Филип Хосе Фармер Властелин Тигр (продолжение) =========================================================== Глава десятая. Золотоволосый ангел Ангел -- а может статься, демон -- вышел к Расу из-за кустов. Вышел с пустыми руками, без оружия. Вернее сказать, вышла. Она -- это была именно она -- ослепительно улыбалась, демонстрируя чудесные белые зубы. И выглядела просто фантастически: такая светлая кожа, такие тонкие черты лица! Серые, почти того же цвета, что и рэсов нож, глаза. И одежда, похожая на ту, что Рас видел на ангеле, выпавшем из Птицы Бога. Свободно облегающая коричневая ткань скрывала все признаки пола, кроме крупных, красиво очерченных грудей. Ноги там, где кончалась ткань, закрывала высокая прочная обувь из дубленой кожи какого-то животного. На ремне висели два кожаных футляра: ножны с ножом и второй, содержавший в себе какое-то металлическое устройство. Она помогла Расу вскарабкаться на дерево -- настолько обессиленным тот вдруг себя почувствовал -- и устроилась рядом. Затем осмотрела рану на его голове, поцокала языком, вынула из оттопыренного кармана футлярчик, в котором были какие-то склянки. Из одной присыпала рану белым порошком. Речь ее звучала как тарабарщина -- Рас не понимал ни слова. Помотав отрицательно головой, он устало смежил веки. Если бы она замыслила недоброе, Рас был бы уже мертв или связан. Юноше казалось почему-то, что в смерти ангела из Птицы Бога виноват этот странный металлический предмет на ее поясе, он явно сродни устройству, уничтожившему племя вонсу. И наверняка именно из этой штуки убит Вивику. Просыпаясь в течение ночи, Рас неизменно находил взглядом сидящего рядом ангела. Светила луна, и Рас мог видеть адресованную ему улыбку. Заметно было, что девушка дьявольски устала, а судя по бурчанию в животе -- давно не ела досыта. Она что-то произнесла нежным своим голоском, и хотя Рас опять не разобрал ни слова, ему показалось, что теперь она говорит с ним на каком-то ином языке. Рас спросил по-амхарски, как ее зовут. Она что-то неразборчиво ответила; язык был действительно другой. Тут Рас снова впал в забытье. Выздоровление много времени не заняло. Уже через неделю Рас был как новенький. За это время юноша привык к белой коже ангела, тонким, словно сплющенным чертам лица и золотистым волосам. Он даже начал находить в ней нечто привлекательное. Более того, однажды, когда она на седьмой день купалась в реке, Раса охватило жгучее желание. Фигурка у ангела была куда стройнее, чем у Вилиды, ноги длиннее, а грудь ничуть не меньше и даже на вид покрепче. Пушок на лобке, чуть темнее, но тоже золотистый, подействовал на Раса возбуждающе. Юноша вышел из-за куста, за которым укрывался. Она, казалось, была испугана его появлением, во всяком случае, забралась в воду по шею. Рас подивился -- если она хочет заняться этим в воде и стоя, на какой-то неведомый ему манер, возражать он не станет, он не против экспериментов в любви. И вошел в воду, поглядывая кругом, не видно ли поблизости крокодилов. Но она, выскочив почему-то из реки, мгновенно закуталась в одежду. А когда Рас вышел следом, встретила его со своим железным устройством в вытянутой руке. Неприятно сухой голос резанул Раса по ушам, а отверстие в устройстве уставилось прямо в глаза. Памятуя, что случилось с Вивику, Рас судьбу испытывать не стал и остановился поодаль. Он стоял, натянуто улыбаясь, и виновато хлопал ресницами. Отвращение, написанное на ее лице и звучавшее в голосе, было вполне красноречивым ответом. Раса это равно обидело и привело в недоумение. До сих пор единственной отвергнувшей его женщиной была Мирьям. Вспоминать об этом было весьма неприятно -- предложив Мирьям переспать, Рас получил самую жестокую в своей жизни трепку, в которой приняли участие сразу оба родителя. Лупцуя Раса от всего сердца, они честили при этом его гадким, испорченным, слабоумным и извращенным. "Чтобы тебе даже мысль такая в голову больше не приходила! Переспать с собственной матерью! Со времен Содома и Гоморры такое не слыхано! Если Игзайбер откроет в тебе эти грязные, порочные помыслы, Он поразит тебя самыми страшными карами!" Рас и тогда не понял, и до сих пор не вполне понимал, что скверного в проявлении приязни в самой откровенной форме к своей любимой матери. Но раз мать была так сильно убеждена в собственной правоте и порочности подобных наклонностей, Рас не стал с ней больше спорить на эту тему. Позднее, обнаружив, что вонсу точно так же -- с омерзением и содроганием -- смотрят на подобные проявления чувств, Рас заподозрил, что с ним самим не все в порядке. Но ведь эта женщина, ангел, ему не мать. Возможно ли, чтобы ангелам -- или демонам -- запрещалось испытывать величайшее из наслаждений? А может, она -- подружка самого Игзайбера и боится навлечь на себя его испепеляющий гнев, разжечь пламя ревности. Во всяком случае, между ног у нее совсем не так гладко, как рассказывал, описывая ангелов, Юсуфу. Так это или иначе, но она недвусмысленно дала Расу понять, что не желает его. И даже настояла, чтобы он прикрыл свою мужскую гордость. Казалось, она считает гениталии Раса отвратительными. Юноше трудновато было постичь, как подобные прелести могут оскорбить чьи-то чувства, кроме, разумеется, мужчин-вонсу. Ну, у тех-то действительно были достаточные основания для ревности. Рас был вынужден отыскать свой тайник на одном из деревьев, где прятал набедренную повязку из шкуры леопарда, и облачился в нее. Женщина, казалось, удовлетворилась этим, хотя самого Раса смущал внешний вид повязки -- красивый мех изрядно попортили грызуны и насекомые. Уже тогда Рас понимал, что один из языков, на которых женщина пыталась с ним общаться, вроде бы похож на английский. Это прозрение мало чем ему помогло. Кроме нескольких искаженных, трудноразличимых слов, все остальное звучало по-тарабарски. Ей точно так же пока не удавалось постичь его произношение; максимум, что удавалось разобрать -- отдельные слова. Зато сразу после первой попытки она извлекла из бездонных своих карманов два полуобгоревших листочка -- еще два письма Игзайбера. Рас расправил и прочел их очень внимательно. Первое письмо гласило: ...подозреваю, что они, и, должно быть, уже весьма давно, игнорируют мои указания. С самого начала я тщательнейшим образом, до самых мельчайших подробностей проинструктировал их, что можно, а чего нельзя говорить в его присутствии, как себя вести при нем и, особенно, когда его нет, но существует хоть малейшее подозрение, что он шпионит за ними из зарослей. Но эти олухи продолжают... ...неблагодарные, они ненавидят меня, своего спасителя... ...от постоянного надзора и неусыпных забот... И второе: ...познакомился с вонсу... раннем возрасте. И, должно быть, навещал их... время, прежде чем я это обнаружил. Иначе он не знал бы язык вонсу так хорошо. Вот вам отличный пример того, что я имел в виду, когда говорил: "Как ни пытайся удержать ситуацию под контролем, природа берет свое". Уж я ли не старался, не следовал всем описаниям Мастера? Разумеется, как практичный человек и реалист -- это вам подтвердит в Южной Африке любой, кто имел со мной дело,-- я знал, что... Рас перечитал обрывки несколько раз подряд. Затем извлек из собственной сумки найденные ранее письма и протянул их женщине. Читая, та порой тихо восклицала; закончив, вернула и пожала плечами. Миленькие плечики, отметил про себя Рас. Этой ночью он снова попытал счастья и наткнулся на выставленный ствол ее оружия -- она называла его "тридцать второй". Криво улыбаясь, Рас вернулся на место и нахально приспустил повязку, чтобы показать, каких радостей та себя лишает. Женщина сплюнула и затараторила что-то не по-английски. Но спиной к Расу повернуться не рискнула. Позже в эту же ночь Рас спустился с дерева и отправился на разведку. Предметом его интереса были руины деревни. Шум оттуда уже заметно приутих. Несколько первых дней и ночей он был несмолкаем: рев леопардов заглушал тявканье шакалов, над общим гомоном взмывал злорадный смех гиен. На вторую ночь до Раса донесся знакомый рык, голос Джанхоя. Джанхой определенно сражался, и сражался с леопардами. Но Рас был еще слишком слаб тогда, чтобы прийти на помощь другу. Кроме того, Джанхой никогда еще не отступал перед леопардами. Правда, кто знает, как дело обернется, если они навалятся на льва всем скопом? Луна ярко освещала Расу путь через реку. Когда уже на берегу он проходил мимо человечьих останков, из-под ног с омерзительным писком выпорскнула здоровенная крыса. Разбросанные кругом кости в свете луны отливали серебром; череп, еще в лохмотьях плоти, провалами глазниц таращился на ночное светило. Прежде чем взобраться на дерево, Рас удостоверился, что на нем нет леопардов; затем сверху громко окликнул Джанхоя. Почти немедленно тот отозвался мощным рыком и выскочил на полянку. Беспокойно озираясь кругом, лев взревел снова. Рас спустился с дерева и вышел навстречу другу. Уже под утро он вместе с Джанхоем вернулся к гнезду и к спящей в нем женщине. Рас тщательно подготовил мизансцену. Джанхой стал принюхиваться к женщине, точно собираясь ею позавтракать, Рас же схватил недотрогу в охапку, как бы защищая от опасности. Спросонья она не сразу разобрала подвох, но даже поняв, не оттолкнула Раса. Юноша, тем временем, успел засунуть руку ей за пазуху и пощупать правую грудь. Женщина от страха была точно деревянная. Лев продолжал подозрительно принюхиваться, словно намекая Расу, не делает ли тот ошибку, принимая в стаю такую чудесную еду -- так, по крайней мере, думалось Расу. Когда женщина уверилась, что лев не причинит ей вреда, она вырвалась из объятий, правда, без резких и лишних движений. Рас вовсю скалился. Он успел нащупать сосок, тот набух и был тверд -- стало быть, ее целомудрие не было вполне искренним. Притворство, как и нападение льва. Но зачем ей прикидываться? От этих мыслей через минуту-другую Раса отвлек шум -- знакомое чмоканье крыльев Птицы Бога. Та летела к востоку, и сквозь ветви юноша проводил ее взглядом. Вскоре Птица вернулась и начала описывать круги неподалеку. Похоже, она кого-то разыскивала и, может статься, именно его, Раса. Покружив над ними еще какое-то время, Птица удалилась к югу. Интересно, зачем бы это Птице -- или ангелам в ней -- понадобилось разыскивать Раса? Может, Игзайбер велел убедиться, что он цел и невредим? Как бы там ни было, возможности этих ангелов, а также, впрочем, и самого Игзайбера, имели свой предел. Заглянуть за ветви и листву они не могли. Игзайбер не обладал всевидением, какое ему приписывала Мирьям. Тем не менее, их оружия, посылающего невидимую глазу смерть, следовало остерегаться. Вскоре после того, как Птица скрылась из глаз и шум ее стих, женщина, стараясь говорить медленно, обратилась к Расу по-английски: --Майе имья Ийева Рантанен. Рас, придя в полный восторг, очень разборчиво и медленно ответил: --Я -- Рас Тигр. Рас по-амхарски значит "властелин". Мило улыбнувшись, Ева сказала: --Ти мошешь мийнье обияснийть, почему говорийшь на такой странний айглийский? --Это у тебя странный английский, не у меня,-- слегка обиделся Рас, гордившийся знанием нескольких языков.-- Во всяком случае, мы сможем понять друг друга, если не будем тараторить. А почему ты до сих пор не пробовала? Ева пожала плечами: --Дуймала, что ти не пойнимайешь айглийский сойсем. Когда ти смойтрел в бумагу, я счийтала, что ти пройсто так смойтришь. А сейгодня рейшийла еще рас попройбовать. Ти пойнял мийнья? --Да, понял. В одном ты права. В этих письмах много непонятных слов. Может, ты попробуешь объяснить? Просьбу пришлось повторить дважды, прежде чем Ева разобрала, чего от нее хотят. Они присели на корточки, и Рас, водя по тексту пальцем, указывал ей на незнакомые слова. Когда закончили, Ева сказала: --Ти найзивал ийето пийсьмами. Чито ти иймель в вийду? Рас объяснил, что имел в виду. Женщина изумленно воздела брови: --Ти дойльжен райсказайть минье все о сибье. Рас поднялся: --Позже. Я смогу рассказать тебе все, пока мы будем плыть в лодке. Они добрались к реке и переправились на другой берег. Джанхой поплыл следом. Рас держал путь к западным деревенским воротам, возле которых вонсу вытаскивали на берег свои челноки. Он забыл проверить их накануне, и сейчас его постигло разочарование -- челноки затонули все до одного. Оружие Птицы Бога легко пробивало даже твердую древесину; изрешеченные большими дырами, челноки были необратимо погублены. Чтобы избежать возни с выдалбливанием нового челнока -- это заняло бы целую неделю, если не больше,-- Рас решил построить плот. Даже это отняло почти два дня. Покопавшись в грудах пепла, Рас насобирал достаточно металлических инструментов вонсу. Ко всем пришлось выстрогать и приладить новые рукоятки; не раз юноша был вынужден браться за оселок, чтобы вернуть своему ножу былую остроту. Затем Рас подкопал и повалил часть составлявших частокол бревен. Ева старалась во всем помогать, а Джанхой, устав наблюдать за скучными человеческими делами, отправился на прогулку в джунгли. Назавтра к вечеру плот был готов. Двенадцати футов в длину, четырех в ширину, крепко связанный лианами, он имел спереди некое подобие носа. Рас заготовил шесты, чтобы отталкиваться от дна, и захватил три уцелевших в побоище весла. Сейчас Рас уже знал, как выглядит "невидимая смерть", извергаемая Птицей Бога. Роясь в костях вонсу, он обнаружил много исковерканных пластинок мягкого серого металла. Рас самостоятельно сумел связать это вещество с серыми кончиками тех тускло-желтых катышей, которые Ева засовывала в вертящуюся часть -- барабан -- своего "тридцать второго". Он попросил Еву объяснить, что к чему, и она, как смогла, попыталась. Оружие Птицы Бога было крупнее "калибром" и "пули" имели надрез на острие, чтобы, входя в цель, ралетаться на части -- это называлось "дум-дум". Услыхав знакомое слово, Рас вздрогнул. Оно напомнило ему о детстве, когда были живы еще все семеро лилипутов-"обезьян". В полнолуние все вместе, обнаженные, как самые настоящие обезьяны, они отправлялись на полянку, в центре которой был водружен барабан, и отплясывали там танец под названием "дум-дум". Пока Мирьям и Сара отбивали палками ритм, пятеро мужчин, непрерывно улюлюкая, выделывали вокруг дикие па и антраша. Танцуя вместе с ними, Рас вовсю веселился, ничего смешнее этих плясок в своей жизни он не помнил. Но после смерти троих из них дум-дум прекратился. Юсуфу объявил, что теперь в нем нет никакого смысла. Рас пытался еще затеять дум-дум среди друзей-горилл, но потерпел фиаско. Несколько особей помоложе соглашались попрыгать с ним немного, но они были не в состоянии надолго сосредоточиться на чем-то одном и не увлеклись танцем по-настоящему. Рас не стал рассказывать Еве об этом. Воспоминание причинило ему боль. Сердце юноши все еще саднило из-за потери родителей. Утром третьего дня Рас с помощью Евы спустил плот на воду. Вытолкав его шестами на самый стрежень, они уселись на палубе и подкрепились жареным обезьяньим мясом с фруктами. Ева поинтересовалась, куда делся Джанхой. Рас ответил: --Я очень не люблю покидать его надолго, без меня он обычно ходит голодный. Но взять с собой тоже не могу. Он будет нам обузой -- придется уйму времени тратить на охоту. Пусть себе гуляет пока. В этот миг с южного берега реки донесся знакомый рев -- Джанхой бежал следом. Рас замахал на него руками, закричал, чтобы тот убирался прочь, но лев не слушал -- он уже бросился в воду и поплыл наперерез. Взбираясь на плот, увесистый зверь чуть не опрокинул его. Ругаясь на чем свет стоит по-амхарски и по-арабски, в глубине души Рас радовался привязанности Джанхоя. Покидая его, юноша всегда ощущал смутную вину. Сейчас вес Джанхоя слегка притопил плот, и по палубе загуляла мелкая волна. Расу стоило немалого труда уложить льва точно посередине и убедить не вставать без особой надобности. К тому же, править потяжелевшим плотом стало сложнее. Ева поинтересовалась, почему они направляются именно вниз по реке. Рас открыл было рот, но она продолжила: --Мойжет, ти думайишь так выйбрайться из долийны? Если так, то эйто будийт нелийхко, можийт даже, сойсем нивозмойжно. --Какая такая долина? -- удивился Рас.-- Разве мы в какой-то долине? Женщина удивленно воззрилась на него. Когда она наконец собралась что-то вымолвить, плот миновал поворот, и появились первые крокодилы. Рептилии резво зашевелили короткими лапами, волоча по прибрежному илу длинные хвосты, плюхнулись в воду и устремились плоту наперерез. Их было удивительно много для одного места, не меньше двух десятков. Еще несколько, оказавшиеся на некотором удалении от берега, словно по тревоге повернули обратно к реке. Все вместе они издавали звуки, похожие на раскаты далекого грома. Джанхой поднялся, вздыбил загривок и ответил своим, припасенным в глубине могучей груди для подобного случая, громовым рокотом. --Не думаю, чтобы они взобрались на плот,-- сказал Рас.-- Но лучше перестраховаться. Если крокодилы даже только поднырнут под нас, Джанхоя уже не успокоишь -- он запросто перевернет плот и сбросит нас в воду. Как он сейчас сожалел, что поддался слабости и позволил льву плыть вместе с ними. --Лучше пристать к берегу,-- продолжал Рас.-- Тогда, если придется, мы сможем убежать. Я никогда еще не видел крокодилов такими злыми и наглыми. Ева налегла было на шест, но почти сразу отложила его в сторону. Рядом с плотом вынырнула темная гребенчатая спина. Нужно было спешить, и Рас прикрикнул на женщину. Но та извлекла из кобуры свой "тридцать второй" и прицелилась. Неожиданный грохот выстрела заставил Раса и Джанхоя подпрыгнуть. Крокодил забился, завертелся юлой; вода вокруг быстро покраснела, и остальные чудовища бросились к пострадавшему -- определенно не с целью ему помочь. Спрятав "тридцать второй", Ева снова взялась за шест, и плот быстро вынесло за излучину. --Ну и мрачная же у них подобралась компания,-- отметил Рас и, вспомнив, что у крокодилов начался, похоже, сезон любви, добавил со смешком: -- Мрачная, но брачная! Расу понравилась собственная шутка -- не так уж часто удавались рифмы на английском -- и он хихикнул еще раз. Ева, не поняв, в чем дело, удивленно на него оглянулась. Рас не стал ничего объяснять. Мысль, что Юсуфу оценил бы шутку по достоинству, внезапно обожгла Раса горечью. Он растолковал женщине, почему выбрал для плота такой маршрут. --А кто эйто -- Икса... Игзайбер? --Это Бог. --Твой отец Бог? --Так утверждала Мирьям, моя мать. Сама она была обезьяной. Вернее, уверяла меня, что обезьяна, но я не очень-то ей верил. И если лгала в одном, почему бы ей не солгать и в другом? Ева пришла в замешательство, навряд ли объяснимое лишь трудностями произношения. Она попросила Раса рассказать всю историю с самого начала. Рас не совсем понимал, с чего следует начать, в чем честно и признался. Тогда Ева стала задавать вопросы. И почти сразу сама же начала перебивать Раса. --Ты умеешь молчать ненамного дольше моей матери! -- заметил Рас. И снова воспоминания сдавили сердце острой болью. Рас, видимо, не удержался от болезненной гримасы -- Ева обеспокоилась: --Что с тобой? Что слюсий... случилось? --Они духи теперь, мои родители, но не такие, как духи вонсу. --Что? --А Биджагу, который убил мою мать и моего отца... --Твоего отца? Ты говорийль, что отец... Бог. --Биджагу убил моего отчима, приемного отца, мужа Мирьям. --Муйжа? --Биджагу убил их обоих. Это он вел воинов; без него им никогда не набраться бы отваги для такого поступка. Они ведь считают... считали меня духом, привидением. И слава Богу, подумал Рас про себя. Если бы они не боялись меня, как черт ладана, если бы не боялись так сильно ночной тьмы, мне никогда бы не удалось убить столь многих. Их убило собственное... как же это? Суеверие! Вот что стало причиной их гибели. Или помогло мне одолеть их, что почти то же самое. Разумеется, я один стою троих самых лучших вонсу-воинов, я гораздо сильнее и проворнее любого из них. И все же, если бы они соображали головой, а не чем-то еще, я вряд ли осмелился бы напасть на целую деревню. А если бы не их дурацкий варварский обычай -- обрезать мальчикам яичко,-- их жены, может, и не спешили бы так завалиться со мною в кусты и не изменяли бы своим мужьям... --Почийму ти не отвичайишь минье? -- нетерпеливо произнесла Ева. --Биджагу должен умереть,-- сказал Рас.-- Я думаю, что он догадывается об этом; знает, что я не отстану, пока не расквитаюсь. Конечно, напуганный побоищем, которое устроила Птица Бога, Биджагу удрал уже далеко. Думаю, подался на юг; он уйдет в земли шарикту. Биджагу не сможет им открыться без риска погибнуть или попасть в рабство. Он станет держаться тайно поблизости от племени, как приходилось поступать и мне с вонсу. Он пойдет на это, даже рискуя собственной шкурой. Видеть других людей, слышать их голоса, пусть даже вражеские, лучше, чем слушать мертвую тишину или голоса умерших. Пожалуй, Биджагу может и сдаться шарикту добровольно, чтобы стать рабом. У них немало рабов, захваченных в плен вонсу. Биджагу мог прийти к выводу, что лучше стать рабом, чем в одиночку бродить по джунглям. Рас смолк. Несколько минут он отталкивал плот от южного берега, куда тот прибило течением. Затем сказал: --Если б не ты, мне не с кем было бы словом перемолвиться. Кроме шарикту. Но я не стал бы их рабом. Я отправился бы за Паучье болото, в земли племени шарикту, и убил бы Гилака. А сам стал бы их королем. Вот только... нравится мне этот Гилак, хоть он и очень... высокомерный, что ли? Не хотелось бы его убивать. Не нравится мне это. Но как иначе королем станешь? Знаешь, Ева, есть вещи, которые трудно выразить словами. Чтобы получить что-либо, приходится идти порой на все что угодно и даже поступать вопреки собственному желанию. --Я не совсейм... не совсем поняла, что ти сказал,-- отозвалась собеседница. Тут Рас задал вопрос, приведший Еву в полное замешательство. --Что? -- покраснела она.