила. Игзайбер поступил жестоко и несправедливо. Зачем Он лишил Раса даже шанса выкрасть Вилиду? Но Рас так легко не сдастся; малость окрепнув, он все равно уведет ее у вонсу. Он будет любить ее так часто и так неистово -- она и думать позабудет о своем народе и проживет с Расом долгую и счастливую жизнь. Вместе они смогут отыскать златокудрое создание -- существование этой загадки Рас принимал как личный вызов и не собирался успокаиваться. И еще -- можно вместе спуститься по реке до самого конца, назло Игзайберу. Когда Рас получит там ответы на все свои вопросы, они с Вилидой смогут спокойно вернуться в этот лес и построить собственный дом поблизости от родительского. И все будут довольны и счастливы! Но в первую очередь нужно выздороветь, стать таким же сильным, как до удара молнией. Это отняло больше времени, чем Рас предполагал. Две недели пролетели, пока он снова не научился быстро бегать, обезьяной карабкаться по деревьям, всаживать нож точно в цель, переплывать с прежней скоростью озеро до башни и обратно без передышки и поднимать на полностью вытянутые руки тяжеленную тушу Джанхоя. --А сейчас я ухожу снова,-- объявил Рас в утро четырнадцатого после незабываемой грозы дня.-- Я иду по реке к месту, где обитает Игзайбер. Мы еще посмотрим, кто кого! Он решил не упоминать пока о Вилиде. Мирьям, вскрикнув, назвала его безумцем. Молния припекла сыну мозги. Его обязательно раздавит Игзайбер, как только услышит непочтительные, дерзкие, кощунственные речи. Разве Рас уже забыл, что случилось с людьми, строившими башню до Небес? --Игзайбер покарает тебя,-- выкрикнула ему в спину Мирьям. Затем ее темное востроносое личико склонилось над перилами веранды.-- Ты не посмеешь ослушаться Игзайбера! Вспомни молнию! Он поразил тебя своим огненным ножом и пометил при этом. В следующий раз ты точно погибнешь! Мой сыночек, любимый, ну, пожалуйста, не умирай! Рас, соскальзывающий по веревке вниз, обернулся на ее причитания и притормозил. Как всегда, когда мать искренне горевала, его стали мучить угрызения совести. Рядом с матерью появилось черное плоское лицо Юсуфу. Его длинная посеребренная борода свесилась с перил, как лишайник с болотного дерева. --Сынок, твоя мать обычно плетет незнамо что. Но сейчас говорит дело. Послушайся ее, не покидай нас, не ходи на поиски Игзайбера! --Почему это я должен вас слушаться? -- крикнул Рас.-- Ты мне не отец, и твоя жена мне не мать! Я не сын обезьян! Соскользнув до земли, Рас выпустил канат, но отойти решился не сразу. Родители выглядели такими потерянными, такими жалкими -- и все из-за него. А ведь он любил их, даже такими -- лживыми, точно вонсу-охотники. --Послушайся хотя бы потому, что обязательно погибнешь,-- крикнул сверху Юсуфу.-- Да и время еще не пришло! Рас помедлил мгновение. Затем спокойным, но достаточно громким голосом спросил: --Время для чего? Отвечай! --Просто еще не время! -- крикнула Мирьям.-- Не время, говорю тебе! Так сказал Игзайбер! --А, Игзайбер! -- скривился Рас.-- Он может засунуть нос себе в задницу и чихать там на здоровье! Громко смеясь, добавил: --Игзайбер! Уж я сыщу тебя, тогда поговорим! Ты ответишь на все вопросы! Мирьям снова заголосила. Рас уходил, и ее причитания, теряясь меж стволов могучих деревьев, становились все глуше и глуше, покуда совсем не смолкли. Массивные ветви, сплетенные лианами над головой Раса в сплошной зеленый балдахин, пестрели цветами: алыми, как пасть разъяренного леопарда; темными, почти черными, как мех гориллы; нежными, бледнорозовыми, как те немые, но весьма красноречивые губки между ног у женщин вонсу. Большие черные обезьяны с серебристыми бакенбардами и глазами цвета грозового неба, раскачиваясь на лианах, дразнили Раса, но тот не обращал внимания. Палка шмякнулась оземь у его ног; он даже бровью не повел. Рас догадывался, кто ее бросил: заводила, молодой самец, весь в шрамах от когтей леопарда. Такому только дай повод! Расу достаточно часто доставалось и палками, и гнилыми фруктами, а часто даже комками липкого обезьянньего дерьма, зеленоватого, липкого и ужасно вонючего. Рас, сопровождаемый разочарованным воем, просто прибавил шагу. Примерно миля отделяла дом от опушки леса. А сразу за опушкой земля полого опускалась к озеру. По пути от леса почти до самой воды Расу пришлось внимательно смотреть под ноги и переставлять их осторожно -- здесь росла коварная колкая трава высотой по щиколотку. По песку пляжа, рассеянные неведомо чьей могучей десницей -- родители утверждали, что игзайберовой,-- громоздились округлые камни самой разной величины: от гальки размером с кулак до валунов, на макушке которых Рас мог бы сделать два полных шага. На один из таких валунов Рас и взобрался, чтобы оглядеться. Он научился плавать именно здесь, на озере, и в столь нежном возрасте, что самих уроков плаванья уже не помнил. Трудно было войти в обжигающе холодную при любой погоде воду озера и не охнуть при этом; поплавать какое-то время и не посинеть -- и вовсе невозможно. Зато как чудесно после купания подставлять тело лучам ласкового солнца, мгновенно разглаживающего гусиную кожу. Скалы в северной части озера вставали прямо из воды. Черные и какие-то скрученные, почти спиралевидные, они служили подходящим фоном для трех водопадов, взрезающих камень туманными белесыми нитями. Ближайший из водопадов отстоял мили на полторы. Рас часто мотался к нему в своем челноке, подплывая к ревущей, вспененной воде как можно ближе. Однажды он обнаружил, что основание скалы за водопадом уходит вглубь. Расу удалось провести свое утлое суденышко сквозь бешеные водовороты и туман водяной пыли -- и обнаружить укрытие, лучше которого не сыскать. Сейчас, стоя на валуне, Рас бросил взгляд на мелководье. Там, среди осоки и тины, плескалась большая рыба. Старый Кимба, сом четырехфутовой длины, с длинными усами и роговым наростом на лбу, вперил в юношу изучающий взгляд больших выпученных глаз. --Лучше не дразни меня сегодня, Кимба! -- сказал Рас.-- Я охочусь за тобой уже много лет и обязательно в один прекрасный день поймаю. Но не сегодня. Не хотелось бы задевать твои чувства, но у меня сегодня дела поважнее. Отчасти в озере, отчасти на берегу слева от Раса розовым облаком колыхалась стая фламинго. Чуть дальше беззаботно полоскались утки и высматривали поживу ненасытные пеликаны. Увидит ли Рас еще когда-нибудь свое озеро, озеро своего детства? Как часто в сопровождении родителей он спускался сюда! Мир был ближе к нему в то время; он и сам, казалось, ближе был тогда к постижению великой загадки бытия. --Каждое утро вылуплялся я тогда, как птенец, из скорлупы ночи,-- вздохнул Рас.-- Прежние чувства не облечь сегодня в слова. Все казалось таким чудесным, все светилось радостью и красотой -- даже неведомое. Сейчас мир по-прежнему прекрасен, но неизвестность уже позвала... Чем грозит она? Кто знает?.. Она зовет, и я не могу не откликнуться. Давно уже прошли времена, когда я носился по джунглям, нараспашку открытый всем чудесам мира, а мир в ответ лишь одаривал своими щедротами. Но если бы я остался на этой стезе, я не изведал бы, каково это -- лежать с женщиной! Рас вспомнил день, когда Юсуфу и Мирьям однажды встретили его на берегу после купания. --Сынок мой, ты подрос, и тебя трудно назвать невинным младенцем. Прикрой свою наготу вот этим,-- сказала Мирьям, протягивая кусок леопардовой шкуры. --Его давно уже нельзя назвать невинным младенцем,-- вставил Юсуфу.-- С тех самых пор, как он начал трахать свою подружку гориллу по кличке Кии. Своими глазами видел: сзади, как все скоты. Мирьям охнула: --Ах ты, греховодник! Это же извращение! Тебе посчастливилось, что Игзайбер не заметил такого ужасающего проступка. Иначе он бы испепелил тебя, поджарил как того утенка. Помнишь, мне на днях пришлось его испечь -- твой отчим спьяну упал на бедняжку и задавил. Юсуфу, старательно соблюдавший до сих пор озабоченное выражение лица, расплылся в неудержимой улыбке: --А кроме того, я видел мальчика с его дружком-шимпанзе -- этим ублюдком Сатаны; догадайся с трех раз, чем они занимались! Мирьям с криком хлестнула Раса лепардовой шкурой: --Ах, ты, извращенный дьяволенок, отродье педераста-сифилитика! Горилла, та хоть девочка! А шимпанзе-то! О, Игзайбер, помоги! --Мне скоро будет дурно при звуке этого имени,-- буркнул Рас.-- Я что, обязан ждать, когда этот старый пердун пришлет обещанную белую красотку? А я не могу больше ждать! Леопард, так тот не ждет разрешения от Игзайбера, забирается себе на подружку в свое удовольствие, когда только захочет, а я что, должен?.. --Немедленно надень повязку! -- резко оборвал его Юсуфу.-- Хоботок-то у тебя точно слоновий. И волосики вон над ним вьются, как трава после дождя. Ты становишься мужчиной и должен прикрыть наготу. Иначе оскорбишь Игзайбера и навлечешь на себя его гнев. Рас, не в настроении доводить дело до порки, прекратив спор, подчинился. Он повязал свои чресла сам, не позволяя родителям прикоснуться к себе. И все-же ощутил невольный трепет. Это был значительный день в его жизни. Позднее он надевал набедренную повязку нечасто, лишь под настроение. А тогда, в день первой примерки, не удержался от вопроса, отчего это ему надо одеваться, когда они сами, родители, позволяют себе расхаживать нагишом, точно обезьяны. Дажее больше чем обезьяны -- у тех принадлежности пола хотя бы мехом прикрыты. --Мы и есть обезьяны,-- ответил Юсуфу. Тогда Раса и осенило. Ему лгут. Родители вовсе не обезьяны. Они слишком мало похожи на обезьян и могут говорить. Обезьяны говорить не умеют. Лишь он, Рас, его родители и еще вонсу, которые тоже отнюдь не обезьяны. Почему родители лгали ему? Может, и сами заблуждались? Его приятели-вонсу уверяли, что ведут свой род от двух созданий, которых в стародавние времена Матсунгу вылепил из смеси паутины с грязью. Может быть, они и правы, эти потомки комков грязи. Но Расу в это не слишком верилось. Юноша перевел взгляд на черную махину, выпирающую из середины озера. С четверть мили в диаметре, она возносилась к небесам на добрую тысячу футов. Поверхность ее у основания была гладкой, но не настолько, чтобы при известном желании не взобраться. Лишь эта черная глыба омрачала безмятежную водную гладь. С самого младенчества, как только Рас научился говорить, его предостерегали от приближения к ней. Она опасна. Каждый, кто попытается на нее взобраться, обречен на смерть. --Ее возвели первые сотворенные Игзайбером люди,-- рассказывала Мирьям.-- Они замыслили построить башню до Небес. Озера не существовало и в помине -- земля здесь была сухой и твердой. Люди строили башню, пока это не заметил Игзайбер. Он сказал себе: "Если они преуспеют в своем замысле, что станется с нами дальше? Они вскарабкаются на Небеса и выживут нас из Небесного чертога". --Нас, с нами? -- удивился Рас.-- Игзайбер сказал "нас"? --Так только говорится. Не перебивай взрослых,-- сказала Мирьям.