-- Почейму я не позволяйю тийбе делайть мийне... что? --Ты не знаешь такого слова? Ладно. Почему ты не разрешаешь мне любить тебя? Слезы хлынули из глаз Евы. --Мой муш... муж умер только три нейдели назад. И я не люблю тебя,-- выдавила она сквозь слезы. По мнению Евы, это все объясняло и должно было удовлетворить юношу полностью. Но Рас так не считал. На его взгляд, такое объяснение критики не выдерживало. Он мог понять ее горе, он мог понять, как горе убивает желания. Но беда случилась целых три недели тому назад. Желания наверняка уже стали возвращаться. Она, слава Богу, осталась в живых, и как же еще можно это отпраздновать? Есть ли способ избавиться от призраков лучше? Рас и сам любил и Мирьям, и Юсуфу, и Вилиду, и чувствовал порою глубокое горе, и долго еще будет скорбеть о них -- он был уверен в этом. Но, между тем, не забывал, что сам-то живой. Не отказалась же в конце концов Ева от пищи после гибели мужа! Не то чтобы любить и есть совсем уж одно и тоже. Но и то, и другое необходимо живым, чтобы жить. Оба они долго безмолсьвовали, а если и нарушали изредка молчание, так только на темы, далекие от опасной. Когда солнце поднялось над скалами на две ладони, Ева воскликнула: --Смотри, карликофый пекемот! Сопя и фыркая, на берег из зарослей вывалилась массивная туша. Рас знал, что это бегемот, но Юсуфу никогда не называл его карликовым. Джанхой с ворчанием приподнялся на лапах. --Ты голоден, бедняга -- посочувствовал ему Рас по-амхарски. Затем обратился по-английски к Еве: -- Убей бегемота своим оружием! --Нет. Я берейгу патроны на случай чрейзвычайной необходиймости,-- ответила она. Рас выглядел озадаченным. Ева пояснила: --Чрейзвычайные слуйчаи. Опасность, которая требует примейнения револьвера. --Чрезвычайная опасность? Вроде меня? --Да. А также вроде твоих сарийкту. Они вытолкали плот на мелководье. Здесь Рас привязал его к дереву, и все вместе они отправились по следам бегемота. Заслышав за кустами фырканье и возню, сбавили шаг и стали медленно подкрадываться к источнику звуков. Там, на полянке, паслись четыре взрослых бегемота и один малыш. Джанхой почти на брюхе стал подползать поближе; Рас тем временем отправился севернее, намереваясь обойти бегемотов с подветренной стороны и отрезать им путь к отступлению. Ева осталась на месте. Рас, наложив стрелу на тетиву, приготовился к выстрелу. И тут в дело вступил Джанхой -- с грозным ревом он выскочил на поляну. Бегемоты ударились в бегство. Рас быстро, одну за другой, выпустил две стрелы во взрослого самца; одна впилась ему в ногу, другая попала в брюхо. Бегемот споткнулся, упал и забился в конвульсиях. Джанхой сумел повалить малыша, но очень скоро пожалел об этом -- его мамаша свирепо набросилась на льва и зверски укусила. Джанхой вырвался ценою двух глубоких отметин зубов на собственной шкуре. Тут и один из самцов, опомнившись от паники или, наоборот, перепутав со страху направление, бросился на подмогу; его туша тяжко вывалилась из кустов, он устремился прямо на Джанхоя. Лев увернулся, но тут же пришлось спасаться от разъяренной самки. Угрожающе мыча, двое взрослых бегемотов и малыш унеслись в сторону реки; Джанхой не отставал, отскакивая всякий раз, когда самец поворачивался и предпринимал контратаку. --Он скоро вернется,-- сказал Рас и занялся убитым бегемотом. Юношу интересовала только одна задняя нога животного.-- У нас на ужин бифштекс, и Джанхой голодным не останется. Этого ему на неделю хватит, если, конечно, он отобьется от леопардов, шакалов, гиен и прочих любителей легкой поживы. А мы, пока он набивает брюхо, сможем спокойно удалиться восвояси. Я не хотел бы тащить его за собою и дальше. Ближе к ночи, когда они, сидя у небольшого костра, ужинали, Ева сказала: --Правда ли, что ты никогда не был за пределами этой долины? Уши Раса быстро приспосабливались к ее чудному произношению; настолько быстро, что сейчас он воспринимал его почти как правильное. --Если ты имеешь в виду, был ли я за скалами -- не так ли? -- то мой ответ: нет. Я пытался туда взобраться, хотя родители предупреждали, что Игзайбер прикончит меня, если заметит. Но больше, чем до середины, ни разу не удалось. А карабкаюсь я не хуже бабуина. Мирьям, кстати, уверяла, что за скалами ничего нет, а небо -- это голубая твердь над миром. И остальной мир -- сплошной камень. Но где тогда живет Игзайбер? Куда улетает Птица Бога? Откуда явилась ты? И кто ты -- женщина, ангел, демон, неведомое животное? Может, дух? --Я женщина и одновременно все остальное, но только не дух,-- ответила Ева. Они поговорили еще немного; Рас в результате пришел в еще большее замешательство. Затоптав костер, отправились искать место для ночлега. Отойдя достаточно далеко от останков бегемота, Рас споро соорудил на двух ветках небольшую платформу, и они улеглись. Шум со стороны брошенной туши мешал уснуть даже здесь, на приличном расстоянии. Ева выразила обеспокоенность: --Как ты думаешь, леопарды не убьют Джанхоя? --Он может сам о себе позаботиться,-- отвечал Рас.-- В конце концов, кто из нас с ним двоих лучше умеет драться? Не могу же я ночь напролет стрелять по леопардам. --Но ты хотя бы беспокоишься о нем? --Юсуфу называл Джанхоя царем зверей. Конечно, если леопарды навалятся скопом... И Рас начал спускаться с дерева. Ева обеспокоенно спросила: --Ты куда? --Ну, поупражняюсь маленько с луком,-- ответил юноша.-- Может, это отпугнет леопардов, а может, пожирание тех, кого удастся подстрелить, отвлечет от Джанхоя. --Но ты рискуешь! --Ну да, в какой-то степени. --Пожалуйста, не уходи! Рас вскарабкался обратно, улегся и сказал: --Ты желаешь меня, но почему-то лишь отчасти. --Так ты и не собирался уходить,-- отметила Ева с обидой.-- Просто попугать меня хотел. Чтобы я... Она смолкла. Рас вставил: --Подумай лучше о том, что может случиться с тобой без меня. Ева не отвечала. Рас подождал еще немного, затем усталость взяла свое, и его сморил сон. Они отбыли спозаранку, пока Джанхой не проснулся. Рас мысленно простился с другом, который дрыхнул мертвецким сном, привольно раскинув лапы. Между лап солидно бугрилось до отказа набитое брюхо. И хотя в этот раз юноша позаботился о пропитании льва, чувство вины все не оставляло его. Что ж, дичи здесь, под плато, куда больше, чем наверху -- при необходимости Джанхой сумеет выкрутиться. Бегемоты, речные буйволы, свиньи, да и крокодилы, в конце концов. Рас отвязал веревку и столкнул плот с банки, на которую предусмотрительно посадил накануне, перед охотой. Позволив Еве самостоятельно управляться с плотом, юноша уселся посреди палубы. Ева странно глянула на него, но промолчала. Восходящее солнце, позолотив листву, стало прогревать воздух. Вода вокруг плота чуть отливала коричневым от поднимающейся мути -- стало быть, проснулись уже и обитатели глубин. Рас свесил меж колен голову, поднимая взгляд изредка, лишь когда рядом хлопали крылья случайных птиц. Затем извлек из мешка флейту и стал наигрывать меланхолическую мелодию, сочиненную довольно давно -- под мимолетную грусть. Берега уплывали назад; плот спокойно дрейфовал, почти не доставляя женщине хлопот. Наконец, юноша отложил флейту в сторону. Ева первой нарушила молчание: --Река просто свихнулась -- так петлять по этой долине. Долина не больше тридцати пяти миль в длину, а по реке добрых шестьдесят набежит, если не больше. --Река, словно змея в поисках подружки сердца в сезон любви,-- рассеянно отозвался Рас. Мысли его, казалось, витали где-то далеко. Снова повисло долгое молчание. И вдруг Рас стал похлопывать по бревну ладонью. Два легких удара и один потяжелее. Еще два легких, затем тяжелый. Пауза -- и снова. Не прекращая барабанить, Рас сказал: --Иногда мне хорошо. Иногда плохо. Когда плохо, я беру деревяшку и, чтобы выразить свои чувства, вырезаю из дерева фигурку. Сейчас у меня деревяшки нет. Но флейта помогает мне вырезать образы из звуков. А порою удаются фигурки из обычных слов. Юноша отер губы и, продолжая постукивать ладонью, продекламировал нараспев: Белое -- кости на зелени, Зелень -- трава на костях. Души ушедших без времени Не обращаются в прах. Небом пределы отмерены, Горю иссякнуть в годах, Черные мысли поверены В несовершенных словах... Белое -- кости на зелени, Зелень -- трава на костях. Ладонь Раса продолжала отбивать ритм: бум! ду-ду-бум! ду-ду-бум! Когда он смолк, снова установилось молчание. Берега реки, то сближаясь, то расходясь, но виляя постоянно, продолжали уплывать назад. Причудливо изукрашенный зимородок, точно восклицательный знак некоего говорящего крыльями птиц божества, спикировал к воде за добычей. Наконец, Ева нерешительно вымолвила: --Это твои стихи? Ты их сам сочинил? --Только что,-- кивнул Рас.-- Обычно я сочиняю на амхарском языке, я ведь лучше всего говорю по-амхарски. А сейчас пришлось на английском. Мне нужен слушатель, умеющий слышать сердцем. Две скупые слезы скатились по щекам юноши. Он смущенно глянул на Еву -- та тоже плакала. --Ты горюешь о своем муже? -- спросил Рас. --И о себе тоже,-- отозвалась женщина.-- Я не знаю, как мне выбраться из этой западни. Как я успела заметить сверху, пролетая на самолете, река теряется в горах и, должно быть, выбирается из них лишь через очень, очень много миль. --Я что-то не совсем уловил,-- сказал Рас.-- Объясни. Юноша внимательно слушал, время от времени перебивая Еву вопросами. Ему даже после объяснений не очень-то во все услышанное верилось. --Если бы я родилась и выросла в этой долине,-- рассуждала Ева,-- и всегда считала, что мир ограничен ею, а небо -- голубой каменный купол над миром, и Бог живет на его краю возле устья реки, и все остальное в том же духе... Ладно, тут я тебя понимаю. А вот ты, сам-то ты как здесь оказался? Что тебя сюда занесло? Встретив тебя, я была весьма поражена. Впрочем, сперва меня повергло в шок нападение на нас вертолета. --Птица Бога всего лишь... машина?! Летающее каноэ? А ты и не ангел, и не демон? --Ты мне не веришь,-- вздохнула Ева.-- Что ж, я и сама не слишком поверила бы тому, кто объявил бы мою Вселенную химерой, иллюзией, декорацией из папье-маше. --Вселенная? Иллюзия? Декорация? Растолковать Расу эти слова оказалось весьма непростой задачей. --Эти птицы... вертолеты... Ты их видела? Мне хотелось бы забраться в их гнездо, посмотреть, что и как. Но про Игзайбера Мирьям говорила, что тот живет на краю мира, в конце реки... Рас запнулся. Если даже малая часть из рассказанного Евой -- правда, то словам Мирьям вообще доверять нельзя. Ева заинтересовалась Игзайбером. Ответив, Рас, в свою очередь, спросил: --А пролетая над горами, ты разве Его не увидела? Ева отрицательно покачала головой: --Нет. Никто и никогда не видел Бога. --Но он мой отец,-- сказал Рас. --От кого ты услышал такое? -- спросила Ева. --От матери. Уж она-то должна знать. --Прямо ума не приложу, с чего начать твое образование,-- вздохнула Ева.-- Ты настоящий уникум, феномен. Уверяю, тебя всю жизнь чудовищно обманывали. И полагаю, что бумаги -- те, что ты называл письмами Бога -- из книги, которую пишет этот... эта личность. Он описывает в ней свой... как бы это поточнее?.. эксперимент? Проект? --Роект? --Про-ект,-- раздельно по слогам произнесла Ева. Но это не помогло Расу понять значение слова. И опять Еве пришлось пускаться в бесконечные объяснения -- настоящий лабиринт, где одно слово цепляет и влечет за собой несколько других, тоже непонятных. Ева поведала юноше кое-что и о себе самой. Она была родом из Суоми, или, по-английски, Финляндии. Родилась в городе Хельсинки, где и провела большую часть жизни. Мать ее, шведка по происхождению, исповедовала лютеранство. Отец вел свой род из еврейской семьи, покинувшей Германию два столетия тому назад. Дедушка по отцу был последователем Сведенборга, но сам отец, как и она, остался атеистом. В Швеции, в Стокгольмском университете, Ева защитила диссертацию на степень доктора антропологии. Битый час отняло толкование новых выражений. Рас добивался понимания каждого незнакомого слова, и объяснения заводили порою довольно далеко. Солнце, вспыхнув напоследок, уже кануло за горизонт, когда они вспомнили о ночлеге. Пристав к берегу, нашли местечко, где нависающая скала укрывала бы сзади. Спереди же развели костер. Рас подстрелил обезьянку и как можно лучше прожарил. Он не забыл реакцию Евы на сырое мясо. А она, между тем, поинтересовалась, не опасно ли оставлять костер горящим. А вдруг этот Биджагу болтается где-нибудь по-соседству? Рас усомнился в этом. Биджагу, до смерти напуганный Птицей Бога, прилетавшей Расу на выручку, должен был теперь держаться подальше и от Птицы, и от Раса. Кроме того, вонсу вообще ночью не покидали своих укрытий -- кроме как в самых экстренных случаях. --Значит, антрополог -- это ученый, который изучает людей? -- уточнил Рас.-- Я тоже должен стать антропологом. Я уже изучал людей -- сначала моих родителей, затем вонсу, потом еще Гилака, короля Шарикту. --Ты занимался этим без научного подхода, бессистемно,-- улыбнулась Ева.-- Хотя, как сказать, твоя методика имеет свои преимущества -- ты, пожалуй, мог бы описать жизнь вонсу куда глубже иного, да что там иного -- любого антрополога. Она вернулась к собственной биографии. Годы Мировой войны, когда в Финляндию вошли войска Германии -- вошли с целью помочь в борьбе с Россией,-- Ева провела в Швеции. Ее отец, хотя финны и не заразились антисемитизмом поголовно и не позволили немцам осуществлять геноцид, все-таки отправил ее вместе с матерью в нейтральную Швецию. Сам же погиб, сражаясь на немецкой стороне. В этом Ева усмотрела иронию судьбы -- термин, который тоже пришлось истолковывать. Отец любил свою маленькую родину, и русских захватчиков ненавидел даже больше, чем фашистов. А также знал, что, невзирая на официально провозглашенный интернационализм, многие русские -- жуткие антисемиты. Глава одиннадцатаяю. Сближение От обилия новых слов и их истолкований у Раса голова распухла; ощущение, которое он испытывал, было чем-то сродни переполоху в термитнике, атакованном изголодавшимся муравьедом. Мысли беспорядочно скакали, сшибая друг друга, и бешено колотились изнутри в черепную коробку. Ева заметила, что с ним не все ладно. --Ты злишься? -- спросила она.-- Но на что? --Не знаю,-- вздохнул Рас.-- То, что ты мне рассказываешь, почему-то раздражает. Чувствую себя так, словно кто-то с ножом пытается на меня напасть. Или что-то отнять. --Так и должно быть! Конечно, тебе не понравится слышать такое! Это просто страшно -- когда все, во что ты верил, вдруг становится ложью. Может, хватит пока? --Рассказывай! -- мрачно изрек Рас. Ее супруг тоже был антропологом, а познакомились они еще студентами. По возвращении в Хельсинки поженились. Преподавали в Хельсинском университете, а позже в Мюнхене. Затем принимали участие в экспедициях -- одна в бассейн Амазонки и несколько на африканский континент. Сейчас в Африку приехали по американскому гранту. О существовании долины, где жил Рас, ученым было известно довольно давно. Предыдущая экспедиция, американская, намеревалась посетить долину на самолете-амфибии. Но потерпела неудачу -- вскоре после взлета самолет разбился, и все участники экспедиции погибли. --Причина катастрофы осталась загадкой. И я сомневаюсь теперь, что это был несчастный случай. Нам самим лишь после колоссальных усилий удалось получить разрешение властей на вылет. Это было так непросто, что мы пришли к выводу: кто-то очень старается помешать. Мика, мой муж, подозревал, что все кругом подкуплены, только доказать не мог. И как только решил копнуть поглубже, сразу же получил добро на вылет. Но наши неприятности на этом не закончились. В ночь накануне вылета муж застукал неизвестного туземца за попыткой поджечь самолет; тому удалось скрыться. А затем... этот дикий обстрел с вертолета... кто-то очень не хотел видеть нас здесь. Я считаю, что это автор твоих божественных писем -- некто, возомнивший себя Господом. --Если то, что ты говоришь, правда, то...-- задумчиво произнес Рас.-- Ты говорила, что эта долина известна давно. Что ты имела в виду? --А то, что авиаторы сообщали о ней. Однажды над нею пролетел также и военный самолет. --Почему же я их не замечал? --Они летели очень высоко. Тебе не доводилось видеть длинные тонкие облака, внезапно возникающие высоко в небе и быстро тающие? Рас отрицательно помотал головой. --Значит, прозевал. Если бы заметил -- то заметил бы не облако, а шлейф водяного пара, конденсирующегося за струей реактивного самолета. Последовали объяснения сказанному. В конце концов Рас зевнул: --Думаю, пора ложиться спать. Юноша был так расстроен новыми сведениями, что оставил ранее возникшую было мысль попытать с нею счастья снова. Ева выглядела сонной, но все никак не унималась: --Значит, вертолеты базируются на верхушке башни посреди озера? И ты говоришь, что взобраться туда невозможно? --Я сказал лишь, что мне это пока не удавалось. --А не хочешь ли ты попытаться снова? Может быть, ночью, когда тебя не смогут заметить? --Ночью будет гораздо труднее. Но я попробую -- позже. Сперва я хочу рассчитаться с Биджагу. А затем найти Игзайбера. Пусть ответит на мои вопросы! --Игзайбер не существует! И ты не найдешь его ни на каком краю своей долины. Не найдешь и в большом мире за ее пределами. Не найдешь нигде. --Я сам должен в этом убедиться. Рас поднялся. --Пойду, натаскаю еще немного хворосту. Биджагу мало меня беспокоит, а вот леопарды кругом так и рыскают. Не успел Рас подбросить в костер пару здоровенных веток, как Ева уже провалилась в сон. И снова Раса охватило жгучее желание. Смятение чувств, в которое он был ввержен ее рассказами, и скорбь по ушедшим близким довели юношу до изнеможения. Но сейчас смятение оставило его, и тени покойных истончились -- он мог вспоминать их без спазм в груди. Ева, словно уловив его мысли, легко всхрапнув, проснулась. Ее взгляд, быстро прояснившись и став осмысленным, встретился с глазами Раса. Она приподнялась: --Не надо думать обо мне, Рас. Я не хотела бы убивать тебя. --Почему бы тебе и не лечь со мной? --Потому что я недавно потеряла мужа и все еще скорблю о нем. Наша с ним жизнь не была слишком гладкой; какое-то время наш брак вообще находился на грани расторжения. Одна из причин этого -- его бесплодие. Он комплексовал; ему казалось, что он не вполне мужчина. Я предлагала взять из приюта и усыновить приемыша -- так много вокруг детей-сирот,-- но он воспротивился: или у нас будет свой ребенок, или не будет вовсе! А еще... но это уже совсем другая история. Но даже если бы мне не о ком было горевать сейчас, я все равно не смогла бы лечь с тобой. Я боюсь беременности, боюсь понести ребенка в этой дикости. И даже это не все. Я просто не люблю тебя. Рас изумился: --Разве ты ненавидишь меня? --Нет. --Я тоже не любил всех тех горилл и женщин-вонсу, кроме разве Вилиды. Но ложился с ними. Почему же с тобой нельзя? Может, ты вообще не любишь мужчин? --Ну, как объяснить, чтобы ты понял? Ты же совершенное дитя -- не в поступках, нет, в некоторых вещах. Напоминаешь мне Благородного дикаря Руссо, ну, просто очень напоминаешь. --Руссо? Снова объяснения; слушая Еву вполуха, Рас прикидывал, как бы половчее на нее взгромоздиться. Пока она спит, можно украсть оружие. И она наверняка об этом знает, но спокойно засыпает. Может, тем самым как бы предлагает отнять у нее оружие? Насилие. Ева что-то рассказывала о злодеях, жестоко насилующих беспомощных женщин. Для Раса это была еще одна из многих головоломок. Ему никогда и никого еще не приходилось насиловать -- даже в голову такое прийти не могло. Хотя, если вдуматься, а так ли это? Когда Рас ночью хватал ошеломленных женщин-вонсу, он ведь пользовался их трепетом перед бледными духами, чтобы добиться своего. Ведь Рас не предполагал отказа -- даже мысли такой не допускал -- ни по какой иной причине, кроме разве той, что он демон ночи. --Не понимаю, почему ты не хочешь меня,-- сказал Рас.-- Прошли недели с тех пор, как ты была с мужчиной, и ты не больна. Может, я урод? Мои родители и подружки-вонсу находили меня привлекательным. И я, в отличие от мужчин-вонсу, не изуродован кремневым ножом между ног, я полноценный мужчина. И характер мой вроде ничего -- я умею и шутить, и смеяться, люблю беседовать, умею внимательно слушать. Люблю ласку, люблю саму любовь. Люблю веселье и все земные радости. Пусть ты и не любишь меня, но ты ведь не говоришь, что я тебе омерзителен. Не понимаю... --Ты обиделся,-- вздохнула Ева.-- Тебе кажется, что я обижаю тебя. Но ты напрасно обижаешься! Я ведь совсем из иного мира, из общества, которое ты даже вообразить себе не можешь. Не обижайся. Просто поверь мне на слово -- без причины я бы не сказала тебе "нет". --Короткое слово -- "нет", а сколько за ним всего...-- сказал Рас.-- Целый мир. --Мир, с которым тебе лучше бы и вовсе не иметь дела,-- заметила Ева.-- К несчастью, он не оставит тебя в покое. Мир с каждым днем становится все теснее, людям в нем не хватает места, и скоро они заполонят эту долину. Сначала придут искать меня с мужем, затем... даже не знаю. Я ненавижу такие мысли. Что им потребуется от тебя, как они с тобой поступят? Эти ее слова камнем легли на душу Раса. Словно нечто огромное, черное и смертоносное вздыбилось по ту сторону гор. И она говорила при этом так уверенно. Может, и в самом деле небо -- вовсе не купол из голубого камня? --А сейчас ложись спать и постарайся позабыть обо всем,-- сказала Ева. --И что ты предлагаешь мне делать? -- обиженно отозвался Рас.-- Дрочить? Ева произнесла несколько совершенно непонятных слов, по-видимому, на финском. Звучалэ это как ругательство. --Меня не заботит, что тебе делать! Но попробуй только тронь меня! А сейчас -- спать! Луна уже поднялась высоко, когда Ева проснулась снова. Обеспокоенная, она приподнялась с пистолетом в руке и воскликнула: --Что это? Рас! Кто трясет ветку? Рас, проснись -- леопард! Рас не остановился. Почти все его тело было скрыто тенью, и только один яркий луч лунного света падал на него, но падал именно туда, куда Еве лучше бы сейчас вовсе не смотреть. Брызнула серебристая струйка. --Юмала! -- произнесла она с отвращением. И затем, перейдя на английский: -- Грязная скотина! --Лучше уж так, чем мучиться,-- ответил Рас с придыханием. После продолжительного молчания Ева спросила: --А о ком ты при этом думал? --О Вилиде,-- тяжко выдохнул Рас. Ева брезгливо фыркнула и сказала: --И ты еще хотел заниматься со мной любовью! Чтобы я прикидывалась твоей черномазой подстилкой! Ффу-у-у! От тебя разит. Поди к реке, умойся! --Это возбуждает тебя? -- заинтересовался Рас. --Ты вынудишь меня выстрелить! --Это возбуждает тебя? Ответа он не дождался. Смежив веки, Рас незаметно уснул. Утро Ева начала с долгого молчания. С тенями, набрякшими под воспаленными глазами, она едва поворачивалась -- точно отлежала бока за ночь. Рас улыбнулся и съехидничал -- сказал, что сегодня ей можно дать сто лет от роду. Он ожидал, что Ева огрызнется, может, даже с кулаками набросится -- как родители, когда Рас слишком уж досаждал им до завтрака. Но она только расплакалась. Расу стало совестно; чтобы извиниться, он тронул Еву за плечо -- женщина сердито отшатнулась. Позже, увидев, как Рас орошает могучей струей зеленую стену зарослей, она не выдержала: --У тебя что, вообще ни капли стыда нет?! Да я просто ненавижу тебя! Ты не человек, ты животное! Меня тошнит от тебя, от твоего поведения, от твоих мыслей, от твоей манеры жрать -- просто наизнанку выворачивает! Особенно от поведения за едой! Ты хрюкаешь, чавкаешь, давишься и пускаешь пузыри -- точь-в-точь, как свинья. Да ты и есть свинья! И Ева вновь ударилась в слезы. --Дальше, полагаю, мне лучше идти одному,-- объявил Рас.