-- Игзайбер осерчал на людей, обрушил на землю потоп, и все дерзкие строители утонули. Вот почему здесь теперь большое озеро вместо сухой тверди. А черепа гордецов так и таращатся из ила на дне, когда проплываешь над ними. Раса передернуло. Он спросил: --Мама, но как могли люди построить цельнокаменную глыбу, монолит? Ты ведь сказала, что строили башню? --Это сделал Игзайбер, после. Он превратил башню в цельную скалу, чтобы стояла вечно и вечно напоминала людям, а особенно насмешливым, языкастым, пустоголовым мальчишкам, о том, что некогда случилось. И что всегда следует оставаться смиренным и богобоязненным. Сейчас эта, так давно рассказанная ему история словно въявь зазвучала в ушах. Из памяти всплыли и иные картины далекого детства. Тихий звук, хорошо знакомое чмоканье, дошел до слуха Раса. Встрепенувшись от воспоминаний, он поднял взгляд: с макушки черного колосса, из своего потаенного гнезда вспорхнула Птица Бога. С верхушки башни, построенной гордыми людьми, что замыслили некогда штурмовать Небеса. Птица летела в сторону Раса, но летела высоко; вскоре ее тень скользнула по воде у рэсовых ног. Сощурившись, Рас провожал ее взглядом. Не меняя высоты, Птица Бога скрылась за деревьями. А милях в трех от озера пошла к земле, определил Рас по едва уловимым изменениям звука. Первой мыслью было броситься следом. Что Птице нужно так близко в джунглях? Зачем она приземлилась? Да и приземлилась ли? Возможно, как доводилось Расу видеть прежде, лишь зависла над землей, давая ангелу в брюхе рассмотреть в джунглях что-то интересное. Вероятно, попытка подстеречь Птицу оказалась бы, как всегда, тщетной. Всякий раз она вовремя взмывала, не позволяя Расу слишком уж приблизиться. Вряд ли и на этот раз случилось бы иначе. К тому же, пока Птица летала по своим загадочным делам, ее гнездо оставалось без охраны. Рас подогнал челнок к подножию утеса и поплыл вокруг. С расстояния поверхность камня казалась ослепительно гладкой, но теперь Рас видел множество мелких неровностей и трещин. Как на панцире большого черного жука под лупой -- подарком Мирьям к десятилетию Раса. Рас все плыл вдоль подножия. С подветренной, восточной стороны, в семи футах над поверхностью воды открылся выступ. Не очень большой, но все-таки опора. Если цепко держаться за камень, места хватит. Плотно прижимаясь к скале, можно выпрямиться. Рас уже много раз начинал подъем с этого места, но большинство попыток взобраться на уступ заканчивались падением в озеро. Если и сейчас с первой попытки не повезет, будет труднее -- с мокрыми-то руками. После каждого из падений Расу приходилось осторожно забираться в свое утлое суденышко и, прежде чем предпринять новый штурм, ждать, пока подсохнут ладони. Однажды, когда взобрался на выступ, он обнаружил другие малозаметные трещины и выступы, складывающиеся в отвесную тропку. Тогда удалось подняться на целых сорок футов. И все-таки Рас упал. Хотя, падая, удалось извернуться и выбросить руки вперед, он чуть не покалечился о борт челнока. Юсуфу и Мирьям уже знали о неудачной попытке восхождения. Рас не мог взять в толк, как им это стало известно! Они и шагу не сделали из дома тогда, а оттуда озера ведь не увидишь. Но ему прочли нестерпимо длинную нотацию о гнусных и дерзких поползновениях и к чему они ведут, завершившуюся традиционной поркой. Похоже, сам Игзайбер известил их каким-то неведомым способом. Сейчас Рас прикидывал, начать ли с того самого места. Он стал куда сильнее, чем год назад, когда пробовал подняться на башню в последний раз. Правда, и весу прибавилось вместе с мышцами. Но Рас чувствовал себя очень уверенно, да и Птицы поблизости не было. Почему бы не попытать счастья? Одно лишь смущало: Птица могла неожиданно вернуться и застать врасплох -- на отвесной стене. Может, подождать более удобного случая -- когда Птица полетит на запад, к своему хозяину с донесением, и будет в отлучке подольше? И еще одно соображение останавливало Раса. Он ведь собирался отыскать Игзайбера, Бога и собственного отца, чтобы задать наболевшие вопросы. Рас не видел причины ждать, покуда Игзайбер сам соизволит спуститься с небес для встречи с любимым чадом. Рас уже устал от ожидания. Почему это он должен бродить в потемках неведения, когда на столе Игзайбера пиршество света? Если бы только удалось соорудить силок для Птицы и поймать ее! Уж Рас принудил бы ее к ответам! Точнее, ангела из чрева Птицы! Сумел же он развязать язык королю шарикту, Гилаку, когда, выкрав того из тюрьмы вонсу, полгода держал в клетке. А может, Расу удастся оседлать саму Птицу! Тогда, вместо того, чтобы бросать тоскливые взгляды на далекий западный край мира, он запросто перенесется по воздуху до самого обиталища Игзайбера. Окончательно решив отложить очередную попытку восхождения, Рас направил челнок к восточному берегу. И едва лишь челнок коснулся песка, как снова донеслось знакомое чмоканье и приглушенный рев -- Птица возвращалась. Она летела на высоте в пятьсот футов, затем резко взмыла к вершине башни и скрылась из глаз. Рас был весьма доволен собой -- тем, что угадал и рассудил правильно. Не спеша побрел он к дому. Когда Рас объявит родителям о действительном уходе, ему снова придется выдержать бурю угроз, просьб и разумных доводов. Но он не станет спорить с ними на этот раз. Рас просто объявит о своем решении, поцелует их на прощанье и отправится восвояси. Родители должны понять, что он уже взрослый. И с ним уже нельзя обращаться, как с неразумным младенцем. Затем -- Вилида. Если бы не появление удивительной жесткокрылой птицы, Рас уже давно умыкнул бы Вилиду из клетки на островке. И сейчас они жили бы вместе на плато, в доме, который Рас выстроил бы для нее. В свое время представил бы ее родителям. Мирьям с Юсуфу попечалились бы, погоревали, скорее для приличия отругали бы сына, но -- куда денешься -- приняли бы в конце концов невестку. Они любят его, полюбили бы и ее тоже. Рас старался выбросить из головы мысль о том, что Вилида может отказаться уйти с ним. Она любит его -- уж он-то знает! Но тайные встречи в зарослях и уход навсегда из деревни -- вещи разные. И хотя Вилида дорожит наслаждением, которое лишь Рас способен дать ей, сможет ли она отказаться от всего остального -- навечно уйдя в Страну духов? Однажды Вилида уже говорила, что может умереть без своего народа. Закроются ее глаза, остановится сердце -- жизнь кончится. И с любым вонсу будет точно то же самое. Недаром изгнание из племени считается наказанием куда более страшным, чем пасти крокодилов или предание огню. И другие его подружки, когда он, скорее в шутку, чем всерьез, предлагал уйти с ним вместе, отвечали примерно так же. Они жаждали его любви, но и только. Рас прежде подумывал, уж не попытаться ли войти в племя, не стать ли одним из вонсу. Если бы такое оказалось возможным, Вилиде не пришлось бы рвать сердце на части -- она смогла бы жить и с ним, и со своим народом. Тогда Рас даже и не предполагал, как глубока к нему ненависть. Его не приняли бы ни за какие коврижки, удержись он даже от прямых оскорблений, от демонстрации своего мужского превосходства над вонсу, от намеков на соблазненных женщин. Рас для них -- чужак навсегда. И хотя ему удалось отчасти развеять их страхи, он всегда останется для них чем-то сродни привидению. Ерунда, подумал он. Если Вилида любит так же сильно, как я, она уйдет со мной. А вместе мы отыщем Игзайбера. В конце концов, я очень ее попрошу. Рас уже почти выходил на поляну, где стоял его дом. Оставалось обогнуть всего лишь одно дерево, как что-то его остановило. Малая птаха, пестрая, как большинство птиц в джунглях, как-то необычно поспешно вылетела на поляну. Сердце бухнуло, замерло, затем забилось снова -- медленно-медленно. У подножия ведущей на веранду лесенки лежало, раскинув руки, маленькое коричневое тельце. Глаза распахнуты, рот приоткрыт -- Мирьям. Со стрелой в сердце. Какое-то время Рас чувствовал себя, словно попавшее в клейкую смолу насекомое. Он двигался медленно, с трудом переставляя ноги. Рас поднял Мирьям на руки -- она еще даже не остыла, и кровь из раны не запеклась. Он качал ее, сам не понимая вполне -- пытается усыпить или пробудить. Голова Мирьям безвольно колыхалась в такт покачиваниям. Рас страдал, но болью какой-то холодной, как вода в самой глубине озера. Он словно замерз изнутри, и боль его еще не начала даже оттаивать. Затем, оставив попытки разбудить Мирьям, Рас принялся искать Юсуфу. Он звал его; он проверил оба дома; он обошел в поисках лес по кругу. Так ничего и не обнаружив, на ватных ногах Рас вернулся к Мирьям и снова уселся с нею на руках. И снова стал укачивать. Солнце уже пересекло зенит, когда он оставил ее в покое. Рас тщательно изучил стрелу, пронзившую сердце матери. Выточенная из лимонного дерева, раскрашенная в черный и красный цвета, оперенная четырьмя зелеными перьями, с медным наконечником, привязанным к древку ремешком из кожи полевки -- стрела определенно принадлежала вонсу. Оцепенение прошло, кончилось. Повеяло местью. Рас взвыл от горя и залился слезами. Вонсу пришли сюда и убили его мать -- лишь потому, что он дразнил их непристойными жестами и ехидными песенками. Они так разъярились, что, позабыв о страхе, явились за ним в Страну духов. Не найдя его самого, выместили злобу на беззащитной Мирьям. И, должно быть, увели с собой Юсуфу, чтобы обречь пыткам. Возможно, что вонсу еще и не ушли. Возможно, бродят где-нибудь поблизости, в лесу -- устраивают на него, Раса, засаду. А может даже, подкрадываются прямо сейчас. Рас встал и, потрясая окровавленной стрелой, яростно возгласил: --Выходите, вонсу, если вы мужчины! Я убью каждого, убью вас всех! Ответа он не дождался. Тишина, нарушаемая лишь воплями обезьян, птичьим щебетом да далеким скрипучим клекотом парящего орла, царила в лесу. Рас стал изучать следы на утоптанной почве под деревьями. И нашел лишь отпечатки своих ступней. Вонсу замели за собою следы. Рас не нашел их и за поляной. Похоже, вонсу опасались схватки с Расом на его земле и хотели усложнить преследование. Cолнце уже клонилось к верхушкам скал, когда Рас с телом Мирьям на руках отправился в лес -- на поиски места, подходящего для захоронения. Неподалеку от подножья холма он обнаружил некогда вымытую потоком лощину, совершенно сухую сейчас; земля в ней оказалась достаточно мягкой. Рас расковырял ее ножом, выбросил руками. Он трудился, пока яма не достигла двух футов в глубину. Со слезами на глазах, поцеловав напоследок, уложил Мирьям в могилу; уложил как мог удобнее -- на бочок, подогнув колени к животу. Затем засыпал землею. Засыпая, Рас надолго задержался с последней пригоршней. Еще виден был клочок ее тела, и казалось, она еще не ушла безвозвратно, и есть еще какая-то безумная надежда. Рас бросил последнюю пригоршню земли, и надежда развеялась. Остаток вечера Рас посвятил сбору камней на могилу. Последний он уложил в густых сумерках. Зато был уверен теперь, что до тела матери не доберутся и не осквернят могилу вездесущие трупоеды. В доме на дереве Рас очистил наконечник стрелы вонсу и заботливо уложил ее в колчан. Стрела должна вернуться к своим хозяевам. Почти до самого рассвета Рас не сомкнул глаз. Он лил слезы, он звал Мирьям -- словом, вел себя совсем не по-мужски. Поднявшись вместе с солнцем, Рас побрился, как делал каждое утро. Зеркало отразило его воспаленные глаза, обострившиеся черты. Рас заставил себя съесть немного вяленого мяса и фруктов. Уложив гребень и зеркальце в мешок, Рас подточил нож и бросил оселок туда же. Прежде чем спуститься вниз, внимательно осмотрел окрестности. Даже в безутешном своем горе он не забывал об осторожности: коварные вонсу могли затаиться в засаде. Хотя весьма сомнительно, чтобы они осмелились провести ночь в Стране духов. А вот захватить Юсуфу с собой и поджидать затем Раса, спешащего на выручку, было вполне в их духе. Вонсу могли ждать его где-нибудь сразу у подножья плато. Или утащить Юсуфу в деревню, под прикрытие родных стен, чтобы подвергнуть пленника истязаниям. Пройдя всего лишь с милю, Рас обнаружил Джанхоя, крадущегося следом. Рас, не в настроении играть со львом сегодня в догонялки, грозно прикрикнул и шуганул того прочь. Джанхой очень расстроился; в его глазах читалось обида. Сжалившись, Рас позволил зверю подойти и ласково потрепал по загривку: --Нельзя тебе со мной сегодня. Ты будешь мне обузой. Тебя могут поранить или даже убить. Я не переживу такой потери, Джанхой. Я очень тебя люблю. Лев настаивал на совместной прогулке. Даже когда Рас стал спускаться с крутизны плато, попытался последовать за юношей. Расу пришлось орать и даже бросаться камнями, лишь тогда разобиженный Джанхой ушел с края плато. Добравшись до подножия, Рас снова глянул наверх. Большой нос и угрюмые глаза Джанхоя все еще были видны над обрывом. --Я скоро вернусь! -- крикнул ему Рас. Юноша беспокоился за льва. Хотя и он, и Юсуфу учили Джанхоя охотиться самостоятельно, добывать себе пищу -- в том количестве, какого требовал его вместительный желудок -- лев этому еще не научился. Кроме леопардов, антилоп, свиней и горилл, крупной дичи на плато практически не водилось. Рас смолоду еще застал здесь зебр, но их скоро напрочь истребили леопарды. Джанхою еще удавалось время от времени убивать речных свиней. Загнать антилопу одинокому льву не под силу, леопарды тоже всегда оказывались проворнее. А к гориллам, в стаю которых Рас принес его еще котенком, он привык относиться почти как к людям. Наравне с Мирьям, Юсуфу и Расом гориллы были табу, охотиться на них лев не мог. И если бы не Рас и Юсуфу, частенько загонявшие для него антилоп, лев мог бы умереть голодной смертью. Каково-то ему придется сейчас, одному? Как-нибудь выкрутится или потерпит немного, подумал Рас. Глава восьмая. Аутодафе Отойдя с полмили от скал плато, Рас остановился. Мысль о голодающем четвероногом друге не давала покоя. Еще не поздно было вернуться, взобраться на плато и убить антилопу или свинью, чтобы помочь Джанхою продержаться до своего возвращения. Но Юсуфу не мог ждать. Уже сейчас, сию минуту, могли начинаться его мучения у столба для пыток. Рас тряхнул головой и двинулся дальше. От подножья плато, где разбивались струи водопадов, дающих начало реке, до деревни вонсу было по прямой пять миль. Река же, затейливо петляя и извиваясь в джунглях, увеличивала эту дистанцию вдвое. Рас решил идти напрямик. Ускоряя шаг, где джунгли позволяли это, замедляя, где смыкались наглухо и принуждали карабкаться с ветки на ветку, переплывая, когда приходилось, очередную излучину, он спешил к своей цели. Вместо пятнадцати миль, отделявших родительский дом от деревни вонсу, он наметил себе преодолеть двадцать две -- из соображений безопасности, чтобы избежать встречи с возможной засадой, приходилось отклоняться от самого короткого пути. Солнце багровой огненной птицей уже садилось в свое ночное гнездо, когда Рас решил, что пора подкрепиться. Голод мог быстро обессилить его; это было бы совсем некстати перед предстоящим недружественным визитом. Собираясь подстрелить обезьянку -- дежурное походное блюдо,-- Рас ступил на тропу, которой часто пользовались охотники вонсу. И сразу услышал шаги. Вовремя, не будучи никем замечен, юркнул в кусты. По тропинке торопливым шагом шел старый Габаду, певец и музыкант, с луком и колчаном для мелкой дичи за спиной. В одной руке старик держал копье, в другой -- убитую пятнистую крысу. Зажатые в зубах, на ветру трепыхались два клочка бумаги. Старик нашел письма Бога -- сразу два. Рас выпрямился и заступил тропу в двух шагах впереди. Габаду замер как вкопанный. Его челюсть отвисла, глаза полезли из орбит. Листочки освобожденно порхнули к земле. Рас помахал ножом у старика под носом. И только лишь собрался спросить о судьбе Юсуфу, как тот, обронив и добычу, и копье, схватился руками за грудь. Лицо Габаду мучительно скривилось, голова запрокинулась -- он начал медленно оседать, беззвучно шевеля губами. Затем испустил нечленораздельное кваканье и рухнул навзничь. Рас преклонил колена: --Я не хотел тебя обидеть, старик, и не собирался причинять вред. Я знаю: ты слишком стар и немощен, чтобы участвовать в набеге на мой дом. Тебя не было среди убийц моей матери. Я любил твои песни и часто, скрываясь в кустах, заслушивался ими. Запомнив, как ты натягиваешь струны, я даже изготовил собственную арфу и пробовал научиться играть на ней. Он вонзил нож в шею мертвого старика. --Но будь ты помоложе, ты мог быть среди убийц. Мог бы и сам спустить тетиву. Помня это, я должен быть к тебе беспощаден, я должен был сразить тебя, не дожидаясь, пока страх разорвет твое старое сердце. Плоть легко уступала острому лезвию. Повозиться пришлось лишь с позвонками. Надрубив и распилив кость, Рас вытер лезвие и, достав из сумки оселок, подточил его. Безжизненным стеклянным взглядом голова Габаду пялилась на Раса. --Не держи зла на меня, старик,-- сказал Рас.-- Ты бы сделал то же самое, если бы мог. Он спрятал лезвие в ножны и поднял листки. Луна еще не поднялась, и прочесть текст было невозможно. Рас спрятал их в мешок. Подняв голову за коническую прическу, он быстро зашагал по тропинке. Но не успел пройти и десяти шагов, как услышал знакомый рык за спиной. --Джанхой! Рас развернулся и пробежал сотню ярдов назад. Да, это был он, его глупый лев, все еще недовольно взрыкивающий. --Тихо! -- шикнул на него Рас.-- Ты выдашь нас обоих! Он потрепал льва по загривку, тот ласково потерся мордой о Раса и громко мурлыкнул. Затем отправился следом за юношей. Завидев тело Габаду, лев остановился. С его клыков побежала слюна. --Как это тебе только удалось спуститься с плато? Ты, должно быть, все-таки наполовину козел, мой неуклюжий котище! Ну, и что мне теперь делать с тобой? Можно подумать, что это ты, а не я, дух, преследующий и мстящий! Да, без помехи не обошлось. Было уже слишком поздно для охоты. Джанхою придется потерпеть до рассвета, а то и дольше. Прежде всего следует выручить, если удастся, Юсуфу. Если же не удастся -- отомстить. Джанхой тем временем медленно, по кошачьи подвигался к обезглавленному телу. Рас немного поколебался, махнул рукой: --Ешь, Джанхой. Больше есть все равно нечего, а это хотя бы займет тебя на время -- пока я отлучусь. Ох, как не хотелось Расу поощрять каннибальские наклонности Джанхоя, но ничего другого сейчас не оставалось. Джанхой, хоть и очень голодный, казался озадаченным, полным сомнений, неразрешимых и мучительных. Ему хотелось съесть лежащую перед ним плоть, природа к тому подталкивала, но ведь это было табу. Он обнюхал его, затем, оглянувшись на Раса и как бы проверяя реакцию, слизал кровь с раны. И тут уж голод взял свое -- лев стал жадно рвать тело на части. Рас, стараясь не подходить к Джанхою близко, скрылся за кустами. Не дай Бог, лев подумает, что у Раса есть какие-то виды на его добычу. Сейчас, пока Джанхой не утолил первый голод, он был небезопасен даже для друзей, в том числе и для Раса. Юноша шагал быстро, и скоро замысловатые извивы охотничьей тропки поглотили неприятные звуки терзаемой плоти. Реку Рас пересек выше деревни -- там, где в самом глубоком месте вода не поднималась выше груди. Река была слишком холодна здесь для крокодилов, и все же Рас чуть было не потерял голову от страха, когда какая-то безмозглая рыбешка задела за ногу скользким хвостом. Подкравшись к стене через перешеек, он поставил наземь голову Габаду и снова нырнул в кусты. Два факела освещали платформу за стеной, и в их свете Рас разглядел сторожей: Тикаву, воина в летах, и Сазангу, его юного племянника. Видимый лишь выше пояса, Тикаву в белом оперении и в белой боевой раскраске, опираясь на гигантское копье, что-то тихо рассказывал своему племяннику. Лица обоих сверкали в свете факелов, словно смазанные жиром. Рас осторожно натянул тетиву и тщательно прицелился. Звон спущенной тетивы заставил обоих сторожей подпрыгнуть; Сазангу слегка вскрикнул при этом. Тикаву, со стрелой в груди, выпрямился и рухнул на спину. Сазангу заорал что было мочи и юркнул за стену прежде, чем Рас успел вынуть из колчана следующую стрелу. Повесив лук на плечо, Рас полез на высокое дерево. С луком на плече это было не слишком удобно, тем не менее Рас вскоре уже поднялся выше платформы. Сазангу, скорчившись под стеной, продолжал громко вопить. Он напрочь позабыл о тревожном барабане, предназначенном как раз для подобных случаев. Тикаву уже не было -- должно быть, свалился с платформы. Рас наложил на тетиву стрелу и окликнул Сазангу по имени. Тот, мгновенно смолкнув, подскочил и метнулся к краю. Стрела догнала его, как только он показался из-за бортика -- вонзилась чуть пониже спины и смела с платформы. В свете горевших у восточных ворот деревни факелов даже через поле было видно, что они распахнуты. В проеме замелькали другие факелы, заплясали кругом и устремились на перешеек, к внешней стене. Рас быстро спустился с дерева, прихватил голову Габаду и, подняв ее вместе с оружием одной рукой над собой, вошел в реку. Чтобы обогнуть внешнюю стену, достаточно было проплыть всего лишь несколько ярдов. Выбравшись снова на берег, Рас пробрался сквозь заросли к большому дереву, в дупле которого давно устроил тайник. Оттуда юноша извлек моток веревки и повесил через левое плечо. Факелы вспыхнули уже над всеми четырьмя воротами во внутренней ограде, и у каждого факела стоял на страже воин либо подросток. Факелами был отмечен также и пост под священным деревом; наверняка вторжения опасались со всех сторон. Восточные ворота, впрочем, пока оставались открытыми -- они ожидали возвращения воинов, помчавшихся на шум на перешейке. Рас подкрался к стене с восточной стороны, приблизился почти к самим воротам и негромко позвал: --Чафаджу! Эй, Чафаджу! Сын вождя, всматриваясь в потемки, наклонился над стеной: --Кто там? --Лазазу Тайгади! Стрела поразила