-- Так будет спокойнее. И уж наверняка намного быстрее. К тому же, когда я на тебя не злюсь, хочется лечь с тобой -- а это мешает. Мне так не нравится. Ева зарыдала в голос. Между всхлипываниями ей с трудом удалось выдавить: --Мне так страшно, я так одинока... --С чего бы это? Пока ты со мной, ты в безопасности. У тебя есть собеседник, а мог бы быть и любовник -- кабы не твои чудачества. --Это мои-то чудачества? -- вспыхнула Ева. Но осеклась и замолчала. После паузы, высморкавшись и отерев глаза, продолжила тоном ниже: -- Я всегда считала себя сильной. Я ведь очень способная. Но никогда не попадала в ситуацию, с которой не в силах совладать. Видел бы ты меня в экспедициях. Я выносливее любого мужчины. И не трусиха. А здесь все... как снег на голову, и все такое дикое, абсолютно чуждое. Мне тяжело. Начинает уже казаться, что я никогда не выберусь из этой долины. Бог знает, когда прилетят мне на выручку. А здесь кто-то хочет меня убить, и я даже не понимаю, за что. --Будь моей женщиной, будешь в безопасности. --Я сама о себе могу позаботиться,-- ответила Ева. Рас прыснул. --Это была всего лишь минутная слабость,-- холодно продолжила Ева.-- Теперь уже все в порядке. Я чувствую себя значительно лучше. --А выглядишь не очень -- глаза красные, как у гиены. --Юмала! А ты чего хотел? Косметики нет, питаюсь я чем попало и давно уже не спала больше, чем полчаса кряду. Я вся в грязи, переодеться не во что, одежда почти сгнила, вместо прически -- охапка соломы, а тут еще ты со своими... --Юсуфу говорил как-то,-- вставил Рас,-- что Игзайбер пообещал мне в жены белую женщину с золотыми волосами. Блондинку-шмару, как выразился Юсуфу. У тебя как раз такие волосы. Может, ты и есть та самая шмара? Ведешь ты себя, правда, не по-женски, а скорее, как демон, которым, по словам Мирьям, и являешься. Если и послал тебя мне Игзайбер, так только в наказание. Ева недоуменно сморщила лоб; сообразив, кивнула: --А, шмара -- это слово означает, наверное, женщину. Мне кажется, оно уже вышло из употребления. И все равно, я плохо поняла -- ты с кем-то обручен? Рас попытался растолковать, что имел в виду -- но Ева, похоже, поняла не все. Объясняя, Рас поймал себя на том, что и сам он толком все не понимает. Разговор, однако, помог женщине взять себя в руки. Улыбаясь про себя чему-то из услышанного, она на время удалилась в кусты. Рас двинулся в другую сторону и спугнул вскоре золотистую крысу. Пригвоздив ее к земле одним метким выстрелом, вернулся с добычей к месту стоянки. Ева, умытая и кое-как причесанная, уже была на месте и, казалось, чего-то с легким беспокойством ждала. С сомнением и тенью брезгливости глянув на добычу, помогла, тем не менее, развести костер, а когда крыса изжарилась, не без аппетита поела. Погасив костер, Рас попросил Еву осмотреть рану на голове. --Заражения вроде нет. И зарастает чертовски быстро. У тебя, должно быть, потрясающая регенерация.-- Она объяснила смысл слова "регенерация". Возле реки Рас побрился. Ева наблюдала, как он доводит бритву на оселке, смягчает кожу водой с крошкой мыла и, присев на корточки возле зеркальца, соскребает щетину. --Кто научил тебя этому? -- спросила она. --Юсуфу. Он заставлял меня бриться ежедневно, мол, так написано в Книге. В Книге много чего понаписано, хватает и разной ерунды, но бриться я люблю. Ненавижу щетину на лице. Особенно потому ненавижу, что Джиб ходит весь заросший. Его не научить бриться -- он туп, как горилла. Борода ниже пупа -- вся в грязи и репьях. И воняет. --Джиб? -- удивилась Ева. --Это гиена по-амхарски,-- пояснил Рас.-- Он живет со стаей горилл в холмах. Не с Негусом -- с Миниликом. Джиб тоже белый человек. Сказать по правде, он мой брат -- так уверяли Мирьям и Юсуфу. Мирьям говорила еще, что Джиб прогневил Игзайбера и тот лишил его разума. И вечно повторяла, что если не буду слушаться Игзайбера, меня ждет та же участь. Отставала лишь после того, как я прикидывался чертовски напуганным и проливал слезу. Да еще Юсуфу грозил ее отдубасить, если не прекратит запугивать ребенка. Ошарашенная новостью, Ева погрузилась в раздумья. Но когда сталкивали плот на воду, была снова в приподнятом настроении. Ева заплела волосы в некое подобие прически, названной ею "Узел Психеи" -- она повторила название по буквам. После высказанного Расом одобрения просияла и защебетала без умолку. Рассказывала о европейских лыжных курортах. Рас решил, что это должно быть забавно -- вихрем скатываться со склонов гор, взмывая в воздух на неровностях. Ева указала на одетую в белую шапку гору на востоке и попыталась объяснить связанные со снегом ощущения: как тот щиплет лицо, морозит пальцы, сводит ноги. Слово "снег" Расу было знакомо -- Юсуфу как-то уже отвечал на расспросы о белых вершинах гор. --Ты интересуешься моей жизнью, точно лиса заячьим следом,-- заметил Рас.-- И все, что ни расскажу, тебя поражает. --Я уже говорила тебе, что ты уникум. И думаю, что ты действительно единственный в своем роде. Рас забрался в самые свои ранние воспоминания. Оказалось, что он помнит себя чуть ли не ползунком. --Потрясающе! -- заявила Ева.-- Очень немногие могут похвастать такой памятью. Может, тебе удастся заглянуть еще глубже? Лицо Мирьям -- первое, что ты запомнил? Совсем ничего до этого? Глаза Раса опять увлажнились при упоминании Мирьям. Никогда больше не увидеть ее дорогого сморщенного личика, не ощутить хрупких объятий, поцелуев, не услышать причитаний, упреков, смеха. Ева, смущенная печалью Раса, продолжила расспросы лишь после перерыва: --Ты не мог родиться в этой долине. Я в этом почти уверена. Совершенно точно, что вырастившие тебя пигмеи -- а они пигмеи, то есть низкорослые люди, а не обезьяны -- и сами не отсюда родом. Судя по тому, что они тебе рассказывали, а особенно по оговоркам -- они прекрасно знали внешний мир. Вот только зачем прикидывались обезьянами? И что это за хижина такая возле озера, с книгами и всем прочим? И откуда тут еще один белый мальчик, этот Джиб. Он что, действительно живет с гориллами? Ты ведь говорил вроде, что тоже жил с ними какое-то время? Значит, он не умеет разговаривать? Похоже на остановку в умственном развитии. А может, он глухонемой? --Он слышит даже лучше, чем я,-- усмехнулся Рас.-- И может повторить пять-шесть слов, которым я его научил. Вода. Еда. Больно. Человек. Мое имя. Но сколько времени я затратил на это! Я надеялся научить его играть со мной, хотя мне это и запретили. Юсуфу, кстати, иначе объяснял его неумение разговаривать. Игзайбер, говорил он, тут ни при чем. Виноваты гориллы, с которыми он вырос. Юсуфу не любил много говорить о Джибе, его и злило, и огорчало, когда я расспрашивал о нем. Ева достала из кармана рубахи письма и попросила Раса показать еще раз те, что хранились у него в сумке. Она долго их перечитывала. --Кое-что проясняется, правда, не слишком многое. Был еще, оказывается, и третий ребенок. То есть, он был самым первым. Господи! Что за чудовище! --Ребенок? --Ты что, совсем дурак?! Ой, прости, пожалуйста! Я так разозлилась! Не обижайся! Я имела в виду эту тварь, что провела эксперимент на тебе и на остальных двоих. Вас всех, должно быть, украли у настоящих родителей. А затеял это все бизнесмен из Южной Африки, который прежде жил в Северной Америке, это очевидно. Но кто такой Мастер, который тут упоминается? И что за Книга такая? --Не знаю,-- угрюмо ответил Рас и так налег на шест, что вода захлестнула палубу. Слова Евы разбередили юноше душу; он злился, как злился бы на любого, кто вздумал бы высмеять его искусство резьбы по дереву или взялся бы поправить законченную статуэтку. Прохладное утро сменилось, между тем, ясным солнечным полуднем. Рас же совсем раскис -- все эти вопросы, ясно давшие понять, что с ним и с его миром не все в порядке, мало сказать не радовали -- просто бесить начинали. И он собрался было объявить об этом Еве. Но тут они услышали рокот вертолета. Птица Бога вылетела вдали из-за джунглей и пошла вдоль реки. Ева ахнула, на мгновение обмерла, а затем бросилась в воду. Быстро -- в десяток взмахов -- доплыв до берега, вскарабкалась по склону и нырнула в заросли. Рас решил остаться на плоту -- ему-то зачем прятаться? Птица Бога никогда еще не причиняла ему вреда. Более того, в опасной ситуации даже помогла. И пока не было повода думать, что ее отношение как-то вдруг изменилось. Тем не менее, ее появление над верхушками деревьев, сопровождавшееся ревом и солнечными зайчиками, посланными стеклянным колпаком кабины, вызвали у Раса на этот раз тягостное ощущение. Внутри Птицы сидело двое: один за штурвалом, как назвала это Ева, другой -- за спиной пилота возле спаренного пулемета. Оба -- Ева уверяла, что они самые обыкновенные люди -- были одеты в коричневую форму, лица -- под белыми масками. Вертолет пронесся так низко, что Раса оглушило и ударило ветром; плот закачался на поднявшихся волнах. Когда Рас через несколько мгновений обернулся вслед вертолету, тот уже завис над рекой чуть ниже по течению, затем повернул обратно -- пулеметчик разглядел следы Евы на берегу. Вертолет еще раз развернулся, и пулемет, направленный на джунгли, выплюнул бесконечную очередь -- в зарослях посыпались ветки вперемешку с листьями. --Стойте! Стойте! Прекратите! -- заорал, подпрыгивая, Рас. Вертолет двинулся, взмыл над деревьями и, держась над макушками на высоте в человеческий рост, скрылся из поля зрения. Но скоро стал виден снова -- не слишком удаляясь от берега, он поднялся теперь на высоту ярдов сто-сто пятьдесят. Блестящий предмет, размером с человека и напоминающий формой каплю, неожиданно отделился от днища вертолета и полетел вниз. В джунглях вспыхнуло яркое зарево, над верхушками деревьев вырос гигантский столб пламени, раздался страшный грохот, он ударил по ушам внезапной мощной волной. Затем дохнуло испепеляющим смрадным жаром. Джунглей на берегу больше не было -- они превратились в сплошную стену огня. Рас подогнал плот к берегу в полусотне ярдов ниже по течению, выскочил на берег и, подтянув край плота на отмель, чтобы не унесло течением, бросился в джунгли. Быстро, как только мог, он пробивался сквозь заросли вдоль огненной стены. Объятая пламенем птица, безумно вереща, врезалась в ствол дерева и пала к ногам юноши. Запах паленых перьев вызвал у Раса острый приступ удушья. Снаряд Птицы выжег круглый участок джунглей диаметром с сотню ярдов, и вверх пламя вздымалось примерно на такую же высоту. Оно вырвалось сперва далеко за пределы этого круга, но затем, задушенное густой и влажной зеленью, напоенной две ночи назад ливнем, отступило, оставив мрачный пепельный след на всем живом. Прошло немало часов, прежде чем Рас смог приблизиться к этому кругу вплотную, и даже тогда пепел обжигал его босые ноги. Лишь к рассвету он остыл достаточно, позволив Расу пройти до самого центра пожарища. Джунгли исчезли. Устояли лишь стволы самых могучих деревьев, но и они, лишившись всех ветвей и дочерна обуглившись, были безнадежно мертвы. Повсюду из пепелища, точно гнилые зубы смерти, изглоданными угольками торчали пеньки. На краю мертвой зоны Рас заметил бесформенную кучку, которая еще недавно была, похоже, обезьяной. От нее мало что оставалось -- лишь по костям черепа, просвечивающим свозь обугленные лохмотья плоти, Рас сумел определить, кому принадлежат останки. Рас ощутил дурноту. Могла ли Ева уцелеть в этом адском котле? И хотя она уверяла Раса, что Птицей управляют обычные люди, простые смертные, им все же было подвластно нечеловеческое оружие -- божественное по своей мощи. В результате упорных поисков Рас раскопал еще несколько кучек испепелившейся плоти, все ближе к краям выжженного пространства. Если Ева оказалась близко к центру, то от нее и костей не осталось. Как только взошло солнце, Птица вернулась -- совершить контрольный облет обработанной накануне территории. Рас укрылся в зарослях и не выходил, пока слышался ее рокот. Затем, медленно переставляя одеревеневшие ноги, вернулся к реке. Плот исчез. На мгновенье Раса охватила радостная уверенность, что это Ева, избежав чудом смерти, взяла плот. Но никаких следов на песке, кроме своих собственных, не нашел. Значит, просто плохо закрепил плот накануне, недостаточно вытащил его на отмель, и течение распорядилось им по своему усмотрению. Угрюмо скорчившись, Рас долго сидел под сенью прибрежных зарослей. Даже в мрачной своей ярости он находил новые образы. Рас видел себя подобным солнцу на закате, склоняющимся за горизонт. Ярость его пылала багровым диском; наступающий следом мрак был словно страх одиночества. Рас противился, но утопал в нем; вместе с ним тонули пестрые краски прежней беззаботной жизни. Вот розовая кайма вечерних облаков; вот бездонная синь потемневшего на востоке неба. Следом голубым крохотным облачком вспыхивает сердце; бледно-зеленая, местами желтая лента обрамляет кровоточащий диск. Если Рас утонет во мраке, он оборвет последние нити жизни. Все вокруг почернеет, как глаза шакала, как мысли голодного леопарда. Смерть Евы Рантанен стала последней каплей, последним толчком, толкающим солнце его жизни в бездонную пропасть отчаяния. Глава двенадцатая. Паучье болото Рас не успел полюбить бледнолицую так, как любил Мирьям, Юсуфу или Вилиду. Чувство к ней только зарождалось, пусть и вопреки всем мучениям и обидам, которые Ева ему причинила. Сейчас его ярость горела ровно, как нависшее над горизонтом, но все еще багровое солнце, и Рас не мог позволить ей кануть в никуда, умножая скорбь. Пусть садится на небе настоящее солнце; внутреннее солнце его не покинет. Рас жаждал мести. Первый на очереди Биджагу, следом -- Игзайбер. Это он послал Птицу охотиться за Евой, он приговорил ее к смерти. Значит, надо разобраться с Биджагу побыстрее -- этот должок требует непременной и безотлагательной оплаты, затем добраться до устья и прижать Игзайбера. А уж после всего забраться на башню -- и Птица, и люди, что были в ней, обречены. Багровый шар над горизонтом его сознания -- Рас видел его как бы воочию,-- набухал и разгорался. Краски внутреннего небосвода стали ярче -- воображаемое солнце покатилось вспять, с запада на восток, выворачивая ночь наизнанку, сбрасывая ее, точно змеиную кожу. Такое могло случиться только во внутреннем, воображаемом мире -- реальное солнце всегда неумолимо скатывалось за горизонт. Юноша вернулся на берег. По крайней мере, он не оставил на плоту свою сумку и два топора вонсу; вынув их из-под кустов, куда ранее зашвырнул в спешке, Рас занялся делом. Срубая деревца подходящего размера, зачищая их от веток и снося к берегу, он возился почти целый день до вечера. Связав затем шесты лианами, отправился за пропитанием. Охота, разведение костра и приготовление ужина -- Рас испек подстреленного попугая -- отняли еще час; стало смеркаться. Отплывать было уже поздновато. Но через полчаса Рас понял, что до утра на месте не выдержит, и оттолкнул новый плот от берега. Река бережно приняла его в свои объятия и понесла, плавно покачивая. Берега сблизились, течение усилилось -- плот увеличил теперь скорость. Внезапно берега, столь долго соседствовавшие, раздались, разошлись в стороны -- реки больше не было. Болото, Паучье болото расстилалось перед Расом. Шест, которым юноша толкал плот, на глубине всего нескольких футов увязал в иле -- чтобы не потерять его, приходилось соблюдать осторожность. Солнце уже скрылось за верхушками гор. Небо в просветах листвы еще голубело, но под ветвями сгущался мрак. Точно хвосты бесчисленных змей, повсюду свисали, тянулись к воде лианы. Гроздья огромных мясистых кувшинок неохотно расступались перед плотом. Необыкновенно большие насекомые, едва не задевая щеки крыльями, злобно жужжали вокруг Раса с недвусмысленными намерениями. Вода, плеснув, омыла палубу и на миг обогрела ноги. Нечто тонкое и длинное шлепнулось Расу на лицо; не успев разобрать что, он смахнул это в сторону. Подняв взгляд, увидел огромного, с голову человека, паука, озабоченно спешащего вверх по паутине. Он показался совсем черным в наступивших сумерках, хотя по предыдущему своему путешествию Рас помнил пауков пурпурными с желтой полосой поперек туловища и четырьмя парами кроваво-малиновых фасеточных глаз. Вонсу говорили, что укус обведенных желтой полосой челюстей заставляет душу человека исходить в крике до самого конца агонии. И хотя Рас не был вполне уверен в правдивости россказней вонсу, проверять лживость этой байки на себе отчего-то не захотелось. Пауки действительно выглядели зловеще и наверняка могли быть ядовитыми. Что-то плеснуло серебром рядом с палубой. Рас ахнул с размаху шестом в темноту -- и угодил во что-то неподатливое; что-то затрепыхалось в воде. У Раса заныла вдруг старая рана на ноге, след давнего укуса гадюки; он поспешил увести плот подальше. А через несколько мгновений по его плечу скользнуло нечто твердое и холодное. Вскрикнув, Рас бросился плашмя на палубу. Плот тихо скользил сам по себе, пока юноша, слегка подрагивая, лежал лицом вниз. Но ничего не произошло. Взяв себя в руки, Рас снова заработал шестом. Теперь уже он стоял на коленях и внимательно поглядывал по сторонам. Рас, должно быть, совершенно поседел от паутины, стряхивать которую было нетрудно, но бесполезно -- так много ее висело кругом. В очередной раз пальцы наткнулись в волосах на иссохшую мумию большой бабочки. Рас смахнул трупик в воду; медленно кружась, бабочка поплыла прочь. Ночи стояли еще теплые, но юношу покалывал озноб -- словно водяные жуки, выскочившие из холодных, как ледниковый ручей, глубин, карабкались по его коже. Чувство было таким реальным, что Рас, не сумев удержать себя в руках, шлепнул ладонью по плечу. Это казалось похуже леопардов в джунглях. И, в отличие от джунглей, никакой красоты. Одни лишь змеи и пауки, закутавшись в покровы ночи и сочась смертельным ядом, терпеливо поджидали во влажной тишине. Мрачные арки, нарисованные взбудораженным воображением из нависших над водой ветвей и искривленных стволов по бокам, одна за другой вставали впереди -- вратами, ведущими к смерти. Паутина хватала Раса своими хрупкими, но настойчивыми лапками. Он уже весь был покрыт ею -- закутан сверху донизу, как большая, приготовленная для паучьей трапезы куколка. Даже на шесте вырос набалдашник из клейкого паучьего пуха, и шест представлялся теперь духом, длинным духом окоченевшей змеи. Рас тряхнул головой и запретил себе думать о змеях. Когда же выйдет луна? Будь небо посветлее, что-то пробилось бы сквозь листву и сюда. Тогда, по крайней мере, он видел бы пауков, а не шарахался от каждой тени. И лианы не принимал бы за змей. Рас оттолкнулся. Тут же нечто темное устремилось по ветви над головой прямо на него. Юноша взмахнул шестом, но промазал. Плот, двигаясь медленно, уткнулся в ствол дерева. Рас замер, но расслышал лишь собственное дыхание. Затем -- осторожные, скребущие дерево и душу, звуки. Он резко повернулся -- ничего, кроме отдаленного бесконечной чередой лохматых темных арок мерцания. Рас глубоко вдохнул, успокаиваясь. Местечко не из самых приятных, но стоит ли так бояться, так себя накручивать? Вот уж воистину следствие страшных сказок, которыми пичкала его Мирьям с самого раннего детства. Или это память тела о страшном гадючьем укусе, который чуть не свел Раса в могилу? А может быть, что-то столь же древнее, как и сама смерть? Болотные испарения терзали обоняние Раса. Водяные цветы, сейчас невидимые, испускали аромат сдохшей с неделю тому назад крысы. Зловоние усиливали гниющие стволы и разлагающиеся мертвые черви. Вода в болоте, пусть медленно, но двигалась -- стало быть, не застаивалась и вонять вроде не могла. Тем не менее воняла, да еще как! Напитанная тиной и густым илом, она двигалась медленно, словно кровь в жилах умирающего. И даже припахивала кровью. И еще множество составляющих открывал Рас в этом букете миазмов. Все это фантазии, решительно и твердо объявил себе Рас. Вода не пахнет кровью, тут мой нос расшалился. И пауки не ждут момента, чтобы свалиться на голову, не подстерегают за каждой веткой. Наоборот, они боятся меня. Если один и угодил в меня, так только по ошибке. И змеи приблизиться могут лишь по недоразумению. Зачем им нападать на меня? -- они ведь не могут меня съесть и прекрасно об этом знают. Остерегаться следует лишь случайных столкновений -- от них, впрочем, тоже никто не застрахован. Когда шесть лет назад Рас впервые посетил Паучье болото, гадюка укусила его почти сразу же после вторжения. Тогда Расу почудилось, что змея именно его и поджидала -- как посланец Игзайбера, мстящего за ослушание. Если Игзайбер действительно хотел закрыть от него болото, он мог бы сбросить Расу на голову одного из гигантских пауков прямо сейчас, не откладывая. --Ну, давай, начинай! -- громко выкрикнул юноша.