Чафаджу в ключицу. Удар был так силен, что Чафаджу буквально смело со стены; не успев даже вскрикнуть, он рухнул на платформу. Рас с головой Габаду в руке метнулся вперед; мгновенно водрузив ее посередине, в проеме ворот, скользнул прочь. Его догнал истошный женский вопль; следом громко заорали воины. Рас добежал до северных ворот. Внимание сторожа, а здесь им был Кафану, было отвлечено переполохом, возникшим у восточных ворот. Рас тихонько окликнул его и, когда тот повернулся, всадил стрелу прямо в солнечное сплетение. Не издав ни звука, Кафану кувыркнулся с платформы. Еще больше крику поднялось в деревне после его падения. А Рас уже мчался к западным воротам. Там, на свадебном островке, уже не было церемониальной клетки, и Биджагу не охранял более мост. А ворота сверху сторожил седовласый Шивигу, очень осторожный воин. Всегда осмотрительный, сегодня он, словно птица,-- глядел во все четыре стороны одновременно. И заметил блеснувшую в свете факела белую кожу Раса. Заорав, он мгновенно сиганул через бортик стены прямо вниз, не страшась падения с двадцати футов. И стрела пронеслась мимо. Рас выругался по-амхарски и помчался к самим воротам. Там на страже оказался Патапи, один из бывших приятелей. Упрежденный кем-то или просто соображавший быстрее прочих, он вовремя метнул свое копье и скрылся в потемках. Увернувшись от копья, Рас метнулся назад, под прикрытие тени. На мостике задержался, чтобы подрезать канаты -- как со стороны деревни, так и с острова. Оставив мост висеть на нескольких тонких нитях, Рас испустил долгий, улюлюкающий вопль. Тишина сразу зависла над деревней, тишина, нарушаемая лишь ревом младенцев и кудахтаньем переполошенных кур. Прошла минута-другая. За воротами завозились, донеслась невнятная скороговорка Вавафу, затем заскрежетали засовы, и ворота медленно распахнулись. Шестеро воинов с факелами, высыпав из ворот, пялились во тьму. --Я здесь! -- ступив на конец моста, закричал Рас.-- Я, Властелин Тигр! Вавафу, приплясывая перед воинами, громко призывал их уничтожить врага. Никто не двинулся с места. Вперед выступил Тибасу, вождь, и воззвал к мужеству воинов. Те, переминаясь с ноги на ногу, продолжали поглядывать друг на друга с сомнением. Тогда Тибасу, выхватив у одного из воинов копье, выбежал на мост и метнул его в Раса. Рас пригнулся, отпрыгнул назад и перерубил подрезанный канат. Тот лопнул со звоном и хлестнул Раса по щеке. Рас перескочил ко второму краю моста и быстро повторил процедуру. Тибасу, успев лишь вскрикнуть напоследок, вместе с рухнувшим мостом упал головой в воду. Лишь теперь Рас заметил на противоположном берегу три крокодильих головы, насаженные на шесты. Это был знак, что акватория очищена от рептилий в честь свадебной церемонии. Мясо крокодилов пошло, должно быть, на свадебное пиршество. Тибасу не угрожала участь быть съеденным заживо. Он доплыл до берега и тяжко, точно гиппопотам, пополз по обрыву. Воины, прикрывали отступление вождя градом стрел. Это вынудило Раса уйти под защиту толстого ствола. Несколько стрел просвистело совсем близко. Не мешкая, Рас выступил из-за дерева и выстрелил в Тибасу. Скверное освещение и спешка сбили прицел; вместо того, чтобы вонзиться точно в середину спины, стрела поразила Тибасу в левое бедро. Болезненно вскрикнув, тот на четвереньках выбрался на берег и моментально скрылся в воротах. Воины тем временем дали новый залп, снова вынудив Раса спрятаться за укрытием. Затем отступили вслед за вождем и захлопнули ворота. Рас, перебросив копье через канал, поплыл следом. Здесь он взобрался на дерево, с которого однажды в полдень, всего лишь две недели тому назад, распевал издевательские песенки и которое послужило ему тогда прекрасным наблюдательным пунктом. Все население деревни сгрудилось сейчас на площадке перед Большим домом. Вождь с поникшей головой восседал на троне, водруженном на земляную платформу. Он сжимал кулаки, пока Вавафу при помощи двух жен вождя возился со стрелой. Наконечник пронзил ногу Тибасу насквозь. Вавафу, обломив его, медленно вытягивал стрелу из раны. Тибасу, как и полагается великому воителю, не проронил ни звука. Тела убитых Расом вонсу были уложены в ряд неподалеку от вождя. Толпа суеверно обходила их стороной; даже горько рыдающие вдовы не приближались вплотную. Плакали дети; домашняя скотина, разбуженная ночным переполохом, подключилась к общему хору. Свет множества факелов мерцал на лоснящейся коже людей, выхватывал из темноты двойные красные конусы причесок и белые зигзаги боевой раскраски воинов, поблескивал на медных наконечниках копий. Рас сосчитал тела и смешался: вместе с головой Габаду, находившейся там же, выходило пятеро. А он убил лишь четверых. С такого расстояния и при мерцающем, неверном свете факелов Рас не мог опознать лишнего покойника. Он прекрасно помнил черты лица, форму тела, походку, жестикуляцию и голос каждого обитателя деревни, но покойники были слишком неподвижны и немногословны, чтобы это могло сейчас помочь. Расу пришлось дважды перечислить по именам всех уцелевших, прежде чем он догадался, кому принадлежит лишнее тело. Это был Вивику, муж Шатуны и отец шестилетней Фибиды. Должно быть, тоже умер лишь сегодня. Но почему он до сих пор не внутри Большого дома, а выставлен с остальными? Биджагу, стоявший прямо перед вождем, потрясал копьем и что-то яростно выкрикивал. Остальные воины притихли; замолчали даже охваченные горем и ужасом женщины с детьми. Биджагу определенно побуждал соплеменников к действиям. В конце его длинного монолога воины взметнули копья и яростно завопили; среди выкриков Рас различил и собственное имя. Биджагу захватывал власть. Он был и крупнее, и крепче остальных, а также одержим жаждой действия. Для Раса он мог представлять настоящую опасность. Биджагу слишком хорошо знал Раса, чтобы бояться его, как духа. И был самолюбив и амбициозен. Рас частенько слышал от него в детстве о намерениях стать вождем племени. Рас тогда почитал это детскими мечтами, вроде своих собственных -- сделаться Игзайбером. Но сейчас Тибасу, мучимый болью от раны, действительно терял контроль, и Биджагу не собирался упускать долгожданный момент. Выступив из толпы, он подошел к трону и взвесил на руке прислоненный к трону жезл вождя. Тибасу сделал попытку приподняться, но рухнул обратно и беспомощно свесил голову. Биджагу что-то грозно выкрикнул, и обе жены вождя, подхватив мужа под руки, скрылись с ним в Большом доме. Биджагу коротко и властно переговорил с шаманом; наконец, тот хлопнулся оземь и начал кувыркаться и корчиться в конвульсиях. Рас медлил покинуть свой наблюдательный пост -- ждал развития событий. Больше всего его интересовало, где прячут Юсуфу. Выяснить это пока не удавалось, и Рас был разочарован. Рыскать по деревне сейчас слишком опасно. Утешало лишь, что и воинам сейчас не до пыток пленника -- Биджагу затевал карательную экспедицию за пределы деревни. Рас решил удалиться за реку и подремать до рассвета. Пусть вонсу порыскают в зарослях, пусть себе побегают. Вряд ли они осмелятся пересечь в темноте реку. Рас спустился с дерева, переплыл реку и добрался до дерева милях в полутора за рекой, где находилось одно из его ночных убежищ. Спал он беспокойно, несколько раз просыпался, один раз из-за отдаленного рева, похожего на рев Джанхоя. С первыми лучами солнца Рас извлек из мешка найденные Габаду листки. Они были еще влажными после ночных приключений; многие буквы расплылись, но в целом текст прочитался без особых затруднений: -- 139 -- ...единственное в Африке место, сохранившее свой первозданный вид. И, как большая часть Африки до прихода сюда цивилизации, это здоровое место. Москитов нет, потому что нет застойных вод. Даже в гигантском болоте и то вода постоянно обновляется. Как следствие, нет малярии. Нет мухи цеце, тропических лихорадок, оспы, венерических заболеваний. Ни вонсу, ни шарикту не ведают простуд. Основные причины смертности: военные стычки, несчастные случаи, леопарды-людоеды, укусы змей, крокодилы (особенно среди шарикту) и инфекции от порезов и ран. Обычай обрезания у вонсу, помимо превращения мужчин в неполноценных особей, достаточно часто приводит к смерти от заражения. Похоже, вонсу это прекрасно сознают; но, подобно всем прочим людям, настаивают на соблюдении своего варварского обычая, этакого пережитка. В более широком смысле, впрочем, обычай имеет некоторое значение для их популяции -- он поддерживает ее на определенном уровне (50 плюс-минус 5),-- хотя даже на уровне знаний вонсу о контроле за рождаемостью трудновато обосновать необходимость высокой смертности среди самцов поддержанием демографического баланса. Я готов прямо и честно признать, что мне отвратительны эти вонсу -- и не без причин, как смогут убедиться мои читатели. Этот порченный народец, эти моральные уроды -- они вовлекли Раса в свой порочный круг. Каким-то образом он стал любимцем этих омерзительных существ, подлинных йеху. Рас принимает участие в их дьявольских развлечениях, таких, какие мое перо просто отказывается описывать. Я должен щадить чувства читателя, даже если он появится, как указал я в своем завещании, лишь после моей смерти... На втором листке стояло число "-- 230 --". ...мои сыновья, неблагодарные свиньи, выдались в свою мамочку, эту сварливую мегеру, с которой я, слава Богу, давно расстался. Она, впрочем, знала меня лучше и не пыталась претендовать на многое -- понимала, видно, что может с ней приключиться. А сыновья позволили своей алчности возобладать над остатками добрых чувств и попытались вытеснить меня из бизнеса -- преуспевающего предприятия, которое я основал, имея в кармане всего тысячу занятых долларов, и довел до оборота в тридцать миллионов. Из дела, ради которого я трудился как каторжник, не спал ночами, терпел лишения, которое довел до нынешнего гигантского размаха! И все ради одного: ради этой долины, ради Раса Тигра, ради возможности воплотить Книгу в жизнь и доказать скептикам, как ничтожны и невежественны были их сомнения. Если я потратил на проект больше трех миллионов, так это мое и только мое личное дело. Они -- мои сыновья -- потребовали у меня финансового отчета; они даже детективов наняли, чтобы проследить, куда я направляюсь из Йоханнесбурга. Слава Богу, у меня не перевелись еще преданные слуги -- очень неплохо оплачиваемые, разумеется, и прекрасно знающие, что ждет каждого перебежчика. Меня предупредили. И детективов больше никто никогда не видел. Их постигла та же участь, что и остальных, пытавшихся ставить палки в колеса. Они разделили судьбу также и тех, кто по незнанию хотел вторгнуться в мою долину. Существование этого места известно, разумеется, давно, но никто, кроме меня и моих подручных, не постиг его подлинную сущность и не ведает, что там теперь осуществляется. Никто и не... Снова Рас не понял почти половины из прочитанного. Сплошная тарабарщина: Африка, малярия, цивилизация, инфекции, демографический баланс, Йоханнесбург, детективы -- и еще множество как будто знакомых слов, смысл которых все же ускользал от понимания. Не сгори вместе со старой хижиной толковый словарь, Рас мог бы понять их значение. Мог бы помочь и Юсуфу -- если только оставался еще в живых. Рас сложил бумажки и присоединил их к первому листку в мешке. А сам мешок запихнул в дупло прямо над развилкой и замаскировал тайник листвой. Затем вернулся к реке, к точке, ближайшей от северной оконечности стены через перешеек. На платформе у ворот в этой стене сторожей больше не было. В деревне же бухали барабаны, трубили рога, тарахтели сухие тыквы. Рас выбрал позицию на прибрежном дереве к югу от деревни. Отсюда он мог видеть все, что происходило за частоколом. Голова Габаду и тела остальных погибших накануне по-прежнему лежали в центре деревни. И снова Рас обнаружил лишнее тело, которого ночью не было. На этот раз с опознанием трудностей не возникло -- громоздкое тело принадлежало Тибасу. Рана в бедре прикончила его за ночь, а может, и Биджагу поспособствовал. Все обитатели деревни столпились перед троном, где восседал теперь новый вождь -- Биджагу. За его спиной стояли две жены прежнего вождя и Вилида. Вавафу, голову и плечи которого скрывало коническое сооружение из дерева и соломы, отплясывал перед толпой свой магический танец, помахивая мухобойкой, сделанной из хвоста речного буйвола. Тряся ею, шаман скакал как заведенный, время от времени замирая в позе прислушивающегося. Рас не сразу сообразил, что происходит. Разгадку подсказали тишина в толпе, напряженные позы людей, их глаза, пристально, с очевидным страхом следившие за манипуляциями колдуна, а в особенности его мухобойкой. Расу не доводилось еще быть свидетелем подобного ритуала, но от Вилиды он слышал описания. Вавафу вынюхивал одержимого злым духом -- охотился на ведьму. Племя Вонсу постигла подлинная катастрофа. Половина взрослых мужчин погибла; ущерб был невосполним. Кто-то должен за него ответить, и ответить прежде, чем зло успеет натворить еще большие беды. Злу потакали все: мужчины, женщины, даже дети -- но кто-то один являлся настоящим сосудом греха, сосудом, переполненным через край. Грех выплеснулся на остальных и многих убил. Виновника предстояло выявить до того, как зло расползется ядовитой змеей по деревне. Вавафу, замахиваясь на толпу хвостом буйвола, продолжал свою неуклюжую пляску. Стоило ему приблизиться к первому ряду, как люди с поникшими взглядами стали отшатываться от посвистывающей над ними мухобойки. Шаман продвигался вдоль ряда, неся с собой ужас и оставляя позади вздохи облегчения. Он скоро обошел всех и каждого и ни к кому пока не прикоснулся хлыстом. Затем повернулся и, приплясывая, направился к трону. Биджагу, единственный из всех в этой группе, не выказал страха. И бровью не повел. Его даже словно забавляло, не много ли на себя берет колдун. Уж не вознамерился ли старый осел хлестнуть хвостом буйвола его самого, нового вождя племени? Три женщины за спиной вождя отпрянули, безуспешно пытаясь спрятаться за троном от надвигающегося ужаса. Рас лихорадочно соображал, не произошел ли минувшей ночью конфликт между Биджагу и заклинателем духов? Уж не вызвали ли у старика протест поползновения юноши на трон? И не собирается ли он и в самом деле свергнуть Биджагу, объявив того источником зла? Или же у него на уме одна из женщин за троном? Вавафу, помахивая мухобойкой, завертелся перед вождем. Биджагу, стиснув жезл покрепче, не отводил от него взгляда. Шаман немного попрыгал, затем наклонил башню у себя на голове в сторону. Обойдя Биджагу, он замахал хлыстом на женщин. Они следили за манипуляциями колдуна, как завороженные, словно опасаясь -- стоит лишь отвести взгляд, и именно тебя коснется смертоносная мухобойка. Лишь головы женщин подергивались, когда кончик хлыста посвистывал перед глазами. Тилаза первой не выдержала напряжения, ноги подогнулись, и она опустилась на колени. Но Вавафу миновал ее. Он направлялся к Вилиде -- теперь это стало очевидно. Колдун приблизился к ней справа, затем слева. Он кривлялся перед ней слишком долго. Он потрясал своим орудием над головой Вилиды, вокруг нее и даже провел между ног. Затем, словно обнюхивая, поднес кончик к деревянной маске. Рас уцепился что было сил за ветку. Он уже понял, кому уготована участь ведьмы. Это вполне логично -- по этой дьявольской логике Вилида и в самом деле во многом виновна. Она первой познакомилась с Расом; она была ему лучшим другом, а позже и возлюбленной. И беда случилась с племенем лишь потому, что она отказалась последовать за ним в Страну духов. Мальчик-дух перед всей деревней изъявлял свою великую к ней любовь. Мальчик-дух перебил половину вонсу-мужчин. Стало быть, из всех виновных Вилида самая что ни на есть первая. Но Рас усмотрел в таком решении шамана еще один немаловажный аспект. Объявляя ведьмой жену нового вождя, он тем самым ставил юнца на место, осаживал, демонстрируя, что мир духов сильнее самых могучих бицепсов. Это же утверждал некогда и Юсуфу, и теперь Рас имел горькую возможность убедиться в справедливости его слов. Толпа испустила дружный вздох облегчения, когда хвост буйвола остановился на лице Вилиды. Девушка обмякла, колени ее подогнулись, руки безвольно обвисли. Биджагу, вскочив с трона, яростно заорал и вонзил свой жезл в землю. Вавафу это ничуть не смутило и не испугало. Он кликнул Табагу и Севату, которые, подхватив сомлевшую Вилиду под руки, поволокли ее в Большой дом. Женщины немедленно разбрелись собирать хворост -- для сожжения ведьмы предстояло соорудить нечто вроде хижины-времянки. Мужчины же занялись более важным делом -- стали усаживать покойных на низенькие скамеечки, подпирая их сзади шестами. Задача оказалась не из простых -- тела уже были затронуты трупным окоченением. Голову Габаду тоже поместили на скамейку, чтобы и она смогла полюбоваться зрелищем. На Раса накатил рвотный позыв при мысли о том, что ожидает его возлюбленную. Он чуть ли не скатился с дерева; одна из сборщиц веток, Селиза, приближалась сквозь заросли к его наблюдательному пункту. А в нескольких ярдах следом, вооруженный копьем, шествовал Тифаву, сын шамана. Зорко поглядывая по сторонам, он постоянно понукал Селизу, умоляя ее оборачиваться побыстрее. Похоже, что сегодня в зарослях, несмотря на яркий дневной свет, ему было не слишком-то уютно. Пока Селиза, углубившись в кусты, рубила ветки медным топориком, Рас скользнул за спину ее телохранителя. Тифаву, должно быть, услышал шорох -- он обернулся. Глаза полезли на лоб; он пытался развернуться полностью, перехватывая копье для удара, когда нож Раса, шагнувшего мимо древка, вошел ему точно под челюсть. Рас подхватил осевшего Тифаву и плавно, чтобы не спугнуть Селизу, уложил тело на землю. Затем не без усилия извлек застрявший в позвонках нож, шагнул к Селизе, резко опрокинул ее носом в землю и придавил всем весом. Зажав ей левой рукой рот, ножом щекотнул горло. --У тебя свидание со смертью, Селиза,-- шепнул Рас.-- Если ты соврешь мне хоть словом, то в твое тело войдет мой нож, а не что-либо иное. Селиза сдавленно затрясла головой. Рас убрал руку и позволил ей сесть. --Только правду,-- еще раз предупредил юноша.-- Чьей стрелой была убита моя мать? --Я... я... п-п-правда, не знаю! -- сквозь лязгающие зубы выдавила Селиза. --Ваши воины не могли не расхвастаться тем, что совершили набег на Страну духов и убили обезьяну -- мать Раса Тигра. Мать духа, который вовсе не дух, как ты и сама прекрасно знаешь. И мать моя не была обезьяной. Кто это сделал? Биджагу? Он единственный среди вас, кому достанет смелости. Селиза непроизвольно кивнула, дальше ее голова тряслась в кивках уже почти непрерывно. --Это Биджагу! Я так и думал! Он умрет медленной смертью. Все ваши воины умрут, но без мучений -- кроме одного Биджагу. Сейчас же отвечай, где прячут моего отца, Юсуфу? Продолжая мелко трястись, Селиза переспросила: --Юсуфу? Твоего отца? Я не знаю никакого Юсуфу, правда! В деревне нет посторонних. --Низкорослый черный старичок с длинной седой бородой,-- сказал Рас.-- Мой приемный отец. Ты должна знать! Где он, отвечай! В Большом доме? Селиза снова истерически закивала. --Когда собираются сжечь Вилиду? --С-с-сегодня. Как только будет готова хижина. Рас встал и отодвинулся от Селизы, все еще не убирая свой страшный нож. --Сейчас ты пойдешь и скажешь Биджагу, чтобы он отпустил Вилиду и Юсуфу, обоих вместе. Они должны немедленно выйти из северных ворот и переплыть реку в челноке. И чтоб никакой слежки! А если он откажется, если хоть волос упадет с их голов, я перебью всех мужчин и сожгу дотла всю деревню вместе с частоколом, и женщины с малыми детьми останутся бездомными и беззащитными вдовами. А еще скажи Биджагу, что даже если он отпустит Вилиду с Юсуфу... Рас запнулся. Нельзя давить слишком сильно на Биджагу. Пусть он позже узнает об уготованной ему Расом участи. Рас взмахнул ножом и спросил: --Вивику? Кто убил Вивику? --Желтоволосый дух убил его. Они вместе с Сазангу охотились и услыхали в зарослях странные звуки. Подкравшись к источнику шума поближе, увидели духа -- меньше тебя ростом, бледнее, с длинными желтыми волосами и одетого в неведомую коричневую ткань. Он держал в руке загадочный предмет, похожий на тупой топорик, и вроде направил на Вивику конец топорища, когда охотник замахнулся копьем. Раздался оглушительный звук, словно ветвь с дерева обломилась, и Вивику упал мертвым. А дух убежал. Кроме совсем крохотной дырочки в груди, на теле Вивику ран не осталось. Он... --Достаточно,-- перебил Рас. Оставляя кровавую отметину, он провел острым краем ножа по руке женщины и добавил: -- Пшла! Селиза со скоростью, на какую только оказались способны ее пухлые ножки, понеслась, рыдая, в деревню. Рас же отправился на берег, переправился через реку и, совершив обход, очутился напротив деревни. С верхушки дерева он увидел всю сцену. Женщины провожали под руки все еще рыдающую Селизу к хижине. Биджагу расхаживал перед своим маленьким войском, включавшим всех, кто был в состоянии держать на весу копье. Покрикивая на них, он указывал жезлом в направлении джунглей, где пал Тифаву. Рас пересчитал армию вонсу, затем, внимательно изучив окрестности, обнаружил одного из недостающих воинов. Зибеду, а это был именно он, прятался в кустах под деревом, с длинной ветки которого Рас прыгал в реку двумя неделями ранее. Неподалеку от дерева и тоже за кустом Рас разглядел еще одного -- Фатсаку, двенадцатилетнего подростка. Биджагу оказался серьезным противником и времени даром не терял. Он отправил Фатсаку с заданием вызвать подмогу, если Рас снова полезет на дерево. А Зибеду, вооруженный двумя копьями и луком, должен был пресечь попытку Раса отступить старым маршрутом из засады. Рас снова пересчитал воинов на плацу. Убедившись, что иных сюрпризов ожидать не приходится, соскочил с дерева и прокрался к Зибеду за спину. Вскоре тот, прижатый для надежности носом к земле, истекал кровью из яремных жил. Когда Зибеду перестал дергаться, Рас снова переплыл реку, чтобы подобраться к Фатсаку с тыла. Мальчишка оказался очень чутким -- как обезьяна, учуявшая приближение леопарда. Бросив взгляд за спину и заметив нечто светлое -- кожу Раса, его природное проклятие! -- Фатсаку заорал и, отбросив бесполезное копье, рванул к деревне. Рас метнул нож, но промахнулся. Подобрав оружие, вернулся за реку, к последнему своему наблюдательному пункту на дереве. Хижина для аутодафе тем временем была уже выстроена. Переплетенная осокой, эта наспех сколоченная конструкция кренилась и, казалось, вот-вот завалится. Но для своей мрачной цели годилась вполне. Вилиду вытащили из Большого дома в центр площади. Вавафу обратился к ней с речью из-под своей маски. Биджагу, подавшись вперед, молча сидел на троне. Вилида, свесив голову, тоже хранила молчание. Даже с такого расстояния Рас мог разглядеть залившую ее лицо бледность. Она даже не воспротивилась, когда ее подтолкнули вперед и запихнули в хижину. Со связанными за спиной руками она неловко упала вниз лицом; ноги остались торчать снаружи. Женщины запихнули ее полностью. Затем те же женщины накидали хворосту перед входом; груда быстро выросла и вскоре закрыла дверь целиком. Вавафу взял у своей жены факел и поднес его к хижине поочередно с четырех сторон. Биджагу, словно предполагая, что Рас откуда-то наблюдает за ними, встал с трона и сопроводил шамана в этом обходе; когда шаман останавливался приложить факел, Биджагу вонзал жезл в землю и что-то выкрикивал в сторону джунглей. День стоял безветренный, но хижина, сложенная в основном из сушняка, занялась очень быстро. Пламя плеснуло к небу; столб дыма поднялся почти вертикально. Вилида страшно закричала и продолжала кричать беспрерывно, пока крыша не прогорела и хижина не обрушилась. Глава девятая. Расплата Раса стошнило. После всего увиденного он долго лежал пластом на ветке -- лицом вниз, бездумно разглядывая кусты и лопухи листьев слоновьего уха. Затем спустился с дерева и, отметив попутно, что следы рвоты уже облепили вездесущие насекомые, отправился к реке -- умыться и прополоскать горло. Рас ничего не мог сделать для Вилиды. Оставалось лишь горевать -- и отомстить убийцам. Еще жив был Юсуфу, если верить словам Селизы. Рас уже засомневался, не услышал ли от нее то, что хотел услышать -- не был ли ее ответ им же самим и продиктован? Никаких следов Юсуфу в деревне он пока не заметил. Может быть, вонсу убили его на обратном пути, а может, Юсуфу удалось вырваться и ускользнуть от них по деревьям -- в искусстве верхолаза равных ему среди людей не было. Может, он укрылся от вонсу в холмах? Происшедшее было слишком тяжелым ударом для Раса. Два самых любимых и близких человека, не считая Юсуфу, погибли в один и тот же день. Бог любит троицу, часто повторяла Мирьям. --Только бы не сейчас! -- вслух воспротивился Рас. Он вернулся к месту, где оставалось обезглавленное тело Габаду, в надежде отыскать там Джанхоя. От умершего старика мало что осталось -- над разбросанными по полянке костями трудились два шакала, да с полдюжины воронов ожидали поодаль своей очереди. А беспечный лев устроился отдыхать сразу же за кустами. На спине, томно раскинув в стороны лапы, он спал сытым беспробудным сном. "Будь я вонсу, твой живот уже пронзило бы копье, и ты никогда не узнал бы, чем закончится твой львиный сон -- если, конечно, львы видят сны,-- подумал Рас.-- Спи и дальше, Джанхой; надеюсь, с тобой ничего не случится. А я сейчас буду какое-то время очень занят". Юноша извлек из колчана стрелу вонсу, пронзившую грудь матери, и тихо поклялся: --А ты вскоре вернешься к тому, кто послал тебя в сердце матери. Ты вернешься в его сердце. Биджагу не пережить ближайшей ночи! Остаток дня Рас провел на дереве, пытаясь выспаться перед трудной ночью. Вопли обезьян и птичьи трели мало тому способствовали. Но и без них он спал беспокойно; несколько раз, увидев во сне Мирьям и Вилиду, просыпался от слез. Последнее видение -- о Юсуфу в клетке, посреди деревни вонсу -- разбудило Раса окончательно. Поняв, что больше ему не уснуть, не уверившись окончательно в безопасности отчима, незадолго до сумерек Рас отправился к высокому дереву, что росло напротив деревни, через реку. Уходящий день укутал лес в багрянец. Дневные обитатели готовились к ночи и затихали; звуковую эстафету принимали ночные охотники. Рас, услыхав знакомые неприятные звуки, сообразил, что до тела Зибеду уже добрался леопард. Зверь волок свою находку в кусты, чтобы без помех попировать. Скоро большая часть Зибеду, известного острослова и забияки, перекочует в брюхо леопарда. А кости, обглоданные дочиста шакалами и вороньем, порастут травой. И не останется ничего. Так же, как от старого арфиста Габаду, который уже стал львиным дерьмом и разбросанными по траве костями. "А я еще не забыл шутки Зибеду, его двусмысленные остроты, которые пересказывала Вилида. И хорошо помню звуки арфы старика, его мелодии, и могу сыграть эти песни на своем инструменте. А Мирьям и Вилида уже никогда..." Рас заставил свои мысли переключиться -- воспоминания о Мирьям и Вилиде терзали душу. За стенами деревни уже загорались огни факелов, и в их свете Рас заметил, что покойников, снятых со зрительских скамеек, уже перенесли в Большой дом для отпевания. Несколько женщин возились у очагов перед хижинами, остальные участвовали в скорбном ритуале. Биджагу, сидя на троне, что-то хватал с подноса, который держала перед ним Селиза. Даже с набитым ртом он не прекращал разговора с Вавафу и сидящими рядом на корточках воинами. Над каждыми из ворот тоже зажгли теперь факелы, и на каждой платформе над воротами Рас разглядел по мальчугану. То есть скорее догадался, чем увидел -- в просвете между остриями кольев можно было заметить лишь их макушки и вихры. Неглупо, отметил про себя Рас, воины больше не хотят служить легкой мишенью для моих стрел. Но где же все-таки Юсуфу? Чтобы изменить угол зрения, Рас перебрался на соседнее дерево. Как и следовало ожидать, под стеной у священного древа он увидел засаду. Патапи, намеренный пресечь вторжение Раса этим путем, скорчился в тени под стеной. Темнота сгущалась; луна еще не всходила. Кроме плакальщиц над покойными, все женщины с детьми разбрелись по хижинам. Воины столпились вокруг Биджагу -- тот давал последние указания. Дети, отозванные с платформ, отправились по домам; все факелы, кроме одного, погасили. В свете последнего Рас скорее угадал, чем увидел, как воины рассредоточились и попрятались в тени хижин. Патапи скрылся под хижиной Вавафу. Биджагу открыто вошел в Большой дом, но никак не для сна -- Рас нутром чуял, что тот сидит наготове у самого входа. Последний факел зашипел в воде -- в потемках над деревней повисла тишина. Стихли даже стоны плакальщиц в Большом доме. Рас спустился с дерева и переплыл реку. Из тайника в дупле он извлек свои огненные палочки и уселся добывать огонь. Наконец, когда конец длинной сухой ветки занялся пламенем, Рас отправился к священному дереву. Преодолев неудобства подъема с головней в руке, он с ходу швырнул ее на крышу хижины шамана. Немедленно кто-то -- похоже, Вавафу -- заорал, чьи-то босые пятки зашлепали по земле. Рас спрыгнул с дерева и побежал вокруг частокола по направлению к западным воротам. Забросив там веревку на ограду и зацепив петлю за кончики кольев, быстро подтянулся наверх и заглянул внутрь. В свете разгорающегося огня вокруг хижины суетились Вавафу с женой и кое-кто из соседей. Двое взобрались на крышу и пытались сбить пламя веслами. Остальные подавали советы. Все, что удалось в результате,-- это разметать искры по всей поверхности крыши. Несколько женщин притащили горшки с водой. Биджагу не показывался. Внезапно появился и он -- из-за угла ближайшей к Расу хижины. Испустив воинственный клич, Биджагу метнул в Раса копье. От неожиданности Рас разжал пальцы и успел пролететь немного вниз, прежде чем снова ухватился за веревку. Подтянувшись обратно и уцепившись одной рукой за вершину усеянного шипами частокола, он освободил свое лассо и только затем спрыгнул на землю. Копье Биджагу, проломив тонкую у вершины ограду точно у Раса над головой, грохнулось вниз. Рас подобрал его и помчался вдоль стены к северным воротам. Он предполагал, что вонсу выбегут из южных, а может, разделятся на группы и одну отправят на перехват к западным -- в надежде окружить его между воротами. Но, оказавшись у северных ворот, Рас увидел, что их створки начинают медленно раздаваться. Совершенно автоматически Рас вильнул ближе к зарослям, затем спохватился и вернулся к воротам. Они уже распахнулись почти настежь, и Рас метнул копье в первого, поспешившего выскочить. Копье поразило Гифаву -- это был он -- точно в живот. Опрокинув собой кого-то еще, воин рухнул навзничь. Сквозь распахнутые створки Рас успел заметить, что южные ворота тоже раскрыты настежь и за ними исчезают Биджагу с тремя воинами. Услышав вопли у северных ворот, они немедленно повернули и понеслись на подмогу. Рас уже понял, что Биджагу не успокоится, пока один из них двоих не будет убит. Скрываясь в джунглях, Рас мог подстерегать воинов по одному, ускользать и возвращаться за очередной жертвой. Он мог продолжать такую убийственную охоту сколько угодно, и стены мало чем помогли бы вонсу. Им пришлось бы выходить наружу -- хотя бы за водой. Кроме того, Рас мог, если понадобится, сжечь всю деревню. Биджагу, должно быть, объяснил это своим воинам. Иначе откуда у них взялось бы мужество для ночной охоты на духа. Даже смерть Гифаву не остановила облаву. Рас помчался к реке и спрыгнул в воду. Стрелы вонсу свистели так близко, что пришлось нырнуть и плыть под водой. Рас избавился в воде от лука, стрел и веревки -- промокнув, они стали бесполезным грузом,-- но сохранил стрелу, убившую Мирьям. Он заткнул ее за пояс, единственную свою одежду. Рас вынырнул на мгновение, чтобы глотнуть свежего воздуха и бросить взгляд за спину. Три воина плыли следом. Шесть темных, чернее самой ночи, фигурок бежали вдоль берега, отрезая путь к возвращению. Рас снова, никем не замеченный, ушел под воду. Он поплыл сейчас назад, навстречу преследователям, кратко всплывая в темноте, чтобы уточнить направление. И когда оказался прямо под одним из преследователей, вытащил нож. Нанести резкий удар под водой было непросто, но Рас ухватился за ногу пловца и, используя ее как рычаг, вонзил нож в живот. Выдернув, всплыл точно посередине между двумя оставшимися. Убитый недвижно распластался на поверхности. Биджагу прикрикнул на пловцов, которые хоть и приближались к Расу, но явно не торопились. Рас нырнул, почувствовал на ноге чьи-то пальцы и устремился в глубину. Заломило уши. Наконец его руки зарылись в холодный донный ил. Над головой раздавались далекие приглушенные всплески. Может, воины