-- Я раздавлю их, одного за другим, и все равно пройду к своей цели! Ничего не произошло. Рас продолжил плаванье. Наконец луна, словно выпущенная болотным дьяволом из заточения, воссияла на небе. Ее долгожданные лучи заплясали по листве, колышущейся под слабым ночным ветерком. Внизу, под деревьями, ночной воздух оставался по-прежнему темным, будто затаившийся перед прыжком хищный ночной зверь. И все же часть лунного дождя пролилась сквозь листву; бледные лучики выкрасили серо-зеленым несколько кочек и кувшинок на пути, выхватили из тьмы длинный ползучий стебель, забравшийся по трещине в стволе дерева и триумфально распустивший в ней свой мертвенно-желтый цветок. В лунном свете паутина обернулась струнами фантастической арфы; перебор этих струн мог быть беззвучен любому, но только не Расу. Округлое мохнатое тельце, метнувшееся со всей своей дюжины ног по паутине вверх, полыхнуло Расу темным пурпуром и скрылось из глаз. Сама же паутина, совершенно несимметричная, кривобокая, странно выдающаяся гранями в одном направлении и только лишь намеченная в остальных -- cловно алмаз, отшлифованный безумным ювелиром,-- была, как отметил Рас про себя, сплетена пауком либо больным, либо cвихнувшимся. Какой манией может быть одержим сумасшедший паук? Какие болезненные, куцые мысли теснятся в его маленькой головке? Должно быть, ковыляют на кривых костылях крохотными красными уродцами, бредут по черному ноздреватому полу сознания. Куда? К просвету, к сияющему в самой сердцевине крошечного мозга образу бриллианта-выродка, поклониться ему или согреть в его холодном сиянии скрюченные лапки? А сверху на них сочится скудный свет, пролившийся прежде сквозь узор паутины и лишь затем совершивший путешествие по заковыристому лабиринту фасеточных глаз. Раздался громкий всплеск; Рас от неожиданности подпрыгнул и выругался по-амхарски. Затем, увидев в лунном луче голову большой болотной лягушки, звонко рассмеялся. Громкое кваканье -- а к первой лягушке присоединились и другие -- развеяло ночные страхи, и болото из средоточения опасностей превратилось в обычную грязную лужу. Рас поплыл дальше, успокоенный. Лягушка плыла впереди к своей лягушечьей цели -- за подружкой или в поисках пропитания, решил Рас. Внезапно ее головка исчезла. И она не нырнула, как этого можно было бы ожидать; ее перепончатые лапки еще панически дернулись над поверхностью, прежде чем окончательно исчезнуть. Мелькнул на мгновенье толстый черный хвост неведомого обитателя болотных глубин, и на воде остались лишь ленивые круги. Затем вырвался большой пузырь и довольно долго держался на поверхности, пока наконец не лопнул. Над головой стало еще больше обрамляющей живые арки паутины. Сейчас, когда стало светлее и Рас мог вовремя заметить паутину, он сбивал ее концом шеста, затем гнал плот до следующей. Выскакивали потревоженные встряской сетей пауки, добегали до оборванных нитей и застывали в недоумении. Рас сбивал и их или шугал шестом, и они ударялись в паническое бегство. Один паук с перепугу шмякнулся на плот, и Рас едва не перевернул свое утлое суденышко сам. Паук метался по палубе и уже примерялся к прыжку в сторону Раса, когда конец шеста размазал его и смахнул останки в воду. Так продолжалось весь остаток ночи. Ближе к рассвету паутина, порою весьма поврежденная, встречалась все реже и реже. И деревья расступились. Болото сильно обмелело, и в конце концов плот безнадежно увяз в иле. Пришлось бросить его, и дальше Рас побрел пешком. Вода, сменившаяся жидкой тинистой кашей, не доходила и до лодыжек. Наверное, здесь можно было отыскать фарватер, ведь и вонсу, и шарикту в своих набегах пересекали болото на лодках, но Бог знает сколько времени это отняло бы. Быстрее добраться пешком, хотя такая прогулка не слишком радовала юношу. В осоке могли скрываться змеи, и теперь, прежде чем сделать шаг, Рас шарил впереди себя шестом. Такой способ ходьбы, довольно медлительный, действовал Расу на нервы. Ил хватал Раса за лодыжки, порою дотягивался и до икр. C громким чавканьем ноги выскальзывали из его цепких объятий. Казалось, болото мечтает засосать Раса целиком, а пока лишь пробует на вкус. И осока ощетинилась зелеными зубчатыми лезвиями, способными исполосовать в кровь ноги. Разок юношу цапнуло какое-то невероятно кусачее насекомое. Подпрыгнув от боли с невольным вскриком, Рас раздавил его в лепешку, но боль прошла далеко не сразу. А утихнув, оставила на плече след -- фиолетовое пятно размером с ноготь большого пальца. Пройдя милю такого утомительного пути, Рас стал встречать участки почвы повыше и посуше. По ним юноша передвигался еще осторожнее -- ему казалось, что край болота, а с ним и новые опасности, уже близко. Встретив в траве змею футов четырех длиной, юноша огрел ее шестом по матово-алой спине и съел в сыром виде, отрезав прежде ослепительно черную голову и выпотрошив. Он еще не вполне завершил трапезу, когда услышал впереди человеческие голоса. Отбросив остатки змеи в сторону, распластался в грязи, затем внимательно огляделся. Перед глазами, за небольшим водным пространством, возвышался холм или островок, и крики доносились именно оттуда. Вода, в самом глубоком месте Расу по пояс, к берегу стала мелеть, и вскоре Рас, никем не замеченный, выбрался на островок. Заросли на нем имели почти привычный для Раса вид: увитые лианами деревья росли достаточно часто, чтобы при необходимости пробираться поверху, и подлесок был густым. С высокого дерева на краю островка Рас увидел впереди песчаную косу, не слишком длинную. За нею лежал еще один островок, пониже. И хотя ветви мешали обзору, Расу удалось разглядеть двух мужчин, облаченных в белые одеяния. Оба -- худые, очень высокие, длинноногие -- были черны как смоль. Наскакивая с криками друг на друга, они сражались, причем один работал копьем, другой же отмахивался мечом. Воином с мечом в руке был Гилак, король Шарикту и старый знакомый. Глава тринадцатая. Тюремщик, кто твой пленник? Три года тому назад один из частых визитов Раса в окрестности деревни вонсу совпал с третьим днем пленения Гилака. Со своего излюбленного дерева за рекой Рас разглядел клетку перед Большим домом. Бамбуковое сооружение, высотой в семь, а шириной фута четыре, висело на перекладине, каждый конец которой был уложен на высокий деревянный треножник. И клетка, и ее необычная опора были выстроены по такому случаю специально, в чем Рас и убедился, подобравшись поближе и подслушав разговоры обитателей. Об этом говорили все: и женщины на прополке, и подростки, и сторожа северных ворот. Казалось, вся деревня охвачена тревожным ликованием. Пленение короля шарикту было событием, достойным легенд и песен для многих поколений вонсу. Им случалось брать в плен шарикту -- последний попался около четырех лет тому назад,-- но никогда еще не попадал им в руки сам король. Ему готовились царственные мучения; пытки должны были длиться по меньшей мере месяц; затем намечалось сожжение заживо. Это и послужило причиной всеобщего ликования. Тревогу же вызывала опасность вооруженного нападения шарикту с целью отбить короля. Следовало принять дополнительные меры по охране: увеличить число стражей на стенах и послать разведчиков для слежки за передвижениями противника. А это было нелегко -- маленькое племя не могло позволить себе надолго такую роскошь. И часовые, и лазутчики должны были по мере возможности совмещать свои обязанности с охотой. Недостаток дичи и так уже вызывал нарекания и ропот среди вонсу; поэтому Тибасу, вождь племени, обратился к воинам с речью, в которой призвал их к самообладанию и терпению. Им следовало также утихомиривать собственных жен, если те начнут вслух жаловаться. Время сейчас непростое, говорил вождь, но это и время нашего величайшего торжества. Ничто не дается даром, и такой наш успех требует от всех и каждого самопожертвования, тяжкого труда, непрерывных молений и неослабевающей бдительности. Лишь соединив усилия, вонсу смогут, как случалось и в прошлом, отразить любое вооруженное вторжение, продолжал вдохновенно ораторствовать Тибасу. Вонсу -- великий народ, люди, что и означает само слово "вонсу", и, естественно, их ждет победа над этими погаными шарикту -- двуногой разновидностью крокодила. И так далее в том же духе. Раздавались одобрительные возгласы. Народ, потрясая копьями, повторял самые пылкие и меткие выражения. Пиво лилось рекой. Вся деревня: воины, женщины, дети и даже часовые на стенах -- попросту упилась. Если бы шарикту предприняли освободительный рейд в первую же ночь, они потревожили бы в худшем случае лишь кур и свиней. Рас слышал это собственными ушами от смеющихся женщин, обсуждавших события той ночи. На следующее утро вождь, воссев на трон, сделал воинам строгое внушение и велел блюсти трезвость до тех пор, пока не минует опасность нападения. Сам же при этом, ссылаясь на жажду и похмелье, прихлебывал пиво. Расу не составило труда узнать, как попался Гилак. И женщины, и стражи обсуждали великое событие множество раз и в мельчайших подробностях. Оказалось, что раз в году, непременно на седьмой день седьмой с начала года луны, шарикту совершают набег. Поэтому два подростка-вонсу устроились на дереве рядом с местом впадения реки в болото и увидели, как перед самыми сумерками в реку скользнуло каноэ с семью воинами-шарикту. Милей выше по реке шарикту разбили лагерь на ночь, юнцы же проскользнули мимо них в потемках часом позже. Наутро, когда шарикту подкрадывались к деревне, их поджидала засада. Тяжелый брусок красного дерева ударил короля по голове. Вонсу посыпались с деревьев, полезли из всех кустов, чтобы захватить бесчувственное тело Гилака. Шарикту, уступающие вонсу числом (трое из них были ранены первым же залпом), предприняли тем не менее мужественную попытку отбить тело. Один из них при этом погиб, еще двое получили ранения. Лишь тогда они отступили и обратились в бегство. Вонсу преследовать не стали, хотя с легкостью, как сами же и утверждали, могли захватить всех до последнего. Они уже одержали замечательную, славную победу, не потеряв при этом ни одного воина даже раненным, зачем же испытывать судьбу? Хотя шарикту и не сумели спасти Гилака, они прихватили с собой, отступая, "бибаду", как называлось это на языке вонсу. Рас, услышав немало описаний, в конце концов сообразил, что собой представляет королевское оружие. По-английски оно называлось мечом. Очевидно, меч был единственным -- даже у шарикту,-- и лишь король удостаивался права носить его. А по убеждению многих вонсу, меч этот и был настоящим королем шарикту. Воин, который завоевывал право ношения меча, был просто его хранителем, королем же величался из простой учтивости. Стоящий в клетке Гилак был так же черен, как и вонсу. Но в отличие от своих низкорослых и коренастых тюремщиков -- высок и строен. Длинные волосы пленника казались не курчавыми, а просто волнистыми -- для полной уверенности Расу следовало рассмотреть их поближе,-- и были аккуратно уложены в узел на макушке. Рас рассматривал узкое и худое лицо Гилака, его гладкий высокий лоб, большие темные глаза, орлиный, как у матери Раса, нос, выступающие скулы, тонкие губы и выдающийся вперед подбородок. Такой одежды, как у пленника, за исключением короткой накидки из шкуры леопарда на плечах, Рас еще не видывал -- белая мантия с длинными рукавами закрывала тело почти до колен. И, что уж совсем необычно, она была изукрашена по кромке орнаментом из красных и черных то ли букв, то ли знаков. Сжав руками прутья, Гилак стоял в клетке и изучал своих тюремщиков. Те глумились над пленником, тыкали в него острыми кольями. Гилак стоял недвижно, точно изваяние, и лишь когда колья угрожающе приблизились к глазам, отвернулся. Рас легко мог сообразить, как вонсу собираются поступить с пленником. Еще совсем ребенком, в компании Вилиды и остальных он наслушался восторженных рассказов о пытках, которым был подвергнут последний из захваченных в плен. Описывая муки пленного шарикту, дети закатывали глаза, цокали языками, нервно хихикали и содрогались в притворном ужасе. Казалось, лишь Вилида немного сочувствовала жертве. И это еще сильнее привязало Раса к ней. Он не мог себе объяснить, как сочувствие девушки к бедняге может так сильно влиять на его чувства. К тому же, не вмешайся этот шарикту в дела вонсу, не лезь он на их территорию, он и не пострадал бы. Что мешало ему заниматься в болоте собственными делами и не соваться, куда не просят? Возможно, по той же самой причине, объяснял себе Рас, по которой он и сам не упускает случая пошпионить за вонсу. Это проявление храбрости, это любопытно и нервы щекочет. Но если уж попался, пеняй только на себя! На похищение короля Раса подвигло не сочувствие к нему -- лишь любопытство и дерзость самого предприятия. Ко всему еще примешивалась обида на вонсу, грубо отвергших его, и желание насолить им за это. И бог знает что еще! Это будет чертовски занятно, и Рас вздрагивал от нетерпения в предвкушении предстоящего рискованного развлечения. Юноша долго выбирал подходящий момент. В первую ночь он лишь забрался на священное дерево, чтобы тщательно разведать обстановку. Возле клетки постоянно горел костер, и один часовой неотлучно бодрствовал при нем. Смены происходили примерно каждые два часа, и всякий раз сменяющий довольно долго болтал возле костра с прежним караульным. Рас изучил клетку: одна из ее стенок служила дверью и была заперта лишь на узел из сыромятного ремешка. Ничто, кроме бдительности стражей, не мешало Гилаку развязать ее самостоятельно. Еще четверо часовых на платформах охраняли ворота -- каждый свои. Предполагалось, что они должны следить за происходящим снаружи; часовые, однако, больше таращились на пленника. На следующий день деревня вернулась в основном к привычному ритму жизни. Лишь стражей стало больше обычного. Женщины спозаранку подались в поле, двое охотников с двумя подростками-подручными ушли в джунгли на охоту либо на разведку. Тибасу, восседая на троне, попивал пиво и разглядывал свой знатный трофей. Заклинатель духов, облаченный в высокую ритуальную шапку и с закрытым деревянной маской лицом, отплясывал вокруг клетки, вращая вокруг головы на бечеве деревянный ревун. Его глуховатый вой, накладываясь на журчанье струн арфы старого Габаду, звучал весь день напролет. В полдень небольшими группками удалились почти все остальные -- вероятно, на разведку, предположил Рас. Вонсу, отправляясь на охоту, лиц обычно не раскрашивали, лишь когда дичь вызывала особое почтение и, следовательно, имела прозвище. Но в таких случаях они отправлялись на нее целым отрядом. Из взрослых в деревне оставались лишь подвыпивший с утра Тибасу, шаман Вавафу, старик Габаду да три старухи с грудными младенцами. Остальные женщины с детьми постарше трудились на прополке. Один часовой стоял у западных ворот деревни, второй -- на стене через перешеек. И снова Раса посетила мысль, что наблюдай сейчас за деревней из джунглей отряд шарикту, спасенье короля было бы для них минутным делом. Но вонсу не выглядели озабоченными подобными опасениями -- вероятность нападения представлялась им сейчас минимальной. Действительно, сбежавшим шарикту, чтобы вернуться к себе и собрать спасательную экспедицию, требовалось как минимум еще несколько дней. Рас, проводив взглядом разведчиков, буквально задергался. В голову пришла идея, ошеломившая наглостью даже его самого. Почему бы прямо сейчас не войти через северные ворота и не забрать короля? Пока поспеет караульный от западных ворот, если он вообще осмелится подойти ближе, Рас уже справится с запорами. Он может вооружить короля копьем и ножом, и если часовой все-таки нападет, придется его прикончить. Жирный Тибасу и старый шаман не в счет. Рас с королем заберут на берегу один из челноков и переправятся через реку. Может быть, Гилаку не очень-то придется по душе направление на север -- из-за всяческих суеверий, связанных с белой кожей Раса,-- но выгода самого освобождения из плена наверняка будет ему очевидна. Если же нет, если он так туп, что упрется и не захочет выходить из клетки, так не стоит с ним и возиться, рисковать ради него. С другой стороны, не безопаснее ли проделать все это ночью, под покровом темноты? Главную трудность ночью составит путь по ветке священного дерева и по крыше хижины шамана. Если из-за неизбежного шума поднимется тревога, вся деревня вскоре будет на ногах. В своей собственной резвости Рас был уверен, он-то ускользнет, а вот как насчет короля? Попытка может быть лишь одна, у второй слишком мало шансов на успех -- охрана пленника значительно усилится. Кроме того, выйдя на свет костра возле клетки, никак не укрыться от глаз часовых на воротах. --Я сделаю это прямо сейчас,-- сказал себе Рас. Он не мог объяснить себе, почему решил, что более подходящего времени не найти -- словно черт за язык дернул! Спустившись с дерева и скрываясь за кустами, юноша подкрался к северным воротам. Они были прикрыты, но не заперты изнутри на засов и скрипнули, когда Рас слегка налег плечом на створки. Приоткрыв их, Рас скользнул внутрь. Скрип ворот затерялся в гуле ревуна, завываниях шамана и звоне арфы и никого не всполошил. Рас притаился на мгновенье за углом хижины Вавафу. Все было спокойно. Чафаджу, страж западных ворот, стоял к нему спиной, а Сазангу, охраняющий далекую восточную стену, как раз утолял жажду из большой тыквенный бутыли. Сердце у Раса подпрыгивало и бухало, как вонсу, отплясывающий неуклюжую ритуальную пляску. От волнения он дрожал, но рука крепко сжимала копье, а грудь вздымалась ровно. Он вышел из-за хижины и под ярким полуденным солнцем направился к центру деревни. Рас шел спокойно, не спеша, словно всю жизнь провел внутри этих стен. И почти до самой цели добрался никем не замеченный. Когда Рас был всего в нескольких шагах, Вавафу замер и прервал декламацию. Деревянный ревун на конце бечевы совершил по инерции несколько оборотов вокруг его головы и с унылым свистом, напоминающим последний вздох умирающего, замер. Детишки с воплями брызнули по деревне во всех направлениях. Тибасу, уронив в пыль деревянную чашу с пивом, с трудом приподнялся. Затем он взвыл и попытался забиться под трон. С северных ворот его вой подхватил Чафаджу. Гилак, сжав прутья, стоял, казалось, совсем спокойно; лишь широко распахнутые глаза да мелкая дрожь всего тела выдавали его истинные чувства. Вавафу, выйдя из оцепенения, шлепнулся оземь и забился в конвульсиях с шакальим подвизгиванием. Через него Рас просто перешагнул, но вот пройти спокойно мимо торчавшего из-под трона могучего зада не сумел, просто не удержался. Отвесив вождю изрядного пинка -- тот с тихим воем пытался втянуть под трон и огузок,-- Рас захохотал, подошел к клетке и одним резким движением ножа разрубил запоры. --Выходи оттуда, Гилак! Медлить опасно! У нас совсем мало времени,-- произнес он на языке вонсу. Если Гилак и понял, то ничем этого не выказал. Зубы у него клацали; кожа под глубоко коричневым пигментом посерела. Но когда Рас вытащил его из клетки за руку, противиться не стал -- вообще, вел себя, как человек, по душу которого собственной персоной явилась Костлявая. --Я не призрак, я сын Бога,-- сказал ему Рас. Гилак промычал что-то в ответ, но явно не успокоился.-- Ты не понимаешь языка вонсу? Ну, не беда. Рас решил не давать королю оружия -- очухавшись, тот чего доброго нападет на своего спасителя. Подталкивая Гилака перед собой, Рас спешил к западным воротам. Чафаджу, слабоумный сынок вождя, плотно зажмурив глаза и пуская слюни, стоял на платформе и бешено отмахивался копьем от невидимых напастей. Рас с Гилаком уже прошли под ним, а он все никак не мог уняться, все тыкал и тыкал копьем в воздух. Погони не было. Рас греб, Гилак же сидел на носу. Рас решил, что можно подняться на несколько миль по реке, прежде чем бросить челнок. Когда еще вернутся разведывательные команды! А из оставшихся сейчас в деревне никто даже не потрудился проследить, в каком направлении они отчалили. Так что сразу прятаться в джунглях, а затем шагать лишнее было вроде незачем. Когда, покинув челнок, они с Гилаком шли к заготовленному заранее укрытию, Рас не мог удержаться от смеха. Он был счастлив. Сейчас, когда опасность миновала, все происшедшее представало исключительно в забавном виде. Внутренне он корчился от хохота. Рас то шел, то приплясывал. И всякий раз, когда приближался к королю, тот вздрагивал. Так король шарикту и стал его пленником-гостем на долгие шесть месяцев. У Раса, неподалеку от скал, с которых начинались земли вонсу, хранилась бамбуковая клетка, изначально задуманная как ловушка на леопардов. Король безропотно влез в нее лишь по мановению руки Раса. Запоры, рассчитанные на леопарда, человека сообразительного не могли задержать дольше, чем на минуту-другую. Поэтому Расу пришлось сконструировать самострел, приводимый в действие дверью клетки. Если, спасаясь от стрелы, Гилак пригнулся бы или лег на пол, то в такой позе ему было бы непросто приподнять тяжелую дверь. В то же самое время механизм двери опускал еще одну, внутреннюю дверь -- из заостренных внизу кольев. Они вонзались как раз туда, где должен был лежать открывающий дверь пленник. Стоило приподнять наружную завесу лишь наполовину, и немедленно вылетала стрела, а следом в пол вонзались колья внутренней решетки. Рас так гордился своим изобретением, что порою просто испытывал искушение подбить Гилака на побег и увидеть механизм в действии. Он объяснил королю, что может случиться с ним при попытке к бегству. Казалось сперва, что тот не понял, но несколько мгновений спустя Гилак кивнул и произнес что-то на языке вонсу. Это был не совсем вонсу, во всяком случае не тот, на котором говорили в деревне и к какому привыкло ухо Раса. Разница вскоре получила объяснение: Гилак немного говорил на языке рабов племени шарикту. Рабы же вели свое происхождение от вонсу, захваченных в плен много поколений тому назад, и говорили потому иначе. Рас, слегка обжарив на костре кусок обезьянней тушки, протянул ее королю, но тот отказался наотрез. Расу было невдомек пока, то ли это мясо табу для шарикту, то ли король попросту боится отведать пищу духов. Рас пожал плечами и предоставил королю самому беспокоиться, когда и что есть, и есть ли вообще. Следующим же утром Рас приступил к изучению языка шарикту. Гилак сперва отказывался от содействия, но когда Рас пообещал королю свободу при условии сотрудничества или смерть в противном случае, тот мгновенно поумнел и разомкнул уста. В полдень он не отверг уже и пищу. Рас же в награду позволил Гилаку выйти из клетки ненадолго -- на расстояние вытянутого копья,-- перспектива загадить клетку экскрементами пока откладывалась. На следующий же вечер Рас вернулся к деревне вонсу -- оценить последствия своей проказы. Он вскарабкался на любимый свой насест на ветке священного дерева и навострил уши. Все взрослое население деревни, кроме часовых, сгрудилось возле костра перед троном вождя. Биджагу с копьем в руке держал речь. --Этот дух вовсе не дух! --Аххх! -- выдохнула толпа.-- Этот дух вовсе не дух! --Этот дух вовсе не дух,-- уточнил Биджагу.-- Он явился к нам из Страны духов. --Он явился из Страны духов? --Да, он явился из Страны духов. Но этот дух вовсе не дух! --Этот дух вовсе не дух! Биджагу, потрясая во тьму копьем, мерил пятачок шагами. --Этот дух вовсе не дух. Он не призрак. Он сын матери-обезьяны и высокого божества. --Он сын матери-обезьяны и высокого божества? -- загудело собрание. --Он сын матери-обезьяны и высокого божества! -- повторил Биджагу.-- Дух сказал мне это сам! --Дух сказал тебе это сам? --Дух, который вовсе не дух, сказал мне это сам. Я тогда был еще ребенком, а не воином. И Вилида, и Сатину, и Фьювита, и Патапи, и я -- мы все играли с ним, когда были детьми. Мы играли с ним в кустах на берегу. --Аххх! -- дружно выдохнули все вместе. --Сейчас Сатину умер и стал духом. Мы не можем спросить его без помощи Вавафу. Но если вы мне не верите, спросите Вилиду и остальных, которые еще живы. --Спросить Вилиду и остальных, которые еще живы? -- повторили воины. --Они подтвердят, что я не лгу! Этого духа зовут Лазазу Тайгади! --Этого духа зовут Лазазу Тайгади! --Этот дух вовсе не дух! --Этот дух вовсе не дух! --Из него течет кровь! --А-а-а! Из него течет кровь! --Я сам это видел! У него красная кровь! --У него красная кровь? А-а-а! --У настоящих духов кровь белая! Белая! --У настоящих духов кровь белая! --А из этого течет красная! --А из этого течет красная! --Этот дух вовсе не дух! Этот дух сын матери-обезьяны и высокого божества! Прежде, чем воины снова взвыли, вмешался Тибасу, вождь племени: --А разве сын божества это не дух? --Этот дух может умереть! -- громко парировал Биджагу.-- Значит, он вовсе не дух! --Этот дух может умереть? --Гм, гм! -- откашлялся Тибасу.-- Но этот дух живет в Стране духов. Может ли простой смертный осмелиться на это? --Шабагу,-- воскликнул юноша,-- наш великий предок Шабагу поведет нас туда за собой! --Наш великий предок Шабагу поведет нас туда за собой! --Шабагу был сыном высокого божества! -- добавил Биджагу.