с берега тоже включились в охоту? Если даже и так, Биджагу наверняка позаботился, чтобы по крайней мере один лучник оставался на берегу наготове, с натянутой тетивой. Правда, опасаться в такой тьме меткой стрельбы особо не приходилось. К счастью, сбегать за факелами никто пока не догадался. Рас потерял направление. Он плыл по дну и продолжал плыть до тех пор, пока оно резко не пошло вверх. Значит, он ошибся берегом. Что ж, может, даже и к лучшему, что ошибся -- вряд ли его появления ждали там, откуда он только что удирал сломя голову. А если и ждали, то все равно ничего не поделать -- пора всплывать, от удушья темнело в глазах и словно чья-то жесткая ладонь сдавила горло. Поверхность воды, чуть светлее царившей под нею кромешной тьмы, была прямо над головой. Подавив паническое желание резко вынырнуть, Рас перевернулся на спину и медленно-медленно приподнял над поверхностью лицо. Мелкая прибрежная волна перехлестывала через нос, но осторожно выдохнуть и набрать в грудь свежего воздуха Рас сумел без труда. Возгласы и всплески доносились, как сквозь затычки,-- уши по-прежнему оставались в воде, Рас не рискнул приподняться выше. Затем он снова плавно погрузился и, ощупывая дно, тенью скользнул дальше. Поверхность, всего лишь в нескольких дюймах над ним, вынуждала буквально ползти по дну. Под руки попадались коряги, обломок старого горшка, кость -- по очертаниям свиная берцовая. Рас полз наощупь до тех пор, пока не почувствовал, что попал в быстрину -- похоже, добрался до узкой протоки между берегом и свадебным островком. Юноша проплыл еще немного. Лишь когда отсутствие воздуха начало выжигать легкие, а глаза заволокло розовым туманом, Рас осторожно приподнял над водой голову. Подавив в себе желание шумно отдышаться, он всасывал воздух медленными бесшумными глотками. Затем выполз на берег, но только в тени под стеной перевел дух по-настоящему. Там, где Рас прыгнул в воду, сейчас уже было светло как днем и очень шумно. Рас ясно различил и женские, и детские голоса. Казалось, вся деревня собралась на берегу. Что ж, вполне возможно, что и так. Биджагу вынужден был включить в поиски всех до единого. Их сила в количестве, и в нем же вонсу черпали храбрость. Рас поднялся и не вполне еще твердой походкой отправился вдоль ограды к южным воротам. Те были распахнуты настежь. Рас осторожно заглянул вовнутрь. Хижина шамана пылала вовсю. Языки пламени жадно тянулись к ветвям священного дерева. И ни живой души -- кроме Вавафу, который сидел на земле перед бывшим жилищем и с отсутствующим видом таращился на огонь. Похоже, в облаве участвовали поголовно все, даже ползунки. Рас подошел и хлопнул старика по плечу. Тот вздрогнул, вздохнул и обернулся. Челюсть у него отвисла, глаза полезли на лоб. --По твоей воле Вилида погибла страшной смертью, ты виноват в том, что она сгорела,-- сказал Рас. Вавафу затрясся, медленно приподнялся и -- неожиданно резво дал стрекача. Но далеко не ушел -- догнав его одним прыжком, Рас ударом мозолистой пятки по щеке опрокинул шамана навзничь. Вавафу лежал без сознания со свернутой набок челюстью; из разбитых губ вытекла струйка крови. Рас, спрятав нож, взвалил старика на плечи. Затем поднял над головой, подошел поближе к пылающей хижине -- насколько позволял огонь -- и швырнул шамана в дверной проем. Через несколько мгновений рухнула крыша, следом стены, и все было кончено. Сперва Рас осмотрел Большой дом. Единственными его обитателями сейчас были тела убитых и голова Габаду. Юсуфу не было и в помине; никаких следов его пребывания в Большом доме Рас не обнаружил. Из груды у стены Рас выбрал факел и зажег его от огня в большой каменной чаше. Затем, опрокинув чашу, подпалил в нескольких местах стены и развешенные вдоль них циновки. Быстро осматривая хижину за хижиной, Рас всюду повторял одно и то же действие: опрокидывал каменную чашу с углями и подносил к стенам хижины факел. Он спешил -- вонсу вот-вот могли опомниться и заметить разгорающееся пламя. Если Биджагу достаточно сообразителен, то пошлет воинов к каждым воротам, прежде чем самому войти через северные. Когда подступил огонь, всполошилась домашняя живность. Птицы с квохтаньем заметались во всех направлениях, кроме спасительного -- за частокол. Козы оказались посообразительнее -- сбившись в стадо возле незатронутого огнем загона, помчались следом за старым вожаком к южным воротам. Свиньи отчаянно бились в стенки закутов. Рас подумал было освободить их, но махнул рукой -- не до того, не было ни секунды лишней. Даже в этом бедламе он понял по крикам вонсу у реки, что они уже заметили пожар. Времени не оставалось. А Рас еще не успел проверить три хижины. Заскочил в первую; заметив там лук с полным колчаном, он вспомнил о своем уплывшем оружии и закинул лук на одно плечо, колчан повесил на другое. В левой руке Рас держал факел, в правой -- нож. И, когда двинулся к выходу, был готов лишь к броску ножа. В этот миг в хижину с безумным ревом ворвался вонсу. Нимало не медля, он метнул в Раса копье. Разгорающаяся хижина была не самым удачным для схватки местом -- в такой тесноте не порезвишься. Рас швырнул в падении нож; тот по самую рукоятку погрузился Патапи - это был он - в солнечное сплетение. Копье все же задело голову Раса: острие надрезало скальп, а древко больно садануло по макушке. Рас мгновенно поднялся, выдернул из противника нож и смахнул со лба кровь, заливающую глаза. Патапи оказался столь нетерпелив потому, видимо, что стремился оправдаться в глазах друзей за давешнее бегство с поста. Хотел доказать, что не трус. Впрочем, это была его собственная хижина, а любой мужчина как лев будет защищать дом своей семьи. Так по крайней мере считал Рас. Но ярость сослужила Патапи скверную службу -- вместо того, чтобы подстеречь врага на выходе, он точно безумец вломился в дом и, разумеется, нарвался на нож. Рас снова смахнул с глаз обильно текущую кровь, положил на тетиву стрелу и шагнул наружу. Пламя в хижине бушевало уже вовсю, и он не смог бы задержаться там, даже если бы очень захотел. Снаружи клубился густой дым; разглядеть что-либо, кроме ярко пылающих хижин, было попросту невозможно. Дым затянул деревню вместе с окрестностями. Он разъедал глаза, раздирал легкие; Рас закашлялся. Распластавшись по земле, где дыма было чуть меньше, юноша попытался что-либо разглядеть и сразу же заметил ноги нескольких вонсу, бегущих со стороны южных ворот. Кровь снова ослепила Раса. Он наковырял грязи -- к счастью, кто-то опрокинул здесь горшок с водой -- и залепил рану. Снова натянул тетиву и, щурясь полуослепшими глазами, прицелился в точку чуть выше ближайших ног. Рас не промахнулся; раздался душераздирающий вопль, и в поле зрения появилась уже вся фигура целиком -- со стрелой в груди воин рухнул на спину. Остальные, не желая разделить участь своего товарища, бросились за ворота и захлопнули их за собой. Сквозь дым не разглядеть было других ворот, но Рас не сомневался -- они тоже заперты. Он попался в элементарную ловушку. Жар усиливался, дым стелился уже и по земле. Чтобы не задохнуться окончательно, Рас подобрался к частоколу и прижал нос к крохотной щели у самого основания. Так, в ожидании, он и провел остаток ночи. И дым, и жару перенести здесь было можно, так как хижины выгорели сравнительно быстро, а ограда устояла, лишь закоптилась. С головой дело обстояло хуже -- под грязевой нашлепкой рану жгло невыносимо, но Рас, стиснув зубы, не проронил ни звука. Безумно хотелось пить; в горле словно муравьиная орда устроила привал. Взошло солнце. Дым почти рассеялся, бледно курясь теперь лишь над остывающими курганами пепла, в которые обратились недавние жилища. Кожа у Раса закоптилась почти дочерна; воспаленные глаза жгло точно углями из пепелища. Он сковырнул с головы затвердевший пластырь из грязи -- под слоем пепла тот багровел запекшейся кровью. Солнце поднялось выше. Жажда усиливалась. Запах дыма и смрад горелой плоти витал меж обугленных стен, как дуновение смерти. Подстреленный Расом воин, неопознанный прежде из-за дыма, теперь и вовсе стал неузнаваем. Солнечный свет ничуть не помог -- лицо убитого вонсу обуглилось и превратилось в жуткую серую маску. Рас запер по очереди все ворота -- изнутри. Если вонсу захотят его взять, пусть штурмуют собственные стены. Он слышал снаружи выкрики, звуки сбрасываемых под стены веток, стук топориков. Сперва Рас решил, что вонсу задумали докончить начатое пожаром и спалить стены, но когда увидел голову Биджагу, приподнявшуюся над южными воротами, понял -- строят подмости. Стоя в самом центре бывшей деревни, перед почерневшим троном вождя, Рас прицелился в Биджагу. Тот быстро спрятался. Крики усиливались. Рас уселся в ожидании на трон. Уже скоро. Они атакуют его с четырех сторон. Нескольких он убьет, затем настанет и его черед. Сколько же воинов еще уцелело? Рас мысленно перечислил погибших по именам и ухмыльнулся. Оставалось всего пятеро. Когда они начнут атаку, то, как бы резвы ни были, у них не много шансов надругаться над его, Раса, телом. Возможно, к этому благородному занятию подключат позже женщин. Солнце поднялось совсем высоко -- близился полдень. Жажда становилась нестерпимой. Вонсу громко переговаривались за стенами, но имени Раса пока не поминали. Юноша вспомнил о близости прохладной реки; жажда от этого не стала меньше, напротив -- усилилась. Биджагу и еще двое вскарабкались на деревья, чтобы оценить обстановку. Рас громко выкрикнул несколько издевательских замечаний; на большее его пересохшей глотки просто не хватило -- он почти осип. При этом Рас продемонстрировал свои трофеи: два копья, топорик и запасной, снятый с убитого, лук со стрелами. Наконец, троица скрылась с глаз. На деревьях появились вооруженные луками женщины. Рас даже не поднялся с трона, когда по нему началась стрельба. Непривычные к боевому оружию, женщины промахивались. А с каждым их выстрелом у Раса стрел становилось больше, что было весьма кстати. Затем из-за южных ворот снова высунулась голова Биджагу. Над западными показался Тайгалу, над северными -- отец Вилиды, Джабабу; наконец из-за восточных ворот выглянул Вакабу, седовласый старик. Зайпагу, последний из пятерых, с луком и колчаном за спиной карабкался на дерево, почем зря честя на ходу женскую бестолковость. Рас прицелился и выпустил стрелу в Зайпагу. Руки тряслись от усталости и жажды, и стрела воткнулась в ствол в футе над головой вонсу. Но Зайпагу испуганно вскрикнул и, разжав ладони, камнем полетел вниз. Женщина по имени Канати, оседлавшая ветку неподалеку, уронила лук и спряталась за толстый ствол. Биджагу и остальные, каждый с натянутым луком, выпрямились и изготовились к стрельбе. Рас успел опередить их с первым выстрелом и сразу после него бросился на землю возле трона. Он целил в Вакабу, справедливо полагая, что старик, не столь проворный, как молодые, не успеет увернуться. Его расчет оправдался. Стрела Вакабу вместе с остальными просвистела мимо, хотя две зарылись в землю у самых ног, а одна, ударив вскользь по трону, отскочила неведомо куда. Вакабу, раненный в плечо, завертелся юлой и упал за стену. Остальные вонсу натянули луки снова; новый залп оказался уже не столь дружным. Рас, бросив лук, откатился от трона, затем подкатился обратно к луку. Новый залп оказался ничуть не успешнее первого, и снова наступил черед Раса -- теперь у него было в запасе несколько мгновений. Голова Зайпагу мелькнула в прицеле как раз вовремя, чтобы заслонить собой Тайгалу. Рас спустил тетиву с немыслимыми спокойствием и аккуратностью, порожденными многими днями непрерывных упражнений под присмотром безжалостного ментора Юсуфу. Стрела, по самое оперение погрузившись в горло, смела Зайпагу со стены. И снова ответные стрелы миновали Раса. Одна вонзилась в землю так близко, что упруго дрожащий конец щекотнул Расу лодыжку. Вонсу обескураженно завыли; женщины подбадривали их воплями. Биджагу выкрикивал что-то бессвязное при каждом выстреле. Рас поднял над головой стрелу, сберегаемую для него, и, невзирая на боль в охрипшей глотке, объяснил, кому она предназначена и за что. Внезапно отбросив лук, Рас устремился на Джабабу с одним лишь копьем. Тот в ужасе вылупил глаза на приближающегося юношу. Затем, взяв себя в руки, прицелился. Рас продолжал бежать прямо на него до тех пор, пока стрела не отделилась от тетивы; тогда Рас чуть вильнул в сторону. Стрела Джабабу прошла мимо, зато едва не попали две других -- просвистели всего в нескольких дюймах. Рас неумолимо приближался, но у Джабабу вполне хватало времени для еще одной попытки. Его движения, которыми он извлекал из колчана стрелу и накладывал на тетиву, вдруг стали неуверенными, как будто воздух вокруг приобрел неожиданную плотность. Возможно, виной тому была мысль, что мальчик-дух идет по его душу. Возможно, неуязвимость мальчика-духа, казавшегося заговоренным, повергла Джабабу в трепет. Но что бы там ни послужило причиной, стрелу он обронил. И нагнулся за ней, скрывшись на мгновенье с глаз. А когда выпрямился, копье Раса уже завершало роковую траекторию. Джабабу вскрикнул, обронил лук вместе со стрелой внутрь ограды и, вместо того, чтобы снова пригнуться и скрыться за краем стены, повернулся с намерением убежать от стремительно надвигающейся смерти. Это была его последняя ошибка. Копье, проткнув ключицу и шею, сбило его со стены. Рас поднял с земли потерянный Джабабу лук и выпустил единственную стрелу в Тайгалу. Тот быстро присел. Стрела ударилась в острие бревна, за которым скрылся вонсу, и разлетелась на куски. Рас, тяжело дыша и приволакивая натруженные пробежкой ноги, отправился обратно к трону -- и к своему возле него арсеналу. Биджагу выстрелил дважды -- Рас продолжал идти как ни в чем не бывало. Обе стрелы просвистели очень близко, но Рас уже ощутил странную уверенность, что вонсу не в силах его остановить. Может быть, голод, жажда и усталость вместе взятые и одолеют его, но только не вонсу -- им Рас не по зубам. Тайгалу высунулся из-за стены и выпустил пару стрел -- они даже близко к Расу не долетели. Похоже, Тайгалу тоже почувствовал, кто здесь победитель. Они остались всего лишь вдвоем с Биджагу против неуязвимого духа, и Тайгалу начал паниковать. И тут издали донеслось чмоканье, знакомое чмоканье крыльев Птицы Бога. Биджагу, Тайгалу и Рас -- все дружно возвели глаза к небу. Рас опомнился первым; взяв стрелу, убившую Мирьям, он натянул тетиву и тщательно прицелился. Но Биджагу, видимо, следил за ним уголком глаз; в самый неподходящий момент такая удобная мишень -- фигура вонсу на фоне неба в обрамлении двух стволов -- исчезла, Биджагу юркнул в укрытие. Рас разочарованно выдохнул, но лука не опускал, ждал. Птица приближалась. Она летела над самыми кронами деревьев, чуть ли не задевая макушки своими лапами, летела вдоль реки. Возле самой деревни -- теперь уже бывшей -- Птица чуть взмыла вверх и зависла. Вонсу в ужасе закричали. Биджагу, выглянув на мгновенье, выстрелил в Раса и снова спрятался за частоколом. Пущенная наспех, его стрела прошла высоко над головой. Странный звук, какое-то незнакомое тарахтенье, вдруг перекрыл шум, издаваемый Птицей. Из бревен, за которыми укрывался Биджагу, брызнули щепки. Птица нырнула к земле, и Рас разглядел одетого в маску ангела, который держался руками за неведомое продолговатое устройство. Другой конец устройства, как сдвоенный факел, изрыгал два столба пламени. Птица ушла за стену, затем полетела вокруг частокола. Странное тарахтенье не прекращалось, не иссякала и двойная струя пламени. Но громче звуков, издаваемых Птицей, громче ее грозного рева, громче смертоносного тарахтенья -- за стеной звенели безумные вопли женщин-вонсу и детей. Наконец они затихли. Птица вспорхнула вверх и, тормоша ветром от своих крыльев листву, скрылась за деревьями. Рев и чмоканье становились все глуше, и, наконец, наступила полная тишина. Рас не сразу отпер ворота -- что-то удерживало его, какая-то робость охватила вдруг. И все же пришлось. Медленно отворив створки, он осторожно выглянул из западных ворот. Сразу за частоколом взгляд наткнулся на трех женщин, на их тела, изуродованные страшными пробоинами. Кровь была повсюду. Голова одной из женщин, разбитая вдребезги, точно гигантским молотом, была совершенно неузнаваема. Рас прошел мимо тел к реке -- утолить жажду. Несколько больших пятен крови неспешно плыли с колыханием вниз по течению своебразными паромами смерти. Когда Рас нагнулся зачерпнуть воды, к нему лицом вниз подплыл мертвый младенец. Жажда сразу отступила куда-то. Рас поднялся и с болью в сердце обошел деревню. Часть вонсу недвижно лежала там, где прятались под кустами и где их и в укрытиях достали извергаемые Птицей невидимые посланцы смерти. Остальные, пытавшиеся скрыться за рекой, отправились теперь в последний путь по течению. Проходя мимо восточных ворот, Рас заметил вдали, шагах в двухстах, выскочившего из-под кустов уцелевшего вонсу. Это был Биджагу. С ходу спихнув в воду челнок и запрыгнув внутрь, он бешено заработал веслом. Биджагу сгорбился чуть ли не до уровня низких бортов челнока, точно придавленный дыханием смерти за спиной, но быстро уходил по течению. Рас проводил его взглядом и не стал ничего предпринимать. Ничего, кроме несказанного изумления, Рас в тот миг не испытывал. Биджагу, человек, ответственный за все случившееся, сумел спастись. И после того, что Рас повидал вокруг деревни, было очевидно -- Биджагу единственный, кто уцелел в этой бойне. Два ворона, спорхнув с высокой ветки, настороженно заковыляли к трупику ребенка со страшной дырой в боку, почти черной от вездесущих муравьев. Один из любителей мертвечины пристроился выклевать малышу глаз, другому приглянулась свежая кровь на ране. Скоро, очень скоро с небес спустятся целые стаи пернатых пожирателей падали, а по земле, привлеченные смрадом разложения, набегут орды шакалов и гиен. Их ждет грандиозный пир. А потом явятся ночные гости -- леопарды. Но даже после них мелким стервятникам останется чем поживиться -- мертвечины хватит на всех. Никто из них не уйдет отсюда голодным. Рас уселся прямо на прибрежный мокрый песок. Ничто более не нарушало тишины, разве что карканье ворон да редкие хлопки крыльев. Рас чувствовал себя опустошенным -- под стать тишине, окружавшей его. Никогда более говорливые вонсу не произнесут ни слова, рта не раскроют. А из ртов, что распахнуты сейчас в смертельных гримасах, кроме жужжанья мух, не вылетит больше ни звука. Рас вспомнил, с каким удовольствием, прячась за кустами, подслушивал разговоры вонсу. Как забавны, интересны и возбуждающи были беседы с Вилидой, Фьювитой, Биджагу и остальными. Какой чудный шум издавала густонаселенная деревня! Голоса мужские, женские, детские, плач младенцев, подобно дыму костра, струились к небу. Конечно же, Игзайбер должен был вдыхать этот запах, аромат человечьей речи, и, разумеется, Он им наслаждался, раз уж ему, Расу, это доставляло столько радости. А сегодня не осталось никого в целом мире, не с кем перемолвиться словечком; не с кем, кроме одного только Биджагу. Но Рас не мог говорить с Биджагу. Он должен убить Биджагу. Впрочем, ненависть покинула Раса -- он не в силах был теперь ненавидеть. Жажда мести прошла, осталось лишь чувство долга. Он просто обязан убить Биджагу. Мысли перескочили на Игзайбера. Все-таки он, Рас, действительно любимое чадо Бога. Игзайбер увидел пожар в деревне и послал ангелов спасти собственного сына. Но Рас не испытывал благодарности за подобное избавление. Он и сам мог о себе позаботиться, даже раненный и окруженный. Более того, не вмешайся Игзайбер, не ушел бы и Биджагу. И не погибли бы женщины с малыми детьми. А он, Рас, смог бы стать вождем вонсу. Объяснив женщинам, почему ему пришлось убить их мужей, он бы взял их всех в жены. И им пришлось бы согласиться -- должен же кто-то защищать их, охотиться для них, спать с ними. Как скоро они убедились бы, что напрасно принимали его за привидение! Одной ночи с каждой хватило бы для этого вполне. А может, такой мечте и не суждено было сбыться. Она могла умереть вместе с ним, зарезанным во сне в отместку за мужчин. Может статься, женщины не сумели бы забыть содеянное им, Расом, не сумели бы простить -- даже после самых убедительных объяснений. Возможно, он тешил себя иллюзиями. Кто теперь разберет? Юноша поднялся и снова утолил из реки непреходящую жажду. Теперь, когда в теле влаги снова хватало, он смог заплакать. И заплакал. Он плакал долго, плакал о Мирьям и Юсуфу, плакал о Вилиде, лил слезы по убитым женщинам и детям. И даже, не умея объяснить самому себе почему, по погибшим воинам. И по Биджагу, оставшемуся одиноким, как и он сам. Но более всего, как ему казалось, рыдал о себе самом. Всех прочих, кроме разве Биджагу, теперь миновали уже и боли, и горести. А он, Рас, так бесконечно одинок здесь в своем отчаянии -- ничего, кроме горя, в нем не осталось, он стал живым воплощением скорби. Когда он выплакал все слезы, все до последней капли -- больше плакать просто было нечем,-- рана на голове напомнила, что он еще жив. Расу хотелось усмирить эту боль, но только не ценой жизни. Даже на самом дне бездонной пропасти горя он не находил в себе желания присоединиться к умершим. Рас промыл рану; заметив, что она снова стала кровоточить, замазал свежей глиной. Подобрав несколько утративших хозяев стрел, он переправился через реку. Сейчас Расу надо было как следует выспаться в гнезде на дереве, или хотя бы попытаться выспаться. Охоту можно отложить до завтра. На полпути он был вынужден присесть и отдохнуть. Рас уселся спиной к толстому стволу; натруженные до предела мышцы дрожали, голова кружилась, мысли путались. И тут раздался шорох в кустах, и он увидел светлое лицо, глядящее на него сквозь просветы в листве. И ореол золотистых волос, вспыхнувший в лучах заходящего солнца.