-- А его матерью была Задафа, простая женщина вонсу. --Шабагу был сыном высокого божества. А его матерью была Задафа, простая женщина вонсу! --Шабагу умер! -- выкрикнул Биджагу. --Аххх! Шабагу умер! Он и вправду умер! --Лазазу Тайгади -- сын высокого божества! Шабагу тоже был сыном высокого божества! Шабагу умер! Лазазу Тайгади может умереть! --А-а-а! Он может умереть! Он может умереть! Воины, размахивая копьями, повторяли вновь и вновь: --Он может умереть! Поднялся старик Вавафу и принялся отплясывать, потрясая жезлом, на кончике которого гремели наполненные горохом пустые тыковки. --Он может умереть! -- подвывал шаман.-- Мальчик-дух может умереть! Включились в пляску и остальные; скоро все вместе скандировали: --Он может умереть! Он может умереть! Тибасу грузно поднялся с трона и вонзил в насыпь скипетр. Воины смолкли и прекратили танец. --Кто же, в таком случае, убьет духа? --Этот дух вовсе не дух,-- отозвался Биджагу.-- Я готов убить сына матери-обезьяны и высокого божества! Я, Биджагу, убью его копьем моего отца! Мгновенье спустя, в землю у ног Биджагу вонзилось копье, пущенное рукою Раса; его древко упруго вибрировало. Воины оцепенели; их глазки воровато забегали -- они поглядывали друг на друга. Тут Рас выпрямился во весь рост и испустил долгое пронзительное улюлюканье, которому его некогда научил Юсуфу. Воины подняли глаза и в отблесках костра увидели на ветке священного древа светлую фигуру духа. Поднялась мгновенная паника; через несколько мгновений всех с площадки как корова языком слизнула; народ рассыпался по хижинам и позапирался. На площадке в одиночестве остался Вавафу; старик лежал, подергиваясь, с распахнутыми широко глазами, и обильно пускал слюни. Рас испустил еще один клич и ретировался. В следующий свой визит Рас обнаружил, что Биджагу, присвоивший рэсово копье, сулится убить Лазазу Тайгади именно им. Это Расу не понравилось. Поздно ночью он проник в деревню и выкрал свое копье. Возвращаясь по кругу к священному дереву, остановился в раздумьи: не заглянуть ли по пути к Вилиде? Чем дольше Рас думал о девушке, тем сильнее возбуждался. Наконец подкрался к ее хижине, стоявшей неподалеку от западных ворот, отогнул край циновки, которой был прикрыт дверной проем, и бочком скользнул внутрь. Постоял, дожидаясь, пока глаза не привыкнут к темноте. Хижина состояла из двух помещений, разделенных бамбуковой перегородкой. Родители Вилиды спали в дальней комнате, а Вилида с братом семи лет -- на циновках у стены прихожей. Рас осторожно улегся рядом с девушкой и тихим шепотом окликнул ее. Услышав сонное мычание, прижал к ее губам ладонь. Тут она наконец проснулась и попыталась подняться. Рас мягко придавил ее к циновке и шикнул на ухо. Вилида дергаться перестала, но все еще вздрагивала. Второй ладонью, лежавшей на груди девушки, Рас ощутил, как тревожно бьется ее сердечко. --Я не собираюсь причинять тебе вред, любимая,-- шепнул Рас.-- Если ты не станешь кричать, я уберу ладонь. Девушка кивнула, и Рас освободил ее уста. --Ой, Рас, зачем ты здесь? -- нежно шепнула она. --Я хочу тебя, Вилида! Я так долго тосковал по тебе! А ты хоть немного тосковала? Вилида поцеловала его и, прежде чем юноша успел вернуть поцелуй, поднялась: --Подожди немного! Она прошла через комнату и завозилась с горшками. Звон посуды действовал Расу на нервы. --Я приняла средство от беременности,-- сообщила она, вернувшись к ложу. --Почему -- ты не хочешь от меня ребенка?! --Все поймут, что это твой ребенок, и бросят его на корм крокодилам. А меня сожгут заживо. Спустя час братец Вилиды сел и громко заплакал. И неудивительно, подумал Рас, удивительно, что так долго не просыпался. Мать окликнула Вилиду, и девушка ответила ей, что брату приснился дурной сон и сейчас она его убаюкает. Рас попытался укрыться за телом Вилиды, но та тотчас же поднялась, и юноше осталось полагаться лишь на темноту и рассеянность Тизаби, матери Вилиды. Вилида быстро укачала малыша и, вернувшись к Расу, попросила его поскорее уйти, пока не случилось еще что-нибудь непредвиденное. Ей было страшно и за себя, и за Раса, и она пообещала при первом же удобном случае прийти на свидание, но только лишь за частоколом. А затем добавила: --Я слыхала разговор двух женщин. Им кажется, что Селиза встречается с тобой в джунглях. Это правда? Искушенный во лжи с самого детства, когда пользовался увертками, чтобы избежать очередной порки, Рас нашелся мгновенно: --Ох, да разве я прикоснулся бы к ней, если бы не эта штука, которая от тоски по тебе стала длиннее копья! А страдаю я только по тебе, моя Вилида! Рас убрался из деревни лишь за час до рассвета, как только из хижины Биджагу раздался вопль. Со всех сторон туда сбегался народ. По словам Биджагу, он проснулся и сразу обнаружил исчезновение копья. Кто посмел забрать его? Биджагу не успел повторить свой вопрос дважды, как получил ответ -- ясный и недвусмысленный. Копье вылетело из темноты и вонзилось в землю в самом центре деревни, рядом с троном вождя. А следом донесся клич, от которого в жилах застыла кровь. И уже через несколько мгновений все, не исключая и Биджагу, снова попрятались по хижинам. Рас спокойно спустился со священного дерева и отправился к своему подопечному шарикту. Гилак тем временем начал уже свыкаться со своим положением и явного страха перед Расом не выказывал. Они занялись языком; Рас хватал все с лету, и уже недели через три они могли вести непринужденный разговор на простую тему. Гилак, смекнув, что его знания можно продать и подороже, стал жаловаться на тесноту и неудобства. Рас выстроил клетку побольше. Спустя месяц Гилак снова начал охать. Рас расширил бамбуковое сооружение до размеров настоящего дома: двадцать на двадцать футов, и в высоту десять, тростниковая крыша и циновки, из которых можно было ставить перегородки. Гилак пожаловался, что не любит недожаренное мясо. Рас стал тщательнее готовить еду для него. Гилак стал сетовать, что ему недостает женщины. Дома он имел трех жен и ублаготворял их каждую ночь, кроме, разумеется, нечистого женского времени. А еще... --Еще что? -- не выдержал Рас. --А еще меня сочтут неудачником, а неудачливый король означает слабое королевство. И я отправлюсь на корм нашему богу, крокодилу Бастмаасе. --Вряд ли я смогу помочь тебе с женщинами,-- ответил Рас.-- Придется тебе поработать ручками. --Это не по-королевски,-- воскликнул Гилак.-- Так делают лишь мальчишки. --В самом деле? -- удивился Рас.-- Может, это и правда так у шарикту? Но лично я никогда не видел смысла в воздержании, хотя родители и принуждали меня к нему. Знаешь, ты мне в чем-то их напоминаешь. Расскажи еще о ваших любопытных обычаях. Однажды, когда Рас обратился к Гилаку с королевскими почестями, тот объявил: --Увы, я больше не король. С момента, когда я обронил Тукаат, мой божественный меч, я утратил королевские полномочия. Но я смогу стать королем снова, когда нынешний король, обладатель меча, на седьмое новолуние года явится в Великое болото, чтобы в течение семи дней сразиться один на один с любым претендентом. Гилак пояснил, что любой, в жилах которого течет королевская кровь, убив в эти дни короля, наследует престол. Гилаку удавалось убивать кандитатов в короли в течение целых семи лет -- и все же меч покинул его. --А что ты станешь делать, если я тебя освобожу? -- спросил Рас. --До начала седьмого новолуния придется скрываться в болоте. Затем убью короля, кто бы им ни был, и вернусь в свою деревню. Если же вернусь раньше, король вправе убить меня. И будет глупцом, если так не поступит. В нашем роду нет воина лучше меня. --А у многих ли, как ты выразился, течет в жилах королевская кровь? --Все шарикту до единого королевской крови. --Вот, скажем, я. Я сын Бога,-- заинтересовался Рас.-- Шарикту примут меня королем, если я убью меченосца? Гилак, ошарашенный вопросом, надолго задумался. В конце концов изрек: --Это неслыханно, чтобы нешарикту стал королем шарикту! --Почему бы и нет, не понимаю? -- сказал Рас. --Такого еще никогда не случалось. --Но отсюда же не следует, что и не может случиться! --Мой ум не в силах представить себе такое,-- пробормотал Гилак. --Вообрази, что я, убив короля, вхожу в вашу деревню с мечом в руках. Что будет? --Не знаю. Может, убьют тебя, может быть, разбегутся, а может, просто не обратят на тебя внимания. --Не так-то это легко -- не обратить на меня внимания,-- усмехнулся Рас. Через пару недель Гилак снова стал жаловаться на тесноту. --Но у тебя две комнаты,-- удивился Рас.-- У тебя больше места, чем у любого вонсу, кроме разве их вождя. Но тот живет в доме, служащем одновременно и молельней для всех. --В моем собственном доме много комнат,-- печально отозвался король.-- Столько, сколько пальцев у меня на руках и ногах. Дом каменный, в три этажа. Широкая деревянная веранда вокруг всего дома по второму этажу. И большой двор в центре. --Ну, тогда ты был королем и жил в королевском доме,-- заметил Рас.-- Теперь-то ты уже не король. --Да, но осталась привычка жить по-королевски. По причине, самому себе непонятной, Рас все-таки выстроил Гилаку еще одну комнату. Король повеселел немного, но по-настоящему довольным назвать его было нельзя. А Раса, помимо иных соображений, увлек сам процесс строительства, да еще интересовало, как далеко осмелится зайти Гилак в своих требованиях. Поразмыслив, юноша пристроил еще пару комнат. Гилак назвал результат трудов Раса "домом что надо", хотя и посетовал на отсутствие веранды, с которой можно было бы дышать свежим воздухом. Рас соорудил ему и веранду. Король следил за ходом работ и подавал советы. Когда Рас закончил веранду, пришлось расширять и клетку. Чтобы Гилак не сбежал во время прогулок по веранде, Рас сплел ее из прочных прутьев и покрыл сверху тростником; теперь король мог дышать воздухом, не опасаясь промокнуть под дождем. Немало времени отнимала охота и приготовление Гилаку еды. Раз в несколько дней Рас навещал родителей. Кроме того, спускался до деревни вонсу, чтобы быть в курсе событий и встречаться с Вилидой. Когда позволяли обстоятельства или не удавалось заполучить на свидание Вилиду, встречался с Селизой или с Фьювитой. Однажды столкнулся с младшей женой вождя Тилазой, когда та возвращалась от берега с горшком воды. Тилаза была на грани обморока, пока Рас, приставив ей к горлу нож, объяснял ей, чего от нее хочет. То ли говорил он ласково, то ли она оказалась чересчур напуганной -- во всяком случае, возражений Рас не встретил. Позднее она, сменив страх на пыл, сама искала с ним встреч. Время от времени случались и другие любовницы. Рас делился с Гилаком своими похождениями. Король, выслушивая подробности, впадал, казалось, в полный восторг -- до того ему нравилась мысль, что кто-то за него насолил мужчинам вонсу. Затем снова погружался в уныние. --Полагаю, ты по-прежнему желал бы получить женщину вонсу? -- участливо поинтересовался однажды Рас. --Конечно! Если уж ты не можешь привести мне соплеменницу, так приведи хотя бы вонсу! -- загорелся Гилак.-- Черт, когда я был королем, я каждую ночь имел всех трех своих жен, а уж сколько раз за день ложился с рабынями или незамужними -- просто не упомню! --Если я приведу тебе женщину, ей придется здесь остаться. Я ведь не смогу ее отпустить. Она приведет за собой воинов, и ты снова попадешь в плен к вонсу. --Ну, так и не отпускай! -- ответил Гилак бодро; таким оживленным Рас давно его не видел. --Она может стать здесь несчастлива, а это несправедливо,-- заметил Рас.-- Видишь ли, так уж получилось, что у меня нет ненависти к вонсу. Более того, я люблю их женщин, почти всех до единой. Почему же, чтобы доставить тебе удовольствие, я должен причинить одной из них горе? Король не ответил. Тогда Рас снова заговорил: --Две вещи изумляют меня. Первая -- почему это я так стараюсь доставить тебе удовольствие, тружусь для этого как каторжный? А вторая -- почему ты ни разу не пытался сбежать? На твоем месте я давно уже был бы свободен. Думаю, что и ты бы справился. --А куда еще мне сейчас податься? -- угрюмо ответил Гилак.-- До седьмой луны должно пройти целых полгода. Что же, прикажешь мне жить до тех пор в Великом болоте? Не очень-то хотелось. Округлив глаза и присвистнув, Рас сказал: --Стало быть, ты еще побудешь здесь немного в неге и покое. Извини уж, что уход за тобой не вполне достоин столь царственной особы, как ты. --Но и ты не в накладе! -- сказал Гилак.-- Ты учишь мой язык, узнаешь наши обычаи. Кроме того, получаешь удовольствие от моей компании. --Я мог бы иметь все это и с меньшим трудом,-- возразил Рас. --Вряд ли. Если со мной по-плохому, от меня и слова не дождешься. --Небольшой костер под твоей тощей задницей разговорил бы тебя, точно мартышку. --Не думаю. Шарикту и под пытками не сдаются. Они смеются, поют и оскорбляют врагов, пока не прогорит плоть и не займутся кости. Тебе меня не принудить. Наконец Гилак признал дом достойным по размерам даже короля шарикту. Но сразу начал сетовать на пустоту внутри, на полное отсутствие мебели. Мысленно простонав, Рас поинтересовался, какой мебели хотелось бы Гилаку. Тот детально описал множество предметов привычной для себя обстановки. --Господи! Но чтобы изготовить столько мебели, тебе придется трудиться больше месяца! -- поразился Рас. --Мне?! Я не умею делать мебель. Король ничего не делает собственными руками. Это занятие для ремесленников. Король же властвует над людьми, лепит их по своему подобию -- это его работа. --Мне ты не король. Но так уж и быть -- я сделаю тебе мебель. Пойми лишь, что я займусь этим не из любви к тебе или почтения; мне просто нравится делать разные вещи, особенно из дерева. Мне нравится брать кусок сырой древесины, бесформенный брусок и открывать, что кроется у него внутри. --А мне нравится брать сырых, несложившихся людей и открывать, что кроется, если, конечно, кроется, внутри у них. --Мне тоже, пожалуй, но только не таким, как у тебя, способом,-- сказал Рас.-- Я действую словами, а не ножом, как в случае с деревом. При помощи слов я могу открыть людей себе и себя людям. Ты же, если я понял правильно, оболваниваешь их, чтобы служили только лишь твоим целям. А у меня нет иной цели, кроме моей любознательности и восхищения всем новым. --Я изменяю людей для их же собственного блага и на благо всего королевства в целом,-- возразил Гилак. --Мне кажется, что для королевства куда полезнее было бы позволить людям самим добираться до собственной сути, до своих подлинных наклонностей. Вот тебе пример: эта деревяшка скрывает свою истинную форму, но я беру в руки нож, и скрытое выходит на свет божий. Но это форма, открытая мной. Если за ту же деревяшку возьмется вонсу, он откроет совсем другое. Шарикту -- третье. Ты же стремишься подстричь всех под одну гребенку -- если я верно уловил смысл твоих королевских обязанностей. Это неправильно. Творцом собственной судьбы каждый должен быть сам. --Тогда королевство перестанет быть королевством и станет похожим на стаю бабуинов. --С бабуинами ты выбрал как раз не самый удачный пример,-- улыбнулся Рас.-- Любая их стая напоминает описанное тобой королевство. --Ты совершенный невежда в государственных делах! -- отрезал Гилак. --Не спорю,-- сказал Рас и уселся мастерить королю мебель. Когда же позвал, наконец, короля -- полюбоваться первой обставленной комнатой,-- не прочитал на его лице признаков одобрения. --Эта обстановка не совсем такая, к какой я привык у себя дома. Впечатление, что ее замыслил шарикту, а осуществил замысел некто с причудами. Мебель в моем королевском дворце квадратная и тяжелая; она внушает ощущение прочности и безопасности. У тебя же все получилось воздушным и затейливым, от этих узоров у меня в глазах рябит. Вроде и стулья похожи на стулья, и лежанка на лежанку, и вазы на вазы -- но это сходство улавливаешь не вдруг. --А мне нравится.-- Рас чувствовал себя задетым.-- Пусть мебель немного и странная, но это вдохновляющая странность. Я делал ее с радостью, как всегда, когда удается что-то очень красивое. А та мебель, что описывал ты, кажется мне просто чудовищной. --Ну, а скульптура? -- сказал Гилак.-- Неужели ты видишь меня таким? --Только не теми глазами, которыми я вижу солнце и землю. Внутренним взглядом. Он видит тебя именно таким. Но если тебе не нравится, я могу все унести -- мастери мебель по собственному вкусу! --Лучше уж это, чем ничего,-- сдался Гилак.-- Надеюсь, подо мной ничего не развалится. Полагаю, теперь ты собираешься изготовить мне кровать? --Да, я как раз собирался за нее взяться,-- подтвердил Рас.-- А ты не станешь критиковать снова? --Постараюсь,-- пообещал Гилак.-- Но что мне в кровати, если в ней не лежит женщина! Рас поднял руки вверх, как бы сдаваясь, и покинул чудовищно разбухшую клетку. Ему уже начинало казаться, что если целиком пойти на поводу у короля и потакать всем его прихотям, дом скоро заполнит собою долину -- от скал до скал, от северных водопадов до устья реки в южных горах. Придется вырубить джунгли на мебель до последнего деревца, да и тогда он вряд ли дождется одобрения Гилака. Рас решил, что скоро отпустит короля на волю. Седьмая с начала года луна должна была взойти недели через три. Тогда Рас и завершит строительство своего дворца. Получалось великолепное местечко для отлучек из родительского дома. Придется выкопать еще несколько подземных выходов, чтобы дворец не стал однажды ловушкой, но в остальном дом был просто чудом из чудес. Рас представил себе изумление родителей, когда он покажет им однажды творение собственных рук. Он, как наяву, слышал их восхищенные восклицания, восторженные отзывы. Ему не терпелось перед ними похвастаться. И в то же время хотелось сохранить дом в тайне, оставить лишь для себя. Одно противоречило другому. Поразмыслив, Рас решил, что вряд ли родители пойдут так далеко, чтобы оценить его жилище. Если верить их словам, они никогда еще не спускались с плато. Сомнения Раса были решены в один прекрасный день за него. Рас не успел освободить Гилака -- когда он явился, чтобы сделать это, птичка уже упорхнула. Более того, и дом, и вся мебель обратились в пепел. Чертовски раздосадованный, Рас сперва хотел отомстить королю, затем поостыл и одумался. Подвернись даже удобный случай, вряд ли Рас бы им воспользовался. Невосприимчивому к красоте Гилаку это не помогло бы, а долгов особых за ним не числилось. Да и за что он мог быть у Раса в долгу? За то, что Рас использовал его, как вздумается? Знакомство с королем дало куда больше самому Расу, чем Гилаку. Да и дом он строил не по принуждению; строил, потому что нравилось строить. И пока хотелось строить. Точно так же и Гилак -- оставался в плену, пока желал этого. Глава четырнадцатая. Очередь хода Шум на мгновенье стих, затем снова раздались крики. Опять тишина. Рубящий удар -- и короткий пронзительный вопль. И снова тишина. И снова звуки сечи. Рас соскочил с дерева, скользнул с крутого илистого откоса. Ноги мгновенно увязли в почве, казавшейся на вид вполне твердой. Вырывая их из цепкой хватки ила, Рас с трудом побрел вперед, надеясь, что чавкающие звуки, издаваемые болотом, не привлекут внимания сражавшихся. А у тех хватало пока и своих забот. На полпути к островку и Рас оставил посторонние заботы -- полужидкая грязь добралась до пояса, а под ногами ничего твердого и не намечалось. Юноша начал тонуть. В первый миг Рас был охвачен паникой. Затем, вспомнив наставления старого Юсуфу, подавил желание трепыхаться и вырываться из смертельных объятий силой, опрокинулся, широко раскинув ладони, на спину. Брошенное Расом копье затонуло мгновенно. Зато ноги начали освобождаться. Рас стал загребать ладонями, стараясь освободить ноги до конца, чтобы затем их выпрямить на поверхности. Его тело продолжало тонуть, но теперь, слава Богу, куда медленнее. Следующим движением Раса стала попытка избавиться от лука с колчаном, особенно от колчана, который, наполнившись жижей, камнем тянул на дно. Голова юноши почти скрылась под поверхностью, пока он скидывал со спины амуницию. Колчан канул в бездну за мгновенье, лук отстал от него ненадолго. Потеряв устойчивость, Рас сильнее ощутил жадную хватку топи и стал погружаться быстрее. Отчаянно извернувшись, он снова оказался на спине и сумел раскинуть руки и ноги. Вмятина в трясине, из которой он едва вырвался, быстро затянулась. Липкая пленка болотной жижы покрывала тело юноши полностью. На зубах скрипел песок, легкие задыхались от смрада сродни запаху смерти. Это покойники со дна топи посылали Расу свой гнилостный привет. А над головой вовсю сияло солнце. От бесконечно далеких теперь деревьев доносились птичьи трели и неумолчная болтовня обезьян, занятых обычными повседневными делами: поиском пропитания, испражнением, любовью, присмотром за детворой и извечной перебранкой. Большой черный ворон летал над Расом кругами и злобно каркал. С мрачным удовлетворением Рас уголком сознания отметил, что на обед этому трупоеду уж точно никак не попадет. Но не погибать же в самом деле! Сумка из шкуры антилопы, плотно привязанная к поясу Раса, несмотря на содержимое, служила неплохим поплавком. Нож на поясе, правда, тянул Раса вниз, но от него юноша мог избавиться и позже, когда вовсе никакого выбора не останется. Он снова перекатился, выдернув притонувшее тело и стараясь держать при этом к берегу. Распластался, перевел дыхание, снова перекатился, и еще раз, и еще -- пока не добрался до мест, на вид более надежных, где малость передохнул. Сумка слегка затрудняла движения, но с этим следовало мириться. Вот когда Рас и услышал адресованный ему оклик. Приподняв голову, увидел справа в отдалении Гилака, шагающего по поваленному стволу -- своего рода мостику между болотными кочками. В правой руке тот держал окровавленный по самую рукоять меч, в левой болталась отрубленная голова. Рас удвоил усилия и, когда был уже в состоянии подняться на ноги, обнаружил Гилака стоящим на бережке, прямо над собой. --Рас Тигр! -- улыбаясь, воскликнул король. --Гилак, король шарикту! -- улыбнулся в ответ Рас. --Нет, еще не совсем пока король -- пока не убью претендентов, всех до последнего,-- сказал Гилак.-- Из четверых, стремившихся получить мою голову и волшебный меч впридачу, мертвы лишь трое. Две головы я спрятал в дупле. Ты видишь третью. Остался последний. Что-то он припозднился. Рас оказался в невыгодном положении. Почти по колено в трясине, он не мог ни отпрыгнуть, ни как следует уклониться от удара. Оставалось выхватить и метнуть нож, но Гилак вполне мог успеть залечь при первом же движении руки к липкой и скользкой рукоятке. И тогда безоружного Раса на косогоре будет точно ожидать встреча с мечом. Можно было еще сделать вид, что собираешься метнуть нож, а затем, пока король не раскусил розыгрыш, поспешить на берег. Но и на это недоставало времени -- слишком вязким был путь на сушу. --Что ты собираешься делать? -- спросил Рас. Гилак задумался. Голова, свисавшая за длинные волосы из его руки, очень походила чертами на самого короля: такой же узкий череп, такое же вытянутое лицо, пушистые брови, огромные, точно цветочные лепестки, ресницы, тонкий орлиный нос, выступающая верхняя губа и долгий раздвоенный подбородок. С закрытыми глазами и -- на удивление -- захлопнутым ртом, лицо это своим удрученным выражением напоминало мыслителя, ввергнутого в раздумья о неизбежности смерти. Капли крови из рассеченной шеи все еще падали на траву. Наконец Гилак очнулся от раздумий: --Что же мне делать с тобой? Что бы там король себе ни решал, ему следовало поспешить -- топь продолжала затягивать Раса. И хотя скорость, с которой он погружался, уступала давешней, дальше от берега, через несколько минут Рас мог скрыться с головой. Гилак не мог этого не видеть, но процедил неторопливо: --Эта топь поглотила множество животных и немало людей. На дне ее живет ужасный и могучий бог со своими двумя женами. Он редко позволяет жертве ускользнуть. Ты, похоже, выбрался -- по крайней мере, жив до сих пор. Или же ты любимец богов, или из породы счастливцев. А может, и то и другое разом. Ты, помнится, говорил, что твой отец -- божок... как его там? --Игзайбер,-- ответил Рас.-- И не божок, а Бог! --Конечно, Бог ведь един,-- сказал Гилак.-- Но он принимает столько обличий и во всех существует одновременно. Ты способен это понять? Этот меч, например,-- бог. И я тоже бог, хоть и смертен. Однако я здесь не затем, чтобы вести с тобой религиозные диспуты. --Зачем же ты здесь в таком случае? -- спросил Рас. --Если тебя зарубить и прихватить твою голову, мой народ будет поражен моим могуществом. Меня признают воистину величайшим из королей. Менестрели сложат обо мне песни, а народ будет распевать их до самого конца света, когда небо расколется на куски голубого льда и Великий крокодил уведет благочестивых за лед и пламя, в край изобилия и вечных войн, где можно весь день биться всласть и даже пасть мертвым, а к вечеру восстать из павших и насладиться райской пищей и любовью искуснейших женщин. --Любопытная мысль,-- отметил Рас. --Ни один король со времен Табуката Великого не убивал демона,-- провозгласил Гилак. --Но вонсу называли меня духом,-- сказал Рас. --Ты смертен, стало быть, демон, а не дух! -- уверенно заявил король. --А какая между ними разница? -- спросил Рас.-- И откуда тебе знать, что я смертен? Ты видел меня мертвым? Разве не выжил я после укуса зеленой болотной гадюки, разве не задушил леопарда голыми руками, разве не уцелел после удара молнией? С чего ты взял, что я смертен? Рас болтал, чтобы выгадать время, хотя и знал, что ни затянуть беседу надолго, ни уклониться от нее не удастся. Он лихорадочно оценивал шансы попасть в Гилака ножом -- единственное, что оставалось. Но, хотя он и был сейчас почти что на ногах, провоцировать Гилака на ответные действия не хотелось. Лучше потянуть минуту-другую. Гилак улыбнулся: --Я видел, как ты порезался, когда строил мне дом. Духи не кровоточат, лишь демоны, и кровь у них зеленая и кипящая. --Но у меня кровь красная и не кипит. --Это наваждение, чтобы одурачить меня. Тебе просто не хватило волшебства, чтобы скрыть от меня и сам порез. Рас пожал плечами. Все, кого он только знал, всегда придумывали оправдания собственным поступкам. --А вот что тебя занесло сюда? -- продолжал Гилак.-- Может, скрываешься от вонсу, которых допек своими похождениями? Или же на болото привела тебя нелепая идея стать королем шарикту? --Все вонсу, кроме одного, погибли,-- ответил Рас и описал случившееся. Это потрясло Гилака. --Все погибли? -- недоверчиво пробормотал он.-- Невероятно. И очень печально. С кем мы станем теперь воевать? У нас не осталось больше врагов -- кроме одного тебя. --Я не враг вам,-- бросил Рас.-- Разве что станешь на этом настаивать. Но лучше бы тебе не забывать о Птице Бога. Думая, что вонсу хотят меня убить, она истребила их всех до единого. Игзайбер, мой отец, присматривает за мной. Заметь Он, что какой-то шарикту собрался убить меня или даже просто замыслил подобное, или хочет взять меня в плен... Гилак видел Птицу за последние двадцать лет множество раз, но никогда близко. Он не называл ее Птицей Бога. Для шарикту это был сам бог -- воздушный бог Фаалтанх. Рас заметил, что ворон, летавший над головой, пока он барахтался в трясине, вернулся и уселся на ветке над Гилаком. Видимо, его надежды отведать рэсовой плоти ожили вновь, а может быть, он вожделел голову, болтавшуюся в руке короля. Как бы там ни случилось, чем бы ни закончился разговор, кто бы ни победил, ворон никогда не останется внакладе. Жизнь у пожирателей падали вообще в джунглях легка, их беспокоят разве что другие трупоеды -- покрупнее. --Что-то не верится,-- протянул Гилак,-- что боги могут печься о тебе сильнее, чем о любом из шарикту, а в особенности о короле. Кроме того, у меня в руках божественный меч -- уж он-то защитит от любой напасти. --Не защитил же он твоего предшественника! И не помог тебе избежать плена у вонсу,-- парировал Рас.-- А вдруг он изменит тебе и сейчас, вдруг он решил сменить хозяина? Гилак, ошарашенный таким предположением, призадумался глубоко и надолго. Рас незаметно вытащил ноги и чуточку передвинулся. Сейчас трясина была лишь по щиколотку, но быстро наверстывала упущенное. Гилак объявил непререкаемым тоном, как нечто раз и навсегда установленное: --Ты не шарикту. Божественный меч никогда не дастся тебе в руки. --Позволь мне выйти на берег, и мы это обсудим,-- предложил Рас. --Нет. Это было бы смешно и нелепо. Полагаю, мы сделаем вот что... Над головой Гилака оглушительно каркнул, взлетая с ветки, ворон. Гилак вздрогнул и запнулся. --Обернись, быстро! -- воскликнул Рас. Он еще не увидел там никого -- просто знал: ворон не из тех птиц, что тревожатся понапрасну. Гилак нырнул в сторону. Где-то за ним раздался воинственный клич шарикту, и король скрылся за косогором. Рас не стал терять даром время; выбравшись из трясины, поднялся по склону и осторожно выглянул за край. Гилак бился с воином, вооруженным гигантской дубиной. Густо покрытый металлическими шипами, ее набалдашник был выточен, казалось, из древесины самой твердой породы -- меч, ударяясь о него, оставлял лишь едва заметные зазубрины. Обладатель чудовищной палицы был ростом с Гилака, но моложе и как будто покрепче. Чертами он напоминал и короля, и срубленную голову. Та, брошенная в спешке Гилаком, валялась теперь на краю откоса. Веки от удара приоткрылись, и она бесмысленно пялилась в небо. Рас подумал, что будь он на месте Гилака, он бы и голову использовал как оружие -- метнул бы во врага, прежде чем броситься в атаку. Или, дождавшись, когда тот приблизится, швырнул бы голову тому точно в лицо. Рас, очистив от тины руки и нож, а затем и ноги, принялся терпеливо ждать исхода. Поединок принял тем временем характер некоего ритуала -- так, во всяком случае, казалось Расу. Претендент на престол взмахивал дубиной, Гилак отражал удар мечом. Затем претендент, вместо того, чтобы нанести прямой колющий удар в незащищенную грудь противника, отступал и вежливо ожидал. Теперь наступала очередь короля -- он поднимал меч, противник подставлял дубину, и все повторялось. Оба бойца глухо вскрикивали при каждом ударе. Темная их кожа лоснилась, некогда белые одежды потемнели от пота. Через какое-то время Расу стало очевидно, что король уступает -- его измотали предыдущие схватки, отняли слишком много сил; и не удивительно -- при таком-то методе поединка. --Да заколи ты его! -- не выдержал Рас. Гилак не обратил на совет никакого внимания.-- Вспомни, что у меча есть острие! -- добавил Рас. Но прислушиваться к советам было уже поздно -- противник прижал Гилака к дереву. Еще два-три удара дубиной, и его слабеющие руки выпустят меч. Тогда, мелькнула у Раса мысль, Гилак выпрямится, точно дерево за его спиной, чтобы достойно принять последний, смертельный удар. Это казалось Расу отвратительным. Смертельный поединок -- не время для соблюдения ритуала или иных условностей. Тут следует пользоваться любой возможностью выжить и победить и пускать в ход любые уловки. Наконец меч вывернулся из кисти Гилака, и король замер как завороженный. Он стоял, не уклоняясь и глядя прямо перед собой в ожидании смерти. Если его благородная поза и могла вызвать восхищение, так только не у Раса. Юноша не мог позволить экзекуции свершиться. Рас схватил тяжелую ветку и стал подкрадываться со спины к победителю. Юноша передвигался бесшумно, противника встревожил не шум -- переменившееся лицо короля. Извернувшись, претендент взмахнул дубиной и бросился в атаку. Уронив бесполезную ветку, Рас перебросил нож из левой ладони в правую и мгновенно метнул. Сдавленно вскрикнув, шарикту рухнул на бок. Перевернув его на спину, Рас выдернул из-под ложечки лезвие. --Я мог бы убедить его и словами, будь у меня чуть больше времени,-- виновато сказал Рас. Гилак не отозвался. Рас объяснил себе его молчание шоком, в который поверг короля неожиданный исход поединка. Видимо, возвращение из тех мест, где Гилак уже стоял одной ногой, требовало времени. А может, король просто не представлял пока, как быть и как действовать дальше. Он даже не попытался подобрать меч, а когда это сделал Рас, лишь пробормотал что-то невнятное. --Еще будут претенденты? -- поинтересовался Рас. Гилак кивнул. Такое движение головой означало у шарикту отрицание. --Я спрашивал тебя недавно, что ты собираешься делать? Король соскользнул спиной по стволу дерева на корточки: --А разве ты не собираешься меня убить? --Отнюдь нет, разве что вынудишь! --Я не могу вернуться назад королем. Я вообще не могу вернуться назад. Я утратил меч снова и я... --Но теперь-то он опять у тебя,-- сказал Рас. Он повертел меч, взвесил его, восхищаясь длиной, упругостью и остротой, всмотрелся в загадочные письмена на эфесе, затем вонзил меч в землю перед Гилаком.-- Вот ты и король! --Это не по закону,-- отозвался Гилак. --По закону, не по закону! Что ты каркаешь, точно ворона! -- рассердился Рас. Он присел на корточки лицом к лицу с Гилаком. Глаза короля блестели от слез.-- Да не горюй ты так! Посмотри на дело иначе. Ваш волшебный меч -- это бог, верно? И он определяет, кому стать королем, точно? Так теперь он в твоих руках, а все соперники мертвы. Стало быть, меч и определил тебе оставаться королем. --Я плачу совсем о другом. Я оплакиваю гибель моего любимого младшего брата Танапа. А также,-- Гилак указал на отрезанную голову,-- гибель моего двоюродного брата Гапака. И смерть двух других -- они мои племянники. Я так любил их всех. А пройдет совсем немного лет, и мой сын Тинап покусится на мою жизнь. --Если они любили тебя так же, как ты их, зачем же им пытаться тебя убить? -- удивился Рас. Вздохнув, Гилак тяжело поднялся на ноги и выдернул меч из земли. --Таков обычай шарикту -- воин должен идти на болото, чтобы попытаться убить своего короля. Я сам убил моего отца, почти на этом же месте, много лет тому назад. Гилак поднял меч и обрушил его на шею Гапака. То ли лезвие затупилось, то ли Гилак был еще слаб от горя и поединков, то ли все вместе взятое -- понадобилось еще два удара, прежде чем голова отделилась от туловища. Гилак поднял за волосы обе головы и, с головами в одной руке, а мечом в другой, зашагал прочь. Рас отправился следом. Они обогнули топь, перебрались через поваленный ствол и вышли на открытое пространство. Здесь лежали бок о бок еще два обезглавленных тела. Гилак, все еще со слезами на глазах, достал из ближайшего дупла их головы. Затем связал их все вместе за волосы, перекинул через плечо свою страшную ношу и отправился на запад. Рас шагал слева от него, беспокоясь, чтобы не оказаться в пределах досягаемости меча. --Ты не станешь хоронить тела погибших? -- поинтересовался Рас.-- Так хотя бы утопи их в болоте. --Я отправлю за ними рабов. Затем возглавлю похоронную церемонию -- я ведь еще и верховный жрец,-- после которой тела принесут в жертву Бастмаасе. --Ах, да, вашему крокодильему богу. --Богу в крокодильем обличье,-- строго поправил Гилак.-- Помнится, я тебе немало о нем рассказывал, когда... гостил у тебя. Гилак сопроводил свои слова таким особенным взглядом, что Рас задумался, уж нет ли тут скрытого смысла. Затем сказал: --Я вверяю себя под твою защиту. --Можешь не сомневаться, я буду вести себя, как подобает королю,-- отозвался Гилак. --Ты, по-моему, не слишком-то благодарен мне за спасение собственной жизни,-- заметил Рас.-- Знай я заранее, что причиню тебе столько хлопот и огорчений, то не стал бы и вмешиваться. --Это все лишь потому, что подобного еще никогда не случалось. Но я как-нибудь выкручусь. А ты, пожалуй, лучше пока никому не рассказывай, как все происходило на самом деле. Не хотелось бы лгать своим подданным, даже для их же собственного блага. Сейчас в этом нет необходимости. Я просто покажу голову Гапака -- выводы пусть делают сами. Пройдя с милю вброд по болоту, они достигли более высокой сухой местности. Дальше пошли по извилистой тропке через густой лес. Выйдя на более открытое пространство, оказались неподалеку от берега реки, вытекавшей из болота. Отсюда местность начала плавно понижаться. Пришлось пройти еще через одну густую рощу, прежде чем снова оказаться у реки, продолжавшей откалывать свои причудливые коленца. Рас с королем взобрались на высокий холм, с которого открывалась чудесная панорама на несколько миль окрест. Река неожиданно раздавалась вширь, образуя озеро в форме сердечка. По голубой глади скользило множество лодок с рыболовами, облаченными в белые одежды. У дальнего берега розовым облаком колыхалась большая стая фламинго. Единственный небольшой, но холмистый остров, расположенный ближе к северному берегу, нарушал симметрию озера. Вершину островка-горы венчало круглое каменное сооружение без крыши, выбеленное в этот безоблачный день яркими солнечными лучами. --Дом Бастмаасы,-- указал на него Гилак.-- Покойные будут перенесены туда, Бастмааса их съест, и в его чреве их души совершат переход в подземный мир. Справа от берега на крутом холме стояло здание, крупнее которого Рас в своей жизни не видывал. Сложенное из больших темно-серых каменных плит, округлое по форме, из крыши вздымались к небу четыре высокие башни -- сообразно сторонам света. Между восточным склоном холма и берегом озера располагалось множество строений поменьше. Гилак пояснил, что это город, в котором живут мастеровые, рыболовы и рабы шарикту. Возделанные поля простирались на несколько миль вокруг холма с замком. Зелень посадок пересекали темные дорожки и голубые оросительные каналы, соединенные с озером. Рас был потрясен. Он представлял себе небольшую огороженную деревушку с полем, подобную деревушке вонсу. Гилак, будучи пленником, много чего порассказывал о шарикту, но, видимо, далеко не все. И теперь Рас сообразил, почему. Гилак добросовестно отвечал на все вопросы, а те, по существу, касались лишь языка и обычаев шарикту, взаимоотношений с окружающим миром. О том, как выглядят жилища и иные плоды трудов шарикту, Рас спрашивал мало, разве что речь заходила об искусстве или музыкальных инструментах. Спустившись по склону, Гилак с Расом оказались вскоре перед сторожевой вышкой -- платформой, воздвигнутой на высоких бамбуковых подмостях. Два воина в белых балахонах и конических оранжевых шлемах свиной кожи, вооруженные копьями и большими круглыми щитами, обитыми кожей гиппопотама, при виде короля скрестили в знак приветствия копья, но, заметив Раса, вытаращили глаза и разинули рты. Гилак раздраженно поинтересовался, не утратили ли они разум. Как следует встречать короля-триумфатора, возвращающегося с Великого болота со славной победой? Часовые вмиг ожили, глаза вернулись в орбиты, а рты захлопнулись. Один принялся бить в большой барабан, другой ссыпался по лесенке и, преклонив перед королем колено, бросил к его ногам копье. Поднимаясь, воин снова метнул взгляд на Раса, и его снова затрясло. Подавить клацанье зубов и успокоиться ему удалось далеко не сразу. Лишь после резкого окрика Гилака воин развернулся и возглавил триумфальный марш короля к замку. Часовые, словно метисы, походили разом и на шарикту, и на вонсу. Ростом пониже Гилака, но выше и крепче большинства вонсу, они напоминали их толстыми губами, широкими плоскими носами и мелкими кудряшками. Гилак подтвердил догадку Раса. Действительно, чистокровные шарикту остались только в королевской семье, среди управляющих и жрецов, и только лишь они одни и признавались настоящими шарикту. Вольные вели свое происхождение от смешанных браков. Объяснения Гилака звучали почти виновато. Изначально, поведал он, в мир этот явились шарикту лишь чистых кровей. Они напали на вонсу, которые жили тогда на этом самом месте, частью уничтожили их, частью поработили, частью обратили в бегство за болото. И в начале кровосмесительные связи между шарикту и вонсу строго карались -- шарикту, виновный в рождении у рабыни ребенка, подлежал казни. Тем не менее, рабыни продолжали рожать своим господам детей, а наказание постепенно перестало практиковаться. Король, у которого родилось с дюжину таких детей, и вовсе отменил его. Со временем родилось так много метисов, особенно среди земледельцев и мастеровых, что многим пришлось дать вольную. Это было связано с какими-то историческими событиями, о которых Гилак помнил мало. Чистокровная аристократия была невелика числом: тридцать пять настоящих шарикту, точнее, теперь, после событий на Великом болоте -- тридцать один. Человек восемьдесят насчитывалось вольных земледельцев и мастеровых, и около шестидесяти рабов. Какая-то часть вольных допускалась к оружию и могла служить стражниками, солдатами и надсмотрщиками. Но к участию в военных походах допускались только чистокровные шарикту. Это проясняло озабоченность Гилака гибелью племени вонсу. Куда теперь направят аристократы свои стопы, чтобы испытать мужество и военные навыки молодых да потешить сердца ветеранов? --По традициям вонсу юноша, прежде чем стать полноправным воином, должен был убить слона, буйвола или леопарда,-- вставил Рас. --Так то вонсу! -- презрительно процедил Гилак.-- У нас охота на леопарда лишь первая ступень посвящения. Затем нужно в настоящем военном набеге убить или хотя бы подранить вонсу -- на глазах у двоих свидетелей. Лишь тогда юноша приобретает титул наследника престола и может претендовать на него, если пожелает. Да, кстати, сними свою набедренную повязку! Только шарикту вправе носить одежды из шкур леопарда. Народ мой будет в замешательстве, если увидит. --Если я сделаю, как ты просишь,-- расхохотался Рас,-- то каждый мужчина в твоем королевстве побежит запирать жену на замок. Хмуро, если не угрожающе, глянув, Гилак сказал: --Пожалуй, ты прав. Ладно. Отложим это -- пока. --Да я просто пошутил,-- удивился Рас. Они ступили на дорогу посреди полей, где их немедленно окружили женщины с детьми, отдающие королю знаки почести; подходили мужчины -- взглянуть, в честь чего переполох. Большинство при виде Раса замирало поодаль. Детишки прятались за подолами материнских юбок -- лишь глазенки из-за укрытий посверкивали. Рас ухмыльнулся, оскалив зубы, что заставило детей взвизгнуть и зарыться в подолы полностью. --Вижу, что мой народ нуждается в просвещении,-- отметил Гилак.-- Им придется усвоить, что ты обыкновенный бледнокожий человек, а не дух. --Я тоже на это надеюсь,-- согласился Рас.-- Мне надоело пугать людей своим видом. --Думаю, что разрешу твою проблему,-- сказал король. Что-то в его тоне насторожило Раса, хотя слова прозвучали вроде бы невинно. Вроде тех загадочных реплик, каких Рас наслушался по пути с Паучьего болота немало. --Держись позади,-- велел Гилак.-- Никому не дозволяется идти со мной даже рядом, а уж впереди меня вправе шагать только королевский глашатай и носильщики трупов на церемонии похорон. Да, еще и труп может находиться впереди. Рас приотстал. Вдоль дороги собралось множество народу. Фермы здесь располагались тесно и поближе к дороге, и в загонах Рас мог заметить изобилие скотины: свиньи, козы, прирученные шарикту буйволы. Во дворах обитала домашняя птица. Поля густо зеленели побегами ямса, сорго, просо и иных, незнакомых Расу растений. Этот народ значительно превосходил вонсу и численностью, и богатством. Если бы им взбрело в голову, они могли бы снарядить армию, которая в два счета разгромила бы вонсу. А Рас еще когда-то воспринимал всерьез хвастливые заверения вонсу -- устроить шарикту в один прекрасный день настоящее побоище и решить вопрос с ними окончательно. Когда они наконец приблизились к замковому холму, десяток вольных работников под командой королевского кузена (это Рас узнал позже) присоединился к процессии, составив почетный караул. Три жены короля, каждая при мальчике-паже с большим солнечным зонтом, встречали короля у подножья холма. Женщины преклонили колени, Гилак же поцеловал кончики своих пальцев и приложил их ко лбу каждой. Все три обладали чрезвычайным сходством с королем; как Рас узнал позднее, две были кузинами короля, а старшая жена -- так даже родной сестрой. Жены поднялись с колен, чтобы следовать за повелителем. Присутствие Раса не позволило им держаться за мужем, как полагалось, вплотную -- они отстали на добрых двадцать шагов. Навстречу два дюжих раба несли вниз по склону кресло, в котором восседала мать короля, седовласая женщина почтенных лет. По щекам ее струились слезы -- радости, что сын ее жив, и горя, что сын ее -- младший сын -- умер. Жрец, облаченный в трехъярусный головной убор с чучелом крокодильего детеныша на макушке и в белую мантию, полы которой мели землю, низко склонился перед королем и завел долгую заздравную речь. Солнечные лучи изрядно припекали затылки, а речь жреца продолжала журчать монотонно и нескончаемо. У Раса от голода и жажды подвело желудок, и он, пустив ветер, вставил в речь жреца своеобразную ремарку. Жены короля прыснули. Гилак наградил их взглядом, вмиг оборвавшим все смешки. Наконец священник выговорился, и процессия по широким каменным ступеням поднялась наверх. Король, возглавив шествие, привел его к огромному арочному входу в здание -- его размер просто ошеломил Раса. На самом деле за высокой дворцовой стеной оказалось два больших здания, просто издали они сливались в единое целое. На платформе между зданиями стояло несколько клеток из бамбука. В одной из них Рас увидел Биджагу. Рас вздрогнул. Он открыл было рот, чтобы спросить, как попался Биджагу и почему Гилак умолчал об этом, но не успел. Король, указав страже на Раса, отдал команду -- юношу вмиг окружили воины с копьями. Ошеломленный таким поворотом, Рас не стал сопротивляться. Когда Рас был препровожден в свободную клетку, он спросил у Гилака, зачем тот поступил так подло. --Элементарная справедливость,-- ответил король.-- Ты ведь держал меня полгода в клетке, теперь моя очередь. --А что будет через полгода? --Пока не знаю. Ты -- это моя головная боль. --Но почему? -- удивился Рас.-- Почему бы не позволить мне жить с шарикту как шарикту? Я никому не причиню вреда. --Ладно, оставим. Я пока не решил, что стану делать с тобой,-- сказал Гилак.-- Только быть принятым в качестве божественного шарикту тебе не угрожает. С другой стороны, как раб ты можешь быть слишком опасен. Удерешь в джунгли и объявишь нам оттуда такую же войну, как против вонсу. А вольным тебя сделать -- так ты ни на земле работать не умеешь, ни приказам подчиняться. Но поскольку ты не вредил пока ни мне, ни остальным шарикту, я, невзирая на то, что ты простой дикарь, поступлю с тобой сейчас сообразно моим представлениям о справедливости. Трудно сказать, что случится через полгода. А пока -- расплачивайся-ка за свое гостеприимство! Гилак засмеялся и добавил: --Тебя будут содержать неплохо, не хуже, чем ты меня. Увы, женщина пленнику не полагается. Помнишь, как я тебя просил? Ты же не захотел тогда помочь мне. --Я не мог, даже если бы захотел. --Мог, запросто мог -- именно не хотел! Рас указал на Биджагу: --Мой долг убить его, отомстить за родителей. Как быть с этим? --Поразмыслим,-- протянул Гилак.-- Он попался в ночь накануне моего похода на Великое болото -- пытался подбить молодую рабыню к побегу. Она отказалась -- у нее здесь хороший муж, а у нас, кстати, вонсу не кастрируют. Биджагу же не предлагал ей ничего, кроме опасностей и полуголодного существования. Она отвергла его, и он, точно взбесившаяся гиена, зарезал женщину. Затем еще и солдата убил, прежде чем был схвачен. Вообще-то за подобные преступления полагается публичная экзекуция. Но я еще не решил. Разве что стравить вас... Это может оказаться любопытным зрелищем. Мы изредка устраиваем здесь бои между пленными воинами вонсу. Они вынуждены драться, иначе умрут оба. В данном случае, однако, оба участника и так с удовольствием прикончат друг друга, так как тебе даже больше, чем нам, хочется серьезного поединка со смертельным исходом. --А какова участь победителя? -- спросил Рас. --Ну, если вонсу будет ожидать пыток после победы, он может легко уступить тебе, позволить убить себя сразу и сделать бой неинтересным. Скажем, я посулю ему в случае успеха жизнь, но жизнь слепого -- ему выколют оба глаза. А вот тебя в случае победы ждут мучения. Это ведь справедливо? Ты ведь лишишь нас удовольствия помучить вонсу. Рас не увидел в этом никакой логики, о чем и сообщил Гилаку, не утруждая себя выбором особенно лестных выражений. Король хладнокровно рассудил, что ничего иного от светлого кожей, но темного рассудком дикаря ожидать и не приходится. Однако, добавил король, Расу грех жаловаться -- его ждут шесть месяцев совершенно беззаботной жизни, в том числе и без женских забот и ласки, разумеется. --А может, я еще и раздумаю устраивать вам поединок,-- добавил король.-- Кто знает? Может, подарю тебе жизнь, а может, и свободу. --Сохранив зрение? --Кто знает? -- Улыбка Гилака означала долгую шестимесячную пытку неопределенностью.-- Ты думаешь, мне нравится так поступать с тобой? Ты мне симпатичен. Но я государь и должен блюсти правосудие независимо от собственных чувств. У тебя есть ко мне просьбы? --Пришли мне еды,-- сказал Рас.-- Я голоден. А сам ступай прочь -- твое лицо отбивает мне весь аппетит. Глава пятнадцатая. Мертвый, умирающий, живой --Что еще тебе от меня понадобилось? -- нетерпеливо спросил Гилак. Рас не мог ответить на вопрос в двух словах, так как в языке шарикту такого понятия, как "беличье колесо", не существовало. Он детально описал, что ему понадобилось и как это может быть изготовлено. --Я уже выстроил по твоей просьбе большую клетку с брусьями для твоих упражнений,-- сказал Гилак.-- Установил тебе там большое корыто, провел трубы, изготовил водяное колесо и назначил рабов крутить его. Ты можешь пить и купаться теперь, когда вздумается. Это, кстати, отняло у моих людей немало времени и потребовало чертову уйму материалов... --А разве тебе не понравилась моя идея? -- возмутился Рас.-- Разве не развеяла она твою царственную скуку? Гилак насупился, откашлялся и улыбнулся: --Твоя правда! Я собираюсь провести водопровод в свое жилище. Но зачем тебе понадобилось такое огромное крутящееся колесо? Что ты с ним станешь делать? --Мне не хватает места для нормальной разминки. Я должен много и быстро бегать, милю за милей. Без такого колеса в этом гробу я бегать не смогу. Взамен, правда, можно выстроить клетку длиной в милю, тогда места хватит.-- Рас хихикнул. --Почему бы не построить тогда клетку размером с весь мой край? Ты был бы доволен,-- съехидничал король. --Думаешь? Я ведь все равно остался бы в клетке,-- сказал Рас. --Ладно,-- решил Гилак.-- Я сделаю для тебя, что ты просишь, так как ты, когда я был пленником, обращался со мною вполне терпимо. Но не зарывайся -- не проси достать тебе Луну с неба. --А разве ты не сможешь? -- удивился Рас.-- Я так понял, что один из твоих титулов -- это "Властелин Луны". --Да, как верховный жрец я имею над ней юрисдикцию,-- невозмутимо ответствовал король.-- Иногда мне начинает казаться, что ты как-то недооцениваешь ситуацию, тебя порой заносит в твоих шуточках. А ведь я в любой момент могу отдать приказ, и тебя подвергнут пытке, а то и убьют. --Ты обещал мне шесть месяцев! Неужели королевское слово уже ничего не стоит? --Иногда государственные соображения вынуждают короля взять слово назад. Благоденствие народа превыше всего, и если оно потребует...-- Гилак мановением руки пресек попытку Раса вставить хоть слово.-- Тем более, что ты по-прежнему носишь шкуру леопарда. Знаю, что сам временно разрешил, но я передумал. В народе уже ходят кривотолки об этом. --Скажи своим людям, что я сын Бога и, стало быть, как божественный достоин такой одежды. --Народ бы не понял меня, поскольку ты не шарикту. Даже мне это объяснение не кажется убедительным, а уж на благо моего народа оно не послужит наверняка. --Но ты ведь не станешь отрицать, что я сын Бога? --Не в том смысле, что ты подразумеваешь. В том, что все твари земные суть божьи дети -- Он их создатель. Шарикту более, чем иные прочие -- Господь зачал их на ложе с их божественной матерью Землей. А ты, по собственному твоему признанию, отродье гориллы-матери. Стало быть, ты -- побелевший вонсу, так как именно они произошли от случки гиены с самкой гориллы. --Вонсу считают -- то есть, считали -- иначе. Лишь себя полагали они подлинными людьми. Слово "вонсу" так и переводится -- "истинные люди". --Шакал тоже пыжится стать леопардом,-- отрезал Гилак.-- Но хватит болтовни, я сыт этим по горло! Ты отдаешь шкуру? --А если нет? --Оставлю без воды и пищи. --Я-то ничего у тебя не отнимал,-- укорил Рас.-- Разве заставлял тебя снять твою дурацкую белую мантию? Угрожал тебе чем? --У тебя не было для этого веской причины. Рас колебался. Отдать повязку -- значило поступиться принципами. С другой стороны, на кой ляд она Расу, когда этот упрямец того и гляди заморит голодом. Однако Рас рисковал потерять остатки уважения -- и особенно самоуважения,-- если согласится без сопротивления. Но -- выжить следовало любой ценой. Покойники побегов не совершают. --Ну! -- поторопил пленника Гилак. --Тебе придется забрать ее силой,-- сказал Рас.-- Пришли своих воинов -- пусть попробуют. Гилак иронически улыбнулся: --Тебе хотелось бы кого-нибудь убить? Возможно, что сначала и удалось бы. Но нет! Ты отдашь мне шкуру через решетку. --Тем самым ты признаешь мое превосходство над воинами шарикту,-- сказал Рас.-- Но если это так, то я тоже божественный -- даже больше, чем шарикту. Стало быть, достоин леопардовой шкуры. Гилак нахмурился: --С тобой трудно спорить. Но у меня есть аргумент покрепче твоих неуязвимых рассуждений. Право силы. Посмотрим, как ты станешь противиться и рассуждать, когда твой язык присохнет к небу, а тело от жажды покроется язвами и пылью. Рас с силой вцепился в прутья. Спустя несколько томительных минут, скрипнув зубами, выдавил: --Вот. Можешь забирать. И он швырнул набедренную повязку сквозь прутья клетки. Улыбающийся Гилак жестом послал рабыню поднять ее. Жены короля, стоявшие у него за спиной, о чем-то зашептались и захихикали. Улыбка исчезла с лица короля; помрачнев, он одной резкой фразой отослал их прочь. --Я же предупреждал,-- сказал Рас. Схватившись за прутья руками, юноша прижался к решетке лицом.-- Ты получил шкуру леопарда. Но она по-прежнему на мне. Гилак вздрогнул. После паузы спросил: --Что ты имеешь в виду? Рас попытался подобрать на языке шарикту слово, соответствующее английскому "духовный". Но ничего похожего в голову не приходило. И вдруг Раса осенило: --Ты можешь снять с меня шкуру леопарда. Ты можешь даже убить меня. Но ты не сможешь отобрать у меня идею -- мысль, уверенность,-- что я достоин носить шкуру леопарда. Даже убитый, я с тобой не соглашусь. И идея, идея моего права на шкуру, останется -- она не умрет вместе со мной. --Однако...-- протянул Гилак. Лоб его разгладился, но взгляд был направлен куда-то внутрь.-- Мне надо поразмыслить об этом,-- сказал король.-- Ты постоянно вызываешь зуд у меня в мозгах. И чем больше я их чешу, тем сильнее он становится. То же самое было со мною у тебя в клетке. Теперь в клетке ты, а мозги мои зудят, как и прежде. --А идея моей свободы существует, даже когда я заперт,-- подбросил дровишек в костер Рас. Гилак, тряся головой, отправился восвояси. Это было очень кстати -- новые мысли были чистой воды экспромтом, и Расу самому хотелось их сперва хорошенько переварить. Они свалились на него, как перезревший фрукт с дерева. Идеи были как тени. Они возникали так же внезапно, как падает на землю тень, когда ее обладатель делает шаг за порог дома. Рас был возбужден. Имели ли идеи свое отдельное от людей, самостоятельное существование? Не были ли они как бы духами или демонами, захватывающими людей, а затем ускользавшими куда-то, когда человек умирал или изгонял идею? Если так, идеи, должно быть, весьма разборчивы в выборе -- ведь не приходят одни и те же мысли в головы всем людям одновременно. Почему эта идея об идеях, к слову сказать, посетила Раса и не пришла в голову Гилаку? На следующее утро к Расу пришли мастеровые за инструкциями. Гилак и два копейщика стояли рядом, приглядывая, чтобы никто не подходил к пленнику вплотную и чтобы разговоры велись лишь о сооружении "беличьего" колеса. Позже, когда мастера вернулись с охапками бамбуковых кольев, сторожа присматривали, чтобы инструменты: ножи, пилы, рубанки, стамески, коловорот и топорики -- оставались за пределами досягаемости светлокожего заключенного. Мастера соорудили небольшую пристройку к клетке для установки там колеса. Пилами на длинных ручках они прямо сквозь прутья выпилили вход в пристройку из большой клетки. Затем вежливо попросили пленника удалить мусор из клетки -- Рас любезно повиновался. Строительство заняло неделю. За это время мать Гилака и его жены неоднократно навещали Раса под предлогом наблюдения за ходом работ. Жены больше глазели на пленника, чем на мастеровых, хотя короля при этом остерегались и старались оказаться у него за спиной. Гилак запретил им общаться с заключенным; он попытался запретить и матери, но той было начхать на запреты сына. Жизнь, сотканная из горя, физической боли и скуки, казалась ей невыносимой, и королева-мать не собиралась упускать такое развлечение. Уже немало лет она страдала подагрой, была почти неподвижна. От бесед с дочерью и племянницами ее уже просто воротило, а разговоры с рабынями раздражали обыденностью. Так мало интересного происходило в жизни двора, что появление Раса в качестве нового аттракциона привело ее в восторг. Сперва она тихо сидела на подушках в своем деревянном кресле в тени двух опахал, которыми два пажа отгоняли мух, и прислушивалась к разговору сына с пленником. Затем вмешалась и стала задавать Расу вопросы. Рас чувствовал к старухе расположение, особенно после того, как обнаружил в ней острый, проницательный ум -- такой же, как у сына. А уж по части чувства юмора, когда ее не очень мучали боли, она давала королю немалую фору. Именно с ее помощью Расу удалось вернуть себе мешок из шкуры антилопы с большей частью его содержимого. Уже на второй день своего заключения Рас попросил Гилака выдать бритвенные принадлежности. Король отказал, заявив при этом, что не может позволить Расу пользоваться бритвой и зеркальцем. Мол, бритвой тот разрежет запоры сыромятной кожи, а что до зеркала, так это вообще дьявольский предмет. Может похитить душу, если смотреться достаточно долго. Рас предложил возвращать бритву часовым сразу после бритья. Но без зеркала он бриться не сможет. Какая Гилаку забота, если даже Рас и рискует провалиться в зазеркалье? Но Гилак был непреклонен. И Рас начал обрастать. Непривычная щетина противно зудела, и Рас стал раздражительным. Кроме всего прочего, он планировал использовать зеркальце не для одного лишь только бритья. Шикут, мать Гилака, очарованная бородой пленника, тоже сперва отказала. Но Рас сумел объяснить ей, как он обычно выглядит, какие неудобства причиняет растительность на лице и, самое главное, что родители заповедали ему бриться каждое утро в знак богобоязненности. И на следующее же утро пришел с кислой физиономией Гилак, швырнул через прутья сумку и приказал забирать у заключенного бритву после каждого бритья. Остальное разрешил оставлять в клетке. Он удалился, даже не ответив Расу на вопрос, что заставило его передумать. Часом позже появилась Шикут и все объяснила. Она обратилась к сыну с просьбой вернуть пленнику принадлежности. Когда мягкие доводы оказались бесполезны, безжалостным язычком стала поднимать короля на смех. Гилак всегда чувствовал себя неуютно, мрачнел, становясь мишенью ее острот. И в конце концов сдался. Рас, поблагодарив ее от всего сердца, продолжил беседу. И с удовольствием разговаривал с ней всегда, в каком бы настроении она его ни заставала. Большую часть сведений об устройстве дворца и о топографии страны шарикту он получил от королевы. Тем более, что Гилак запретил кому бы то ни было разговаривать с Расом, кроме как по делу. Невзирая на запрет, Расу удалось разговорить ночных сторожей. Он пытался обратиться и к Биджагу, но тот не отвечал ни Расу, ни кому-либо другому. Вонсу сидел на корточках в углу клетки и менял позу крайне редко. Однажды над замком пролетела Птица Бога. Рас не мог увидеть ее -- мешали и дворцовые стены, и крыша клетки. Но лишь глазам, не ушам. Шарикту с воплями ужаса попрятались по комнатам. Снаружи остались всего двое: дневной страж, которому за отлучку с поста независимо от причины грозила казнь, и король, защитник своего народа. Размахивая перед аркой входа божественным мечом, Гилак во всю силу своей луженой глотки бросал Птице вызов -- демонстрировал готовность отдать жизнь за народ. Вскоре, ко всеобщему облегчению, Птица, не принимая королевский вызов, удалилась вниз по реке. Но через полчаса вернулась, и вся сцена повторилась в точности. Позже Гилак спросил Раса: --Думаешь, она искала тебя? --Откуда мне знать? -- сказал Рас.-- Общаться с ней мне еще не доводилось. Рас знал, что Гилак встревожен, да и не мудрено -- судьба вонсу была еще свежа в памяти. Два дня спустя король объявил, что возглавит экспедицию вверх по реке с целью изучения окрестностей деревни вонсу. А также надеется поймать или убить Джанхоя. Рассказы Раса о льве заинтриговали Гилака. Рас смолчал. Гилак добавил: --Я оставил сторожам подробные инструкции, так что не надейся сбежать. Рас невинно улыбнулся. Однако вскоре убедился в неосуществимости планов побега. Слишком много людей окружало его днем, а ночная стража была увеличена до трех воинов. Рас снова перенес свое внимание на Биджагу, надеясь того растормошить. Вонсу сидел неподвижно, точно гигантская эбеновая статуэтка лягушки, изготовившейся к прыжку. Сходство с лягушкой усиливали сгорбленные плечи, отвисшая челюсть и немигающие глаза. Мухи ползали по его лицу, залетали в нос и рот и даже лезли в глаза. Шевелился он крайне редко -- лишь попить-поесть да воспользоваться посудиной. На ночь засыпал сидя. Через четыре дня после отбытия короля в поход Рас заметил, что Биджагу почти совсем ничего не ест. На пятый день он опорожнился не поднимаясь, под себя. И это уже не было ленью или безразличием -- Биджагу просто не заметил, что приключилось. Тогда Рас и понял, что вонсу приговорил себя сам. Его народ погиб, и его попытка основать новое племя с помощью рабыни шарикту провалилась. Он сдался. Сейчас жизнь истекала из него словно ручеек, который, удаляясь от родника, испаряется на раскаленных солнцем камнях. Биджагу впал в состояние, какое испытывал бы любой шарикту, будучи заколдован или изгнан из племени. Оцепенев под гнетом таинственных черных сил, они позволяли душе незаметно расстаться с телом. Когда Рас понял это, он пришел в неистовство. Он выкрикивал проклятия, оскорбления, угрозы. Рас брызгал слюной, сравнивал Биджагу с шакалом, гиеной, слизняком, клопом вонючим. Рас бушевал долго, но безуспешно -- вонсу, казалось, ничего не слышал. --Твой народ погиб, да! -- кричал Рас.-- Но мои родные тоже все умерли! Юсуфу и Мирьям, единственные в целом свете, кого я любил -- да еще и Вилида! Она тоже умерла! И это на твоей совести! Ты, червяк, обитающий в жопе у дохлой гиены, почему ты позволил сжечь ее? Как ты мог?! Почему ты, кастрат бесхребетный, не заступился, не сразился за нее? Почему ты убил моих родителей? Они-то уж точно тебе ничего не сделали! Ты не смел убивать их, грязный шакал! По щекам Раса текли слезы горя и ярости. Мать Гилака, сидящая поодаль под зонтом, окликнула его: --Что ты шумишь так громко? Неужели ты не видишь, что его с нами нет, что его душа уже на полпути к Царству теней! --Он не посмеет вот так умереть! -- всхлипнул Рас.-- Он должен выздороветь и сражаться со мной не на жизнь, а на смерть! Как он смеет ускользать от меня? --Я полагаю, что ты хочешь вернуть его с полпути в иной мир совсем по иной причине,-- сказала Шикут.-- Ты все еще любишь его или хотел бы любить, поэтому страшишься его смерти. В изумлении Рас с минуту собирался с мыслями, затем бросил: --Как я могу любить того, кто убил моих родителей и позволил сжечь живьем мою возлюбленную? Я хочу убить его! --А прежде любил? --Да, очень,-- признался Рас.-- Но он первый предал меня! --Тогда ты все еще любишь его, хотя и ненавидишь при этом. Рас в последующие дни немало поломал голову над этим замечанием королевы-матери. Ему непросто было разобраться в себе; правота Шикут, если в ее словах и была истина, не казалась Расу очевидной. Понять ненависть к Биджагу было проще -- для нее вполне хватало оснований. А для любви? Биджагу иссыхал по-прежнему -- на боках проступили ребра и череп прорывался на воздух сквозь туго натянутую кожу. Он уже не поднимался больше, ходил только под себя, после чего тюремщики с трудом сталкивали его с места длинными кольями, чтобы очистить клетку. Ведро воды, которым обдавали Биджагу, не производило на него никакого впечатления -- он был нем и недвижен. Затем целых три дня он не опорожнял желудок -- видимо, уже нечем было,-- но еще мочился. Глаза Биджагу, словно прячась от света, глубоко ввалились в глазницы. Королева-мать заметила: --Мой сын не успеет предать его пыткам. Если Гилак не поспешит вернуться, то и Бастмааса не получит пленника живьем. --Если он умрет, он что, останется разлагаться и вонять в клетке до возвращения короля? -- спросил Рас. Королева-мать пожала плечами: --В любом случае у меня нет права что-то предпринимать. Прошли времена, когда племенем шарикту правили женщины и не было ни одного жреца, только жрицы. Однажды в незапамятные времена могучий принц-консорт Танус убил властвовавшую королеву Факук и, опираясь на весьма немногочисленных сторонников, стал правителем. Случилось это еще до того, как шарикту нашли проход в горах и поднялись сюда из подземного мира. С тех самых пор шарикту попадают только лишь в ад. Дословно последняя фраза звучала, как "шакалам на обед"; по-английски, подумал Рас, это будет "псам на сьеденье". --Все это очень интересно,-- заметил Рас.-- Однако, что делать с Биджагу? --Ничего. --Я не в состоянии его понять. Мои потери и горе тоже безмерны, но не ложусь же я помирать! --Ты не вонсу,-- ответила Шикут.-- А также не шарикту. Мне кажется, ты не задержишься в этой клетке надолго и когда сбежишь -- горе шарикту! Особенно моему сыну Гилаку. --Только между нами,-- сказал Рас.-- Скажи мне честно, ты его любишь? --Люблю, и даже очень. --Думаю, ты и ненавидишь его очень,-- сказал Рас.-- Ведь он убил твоего мужа и младшего сына, собственных отца и брата. Вздрогнув, Шикут оцепенела, но затем быстро пришла в себя: --Может быть, ты и прав. Но Гилак вынужден был убить их. Таков наш обычай... О чем, бишь, мы? Ах, да, я говорила, что клетка тебя не удержит. Гилак совершил непростительную ошибку, не казнив тебя сразу. --А ты не могла бы помочь мне выбраться? -- Рас хитро прищурился. --Ни за что! -- всплеснув руками, возмутилась женщина.-- Никогда! Но мне небезынтересно будет узнать, как ты осуществишь побег. Говорю это потому, что веду свой род от великих королев и жриц прошлого. Мы обладаем знаниями многих поколений, знанием, недоступным простым смертным. Мы видим, что сокрыто под человеческой плотью и под внешней оболочкой вещей. Рас промолчал. Он размышлял о том, сознавала ли королева, принуждая сына вернуть пленнику сумку, что обеспечивает Раса средствами для побега. Может, ощущала себя орудием Провидения? А может, ею руководило чувство, коренящееся в желании более глубоком, чем жажда познания? Сомнительно, чтобы, устраивая сыну головомойку, королева-мать ведала, как именно собирается Рас воспользоваться зеркальцем и оселком. Просто где-то, в самых потаенных уголках ее души, крылась надежда, что пленник причинит ее сыну неприятности. Через восемь дней после отбытия в поход Гилак вернулся. О возвращении экспедиции загодя возвестили барабаны, флейты, волынки и маримбы. Спустя несколько минут в замок примчался гонец и громко возгласил уже и без того известные новости. Слуги, рабы, королевские жены, его мать в кресле -- все поспешили вниз с холма навстречу королю. Кроме Биджагу, Раса и двух стражников, во дворе замка не осталось ни единой души. Один из караульных, стоя под аркой, описывал приятелю церемонию. Второй не оставлял пост -- но, чтобы лучше слышать, повернулся к пленникам спиной. Рас давно замышлял использовать в своих целях этот момент -- суматоху, связанную с возвращением короля. Но рассудив, пришел к выводу, что ситуация далека от идеальной. Захлопнув сумку, он подошел к ближайшей от входа в замок стене клетки. И вскоре увидел глашатая, а за ним и Гилака. Король вышагивал, держа божественный меч обеими руками прямо перед собой, эфесом на уровне глаз. Следом из-за склона холма вынырнула голова. Огромная, окруженная пышной золотисто-коричневой гривой голова льва с безжизненными зелеными глазами и красным языком, вывалившимся из пасти. Затем стал виден и шест, на котором ее несли. Горестный вопль Раса перекрыл гул барабанов. Юноша бешено рванул бамбуковые прутья решетки. За воином, несущим голову Джанхоя, показались и другие участники рейда. Четверо несли на плечах тело человека. Следом двое демонстрировали шкуру льва. Едва не наступая им на пятки шагал почетный караул. Один из замыкающих тащил за собой привязанного за шею пленника. Точнее, пленницу. В лохмотьях, грязная, с лицом, распухшим от укусов насекомых, она едва волочила ноги. Волосы, когда-то сиявшие золотом, свалялись и потускнели. При виде женщины, которую мысленно уже давно схоронил, Рас впал в оцепенение. В следующей шеренге несли в кресле Шикут, за нею шли королевские жены, следом -- дяти, тети, кузены, племянники и прочая королевская родня. Замыкала парад приплясывавшая за оркестром толпа вольных и рабов. Гилак остановился перед клеткой Раса. Он молчал, пока шествие вливалось во двор замка, но торжествующее выражение лица было красноречивее любых слов. --Твой зверь и вправду оказался велик и страшен,-- вымолвил король наконец.-- Но, когда мы его обнаружили, беспечно дрыхнул с набитым до отказа брюхом и проснулся, лишь когда мы с копьями наготове подступили вплотную. Он едва успел подняться на лапы, как в нем уже сидели три копья. А закончил работу я сам, моим божественным мечом. Да, это воистину был большой кот, недаром ты называл его царем зверей. --Так это не Джанхой убил его? -- Рас указал на тело, уложенное на землю неподалеку от клетки. --Нет. Это ее рук дело.-- Король подразумевал Еву Рантанен.-- Татнис наткнулся на нее, когда мы рыскали в окрестностях деревни вонсу, она пряталась там в кустах. Татнис пытался поразить ее копьем, но был слишком напуган для хорошего удара. Я пытался убедить своих людей, что ты вовсе не дух, но ты ведь знаешь -- мать единственная, кто мне вполне поверил. Ну, Татнис и замешкался, а женщина, пользуясь его замешательством, сумела вырвать копье. Он даже сбежать достаточно быстро не сумел, до того был напуган, вот и получил удар в спину. А затем, когда мы ее окружили, похоже, поняла, что я собираюсь взять ее живьем, сложила оружие и сдалась в плен. --Разумный поступок,-- одобрил Рас,-- для женщины, конечно. --По-моему, ты тоже в подобной ситуации не стал сражаться,-- сардонически улыбаясь, сказал король. --Вас было слишком много и стояли вы слишком близко,-- ответил Рас.-- Если бы вы наткнулись на меня в лесу, я показал бы вам, на что способен. Но она, как я уже отметил, повела себя совершенно правильно. --Лучше остаться живым, чтобы после сбежать, не так ли? Брось даже и думать. Ты просидишь в этой клетке ровно шесть месяцев, а там посмотрим. Тело покойного Татниса в сопровождении причитающей родни было препровождено в храм Бастмаасы на острове. Еву поместили в пустующую клетку, а Гилак разместился среди подушек и леопардовых шкур в гигантском кресле красного дерева. Прихлебывая пиво, король наслаждался нестройной игрой своего оркестра. Караул тем временем вытеснил всех, кроме шарикту и ремесленников, за пределы дворца. Очистив двор от черни, шарикту пустились в пляс; остальные хлопали в такт барабанам. Голова и шкура Джанхоя лежали у ног короля, и два раба с опахалами просто из сил выбивались отгонять от властителя привлеченных поживой мух. Спустя какое-то время Гилаку надоели и мухи, и запашок, исходивший от останков животного, и он велел убрать трофеи. Двое мастеровых, явно раздосадованные необходимостью покинуть веселье в самом разгаре, подхватили их и понесли прочь. Рас провожал взглядом покачивающуюся на шесте голову друга, пока она не скрылась за косогором. --Полагаю, ты захочешь отомстить мне за льва? -- перекрыл шум голос Гилака. --Непременно! -- крикнул Рас в ответ. Гилак захохотал; насмеявшись всласть, отхлебнул пива из тыквенной бутыли и что-то сказал своим женам. Те, поглядывая друг на дружку, расцвели в улыбках и завиляли бедрами. Гилак, уловив внимательный взгляд Раса, ухмыльнулся. Рас скорчил в ответ гримасу. Пиво, подносимое постоянно из замка, лилось рекой. Когда запасы его во дворце истощились, послали в нижний город. После нескольких часов беспрерывной пляски близкие короля уселись отдохнуть и наверстать упущенное обильным возлиянием. Продолжающие веселиться мастеровые время от времени падали перед королем ниц и лобызали ему ноги. Мать Гилака, притомившись от празднества, отправилась в свои апартаменты. Биджагу, свесив набок голову, был по-прежнему недвижен. Ева сидела на полу своей клетки и грызла свиные ребрышки, запивая их водой из кувшина, и часто поглядывала в сторону Раса. Очевидно, ей хотелось поговорить. Расхрабрившись от возлияний, толпа подступила поближе к клеткам "духов". Отдельные смельчаки, подойдя вплотную, принялись дразнить пленников непристойными жестами, выкрикивать оскорбления. Биджагу обратил на них внимания не больше, чем на ползающих по телу мух. Один храбрец окатил его водой; толпа заржала. Еще один, просунув в клетку руку, попытался пощупать Еву -- та его укусила. Все, кроме пострадавшего, покатились со смеху. Еще кто-то попытал счастья, и еще -- пока женщина, которой Ева вывернула руку, не вскрикнула от боли. Гилак поднялся из кресла и гаркнул на толпу, велев убираться от пленных прочь. Его увещевания припоздали самую малость -- один беспечный гуляка уже прислонился спиной к клетке Раса. Рас не зевал; прежде, чем гуляка понял, где он и что с ним, подхваченный сзади за шею, он взлетел в воздух и с размаху грохнулся лицом в прутья. Без сознания, с кровотечением из сломанного носа его уволокли подальше. После этого королю не пришлось повторять свой приказ -- толпа вмиг протрезвела. Расу стало немного легче. Король тоже как будто не рассердился. И на толпу небольшое кровопускание не произвело гнетущего впечатления; напротив -- все, вроме раненого, развеселились пуще прежнего. Оркестр грянул с новой силой; танцы длились до восхода луны. Когда ночное светило показалось над горизонтом, Гилак встал и велел прекратить музыку. Танцоры отправились по домам, а король в сопровождении жен -- в опочивальню. Рас, хоть и обрадованный наступившей тишиной, подавить зависть к королю все же не сумел. --Оставь мне хотя бы одну! -- крикнул он Гилаку в спину, но тот будто не услышал. Луна залила мертвенным светом затихающий замок и отходящий ко сну городок у подножья холма. Постепенно двор окутала тишина, нарушаемая лишь далеким воем шакала. Сторожа, тоже изрядно поднабравшиеся, слегка пошатывались, опираясь на древки копий. Серебристо-молочное тело Евы за решеткой было так неподвижно, что Рас подумал, уж не заснула ли она от усталости. --Ева! -- негромко позвал юноша. Она зашевелилась, села и откликнулась хриповатым спросонок голосом: --Да? --Я был уверен, что ты погибла. --Ты почти угадал, я уцелела буквально чудом,-- ответила Ева.-- Я тоже решила, что ты погиб. Мне показалось, что пилоты недооценили мощь напалмовой бомбы и ненароком убили тебя. А может, и хотели твоей смерти. Совершенно не представляю себе, чего добивались те двое из вертолета. Ева поведала все, что с ней происходило после прыжка с плота. Чтобы укрыться от пулеметного огня, она постаралась убежать как только можно дальше в джунгли. Она бежала, падала, поднималась и, пробиваясь сквозь чащобу, бежала дальше, и ей удалось до взрыва преодолеть добрых сто ярдов зарослей. К счастью, Ева оказалась не в эпицентре; взрывной волной ее зашвырнуло в какую-то низинку, и она успела задержать дыхание. Ей опалило волосы, руки, затылок; ожоги мучили ее несколько дней, но главное -- вовремя задержав дыхание, она уберегла легкие. Может, Ева оказалась в момент взрыва и достаточно далеко, чтобы ее легким не угрожал смертельный ожог, но в таких случаях невредно перестраховаться -- и она, крепко сжав зубы, удерживалась от вдоха, пока над головой бушевало пламя. Оружие она обронила еще до взрыва. В миле от места пожара Ева нашла неглубокий ручей; погрузившись в воду, попыталась оценить степень поражения ожогами. Ожоги -- вещь коварная; в первый момент из-за шока их можно недооценить, умираешь от них после. Но ее ожоги оказались вполне терпимыми, шоковое состояние было вызвано иной причиной -- дыханием близкой, чудом скользнувшей мимо смерти. Вертолет несколько раз проходил над ее укрытием. Однажды пули изрешетили кусты всего в нескольких ярдах. Ева не двигалась, она знала, что невидима сверху. Пилоты палили вслепую, в надежде выманить дичь -- если та избежала напалма -- на открытое место. --Мне невдомек, отчего они так привязались ко мне,-- продолжала Ева,-- ведь я не представляю для них никакой угрозы. У меня нет почти ни единого шанса выбраться из долины. Может, они хотят воспрепятствовать нашему с тобой общению -- по известной причине? Похоже, что так. Другого объяснения мне не придумать. --Возможно, мы получим точный ответ на этот вопрос от Игзайбера, когда доберемся до него,-- вставил Рас. Ева фыркнула то ли с презрением, то ли считая такую возможность несбыточной. К месту, где они разлучились, Ева вернулась лишь два дня спустя. По пути она безуспешно попыталась отыскать потерянный револьвер. Не увидев плота, решила, что либо Рас отправился дальше вниз по реке, либо Раса достал напалм, и плот уплыл без него. Плутая в джунглях, переплывая речные излучины, Ева сумела не заблудиться и нашла обратную дорогу к стойбищу вонсу. Несколько раз по пути ей пришлось огибать скопища крокодилов. Ева долго питалась одними крокодильими яйцами, которые случалось выкопать на берегу. Затем удалось пришибить палкой небольшого питона, и его сырого мяса хватило Еве, чтобы дотянуть до полей вонсу, где она надеялась разжиться овощами. Но обезьяны, виверры, зайцы и птицы уже вовсю там похозяйничали, оставив за собою полный разор. Осматриваясь в окрестностях, Ева нашла в силке мертвого зайца, слегка затронутого уже разложением. Несмотря на вонь, изголодавшаяся женщина съела все до последней косточки и, тяжело после этого захворав, три дня была на грани смерти. Чуть окрепнув, сумела зашибить палкой поросенка, но была загнана на дерево разъяренной мамашей. Ее надежды поесть свинины ухнули -- прожорливое стадо сородичей убитого не оставило ей ни косточки. --Мне казалось, что я единственная в джунглях помираю с голоду,-- жаловалась Ева.-- Куды бы я ни бросила взгляд, повсюду звери и птицы либо ели, либо готовились к трапезе. Я же все худела и слабела, чтобы самой стать вскоре чьей-то добычей. И вдруг удача -- я нахожу олененка, детеныша антилопы, со сломанной ногой. Мне не составило труда прогнать антилопу-мать; та хоть и храбрилась, но была слишком мала против меня. Сложнее оказалось отогнать двух шакалов, но и это мне удалось. Я избавила малыша от страданий и испекла мясо на костре. Мне было так плохо от сырого мяса и так хотелось есть, что уже не заботило, увидит ли кто-нибудь дым от костра. После этого я долго питалась одними фруктами, которые, я заметила, приходились по вкусу обезьянам. Потом в силок -- тот самый, на котором я так обожглась сперва, наевшись тухлятины -- снова попался заяц. Я вернулась к стойбищу поискать инструменты и наконечники копий. Мне пришло в голову самой построить плот и попытаться достичь болот. Я подумала: а вдруг ты все еще где-то в стране шарикту -- если остался жив, конечно. К тому же, предполагаемый маршрут спасения все равно вел в низовья реки. Мне слабо верилось в удачу, но я обязана была хотя бы попытаться. Затем появились шарикту, и вот я здесь. Ева зевнула и, прежде чем Рас успел задать хотя бы один вопрос, провалилась в сон. Он пожелал спокойной ночи стражам, с тревогой прислушивавшимся к непонятной беседе. Проснувшись на рассвете, долго ждал запоздавшего завтрака -- похоже, рабы, пользуясь отсутствием накануне хозяев, тоже не упустили случая гульнуть в свое удовольствие. Ева спала еще несколько часов; разбудили ее неугомонные мухи. Нимало не смущаясь присутствием Раса, она воспользовалась посудиной -- куда только подевалась давешняя стыдливость? Нормальная еда и сон уже пошли ей на пользу -- круги под глазами почти сошли на нет. Рас задал Еве вопрос, с вечера вертевшийся на кончике языка: --Когда Гилак захватил тебя, он уже несколько дней обходился без женщины. И он достаточно бесцеремонен по сравнению со мной. Ты спала с ним? --Нет. Хоть я и не понимала, о чем они говорят, но по некоторым признакам догадалась, что Гилак обсуждал это со своими людьми. Думаю, солдат мне нечего было опасаться -- они сами меня боялись. А возможные такого сорта поползновения со стороны Гилака я предвосхитила, дав им понять, что нечиста. Мне казалось, что шарикту, как все отсталые народы, соблюдают подобное табу. И я не ошиблась. Увидев, что я пользуюсь клочком рубашки как тампоном, они начали сторониться меня, стараясь вообще не прикасаться. А в конце каждого дня Гилак устраивал церемонию очищения -- из-за меня, по-моему. Вот так вот. Глава шестнадцатая. Побег Черная лужица под Биджагу сперва была почти незаметна. Она росла помаленьку, словно душа капля за каплей, подобно струйкам дождя с края крыши, покидала тело. Эти черные капли были беззвучны, как тени. И с каждой каплей, казалось, испаряется плоть под кожей Биджагу, и кости прорываются наружу, на ясное солнышко. Глаза, потеснив уже, наверное, мозг, ввалились еще глубже. Лучик каждого нового рассвета согревал Биджагу все слабее и слабее, не порождая в нем никакого отклика. --Биджагу! -- взывал к нему Рас.-- Не помирай! Не уклоняйся от поединка! Я должен своими руками убить тебя, свернуть тебе шею живому! Биджагу не подавал признаков жизни. Его нижняя челюсть отвисла, и мухи спокойно заползали в рот, путешествовали по немигающим глазам. --Что ты говорил сейчас? -- спросил, подходя ближе, Гилак. Рас повторил, и король милостиво улыбнулся.-- Ладно. Сегодня я добрый. Я дозволяю тебе прикончить твоего врага. Гилак хлопнул в ладоши и отдал приказ. Копейщики выстроились дугой возле клетки Раса. Раб долго возился с тугими узлами запоров, и Гилак, отослав того в нетерпении прочь, разрубил веревки мечом. Распахнув дверцу, король отступил за спины воинов. Рас медленно выбирался из клетки. Ошеломленный, он никак не мог взять в толк, что получил вожделенную возможность убить Биджагу. --Ты должен радоваться -- теперь ты можешь осуществить свою месть! -- сказал король. --Это как-то неожиданно,-- промямлил Рас.-- И Биджагу... он ведь даже не почувствует. Я надеялся сразиться с ним, полным сил, чтобы он понял: настал час расплаты... Но сейчас... --Так ты не хочешь его убивать? --Это мой долг...-- ответил Рас нерешительно. Гилак, закатив глаза, расхохотался. --Это ведь не похоже на убийство леопарда, задравшего твоих близких,-- рассудил Рас.-- Когда убиваешь зверя, нет к нему ненависти. Зверь есть зверь, и он делает, что ему назначено природой. Биджагу сейчас даже и не зверь. Он ничто, пустое место. --Почему ты не сказал мне этого раньше, пока я не испортил отличные веревки? -- спросил Гилак.-- Зачем ты прожужжал мне все уши своей жаждой мести? --Знаешь, это похоже на спуск с крутого песчаного обрыва,-- заметил Рас.-- Ты уже передумал, ты хочешь вернуться назад, но тебя все несет и несет вниз. Гилак нахмурился и закусил губу. Затем улыбнулся и отправил Раса назад в клетку. Запоры на двери заменили на новые. Зрители, включая мать короля и его жен, выглядели разочарованными в своих ожиданиях. Гилак продолжил разговор уже через решетку: --Я давал тебе шанс. Больше не получишь, даже если снова передумаешь. Мне казалось, тебе нужна смерть вонсу, чтобы успокоить души родителей. Ты отказался. Я беру твой долг на себя. Гилак отдал приказ, и в клетку Биджагу вошли два воина. --Что ты собираешься с ним делать? -- спросил Рас короля. --Увы, Бастмааса еще не проголодался,-- ответил Гилак.-- Всего три дня, как он получил Татниса. Но если потянуть еще немного, вонсу попросту не доживет. --Вы швырнете Биджагу в бассейн? -- заключил Рас. --Завтра. До того, как солнце коснется гор на закате. Но сначала мы проведем установленную церемонию, а на ночь оставим вонсу на платформе над бассейном. Пусть Бастмааса хорошенько рассмотрит наше приношение. Четверо королевских родичей с трудом вынесли из покоев резной трон лимонного дерева, трон, весь изукрашенный барельефами крокодилов. На него усадили Биджагу; тот почти завалился набок. Грянули барабаны, завизжали волынки; воины ударили по щитам копьями. Парадный строй сформировался по-походному быстро, но в строгом соответствии с регламентом. Королевский глашатай возглавил марш сквозь большие ворота; в двенадцати шагах за ним с мечом, крепко сжатым двумя руками прямо перед лицом, печатал шаг король. Следом подняли трон с Биджагу. Когда трон почти поравнялся с воротами, Биджагу вдруг конвульсивно задергался и невероятным усилием выпрямил спину. Его крик был так страшен, что волынки и барабаны, сбившись с ритма, смолкли. Гилак резко обернулся. Голос Биджагу был негромок и слаб по сравнению с ужасным криком. Но Рас расслышал его. --Лазазу Тайгади! Ты слышишь меня? Голова Биджагу откинулась на высокую резную спинку, глаза уставились прямо на солнце. --Я слышу тебя, Биджагу! -- крикнул в ответ Рас. Голос Биджагу пресекался от слабости и, если бы не гробовое молчание -- словно перед шарикту предстал во плоти сам дьявол,-- Рас так бы ничего и не услышал. --Я не убивал твоих родителей! Никто из вонсу не убивал их! Ты должен... --А кто убил? -- выкрикнул Рас.-- Кто убил их, Биджагу? Ответа он не дождался. Биджагу обмяк с громким стоном, точно волынка, из которой выпустили последний воздух. Все четверо носильщиков пошатнулись от страха, но трон удержали. Гилак в нарушение ритуала вернулся назад, к клеткам. --У вонсу, по-моему, не оставалось уже причин для лжи,-- сказал он. --Он солгал,-- выдохнул Рас,-- он не мог не солгать! Гилак коротко хохотнул: --Ты перебил вонсу в отместку за то, чего они вовсе и не делали! Рас внимательно вгляделся сквозь прутья решетки в лицо короля. И Гилак, и все, кто стоял за ним, внезапно подернулись сумеречной пеленой, как при солнечном затмении. В ушах зашумело, грудь сдавило удушье. --Этот смех будет стоить тебе жизни,-- процедил Рас. --Ты еще не устал от убийств? -- поинтересовался король. И, продолжая смеяться, он мановением руки возобновил прерванное шествие. Только королева-мать приняла всерьез угрозу Раса. До тех самых пор, пока стул, на котором ее несли рабы, не скрылся за косогором, она не отрывала взгляда от пленника. Наступила тишина, изредка нарушаемая отдаленным шумом городка у подножья холма. --О чем вы тут говорили? -- полюбопытствовала Ева. Рас грубовато отмахнулся от нее -- ему сначала самому хотелось обо всем как следует поразмыслить, но Ева оказалась настойчива. И Рас вкратце перевел все на английский. --Не переживай ты так сильно! -- посочувствовала Ева.-- Ты же не виноват. Откуда ты мог знать, что тебя провели? Что еще ты мог предположить, имея на руках такую улику? --Я убил их всех,-- глухо вымолвил Рас.-- Даже тех, кого не убивал собственными руками. Он глянул себе под ноги, словно ожидая увидеть там черную лужицу. Ничего, кроме тени от решетки, на полу не было. Но ощущение, что он теряет душу, не оставляло его. --А теперь наступила очередь Биджагу. И тоже из-за меня. Помолчав, Рас добавил: --Но кто же тогда сделал это? Кто убил мою мать стрелой вонсу? И зачем? --Единственный, кто мог сделать все это,-- не знаю, правда, зачем,-- это автор тех листков, которые ты называл письмами Бога. Полагаю, его трюк должен был рассорить тебя с вонсу, что и произошло. Только вот зачем? --Ты думаешь, что это сделал Бог, Игзайбер? Ева досадливо помотала головой: --Нет, это не Бог! Человек! Который зашвырнул тебя сюда, в эту забытую Богом долину, и позаботился, чтобы из тебя вышел настоящий Тарзан. --Тарсан? Ева повторила это слово тщательно; теперь явственно прозвучал звук "зэ": --Тар-зан. Персонаж длинного цикла романов о... --Персонаж? Романов? Ева, стараясь избежать углубления в лабиринты, попыталась пролить свет на эти два понятия. --Очень трудно объяснять тебе что-либо, выходящее за рамки твоего мира,-- просто не на что опереться. К тому же, я и сама не читала толком эти книги о Тарзане, в детстве видела фильм -- тайком от матери,-- но фильм это ведь не книга, он может сильно отличаться. Разумеется, все же я кое-что о Тарзане знаю -- что-то из фильма, что-то из других книг, что-то даже из газет. Тарзан был белым человеком, воспитанным в африканских джунглях какой-то разновидностью горилл. Своеобразный архетип свободы от табу и условностей цивилизованного мира. Благородный дикарь. --И что все это значит? --Это значит, что автор твоих листков, человек, ответственный за твою судьбу, одержим манией. Психопат, чокнутый, ненормальный, взбесившийся то есть. Он похитил тебя у родителей еще совсем малышом и доставил сюда, назначив на роль Тарзана. Только вот события сейчас выходят из-под его контроля. Рас надолго замолчал. Даже если забыть о шоке, вызванном откровением Биджагу, переварить все сказанное Евой было непросто. Ему, по выражению Евы, было "не на что опереться". Внезапно замычав, как от приступа зубной боли, Рас грохнул кулаком по решетке. Караульные строго прикрикнули, но он не обратил на них внимания. --Я убью его! -- закричал Рас.-- Я убью Игзайбера! --Ты только одно не забывай,-- сказала Ева,-- он не Бог, обычный человек. --Я уничтожу его! -- прорычал Рас, опустился на пол и разразился слезами. Подождав, пока юноша успокоится, Ева осторожно сказала: --Этот тип наверняка прячется на вершине озерной башни. Рас тяжело вздохнул и отвернулся от нее. Караульные, Такиш и Гамум, таращась на Раса, стояли бок о бок с копьями наизготовку, но поджилки у обоих слегка дрожали. --Если у тебя есть план побега,-- сказала Ева,-- самое время пустить его в ход. Они ведь все сейчас на острове, ты мне сам рассказывал об их ритуалах. Рас промычал что-то невнятное. --Ну, так как же? -- настаивала женщина. --Вообще-то я планировал бежать темной дождливой ночью, так больше шансов. Рас раскрыл свою сумку и, достав из нее зеркальце и оселок, ударил точильным камнем в середину стекла. Зеркало покрылось сетью трещин. Стукнув еще разок, Рас вытряхнул один осколок и с его помощью выковырял длинную полоску стекла. Гамум, подойдя вплотную к решетке, резко бросил: --Ты это что там такое затеял? --Готовлю магию -- для собственного освобождения,-- улыбнулся Рас, подняв на мгновенье взгляд. Глаза у Гамума округлились, он шарахнулся было назад, но, взяв себя в руки, заорал: --А ну, прекрати, не то убью! --Можешь попробовать,-- мягко откликнулся Рас. Он уже закончил доводить оселком края стекла до нужной остроты и принялся перепиливать кожу запоров. Гамум сделал выпад копьем, чтобы отогнать Раса от дверцы. Ожидая этого, Рас не зевал -- перехватив копье у самого наконечника, резко дернул на себя. Вцепившийся в копье стражник саданулся лицом об решетку, из носа брызнула кровь, глаза закатились, и он осел на землю. Копье тут же сменило владельца. Такиш набежал с воинственным криком и метнул копье сквозь решетку; Рас, успевший перехватить свой трофей, увернулся и ответил тем же, но поточнее -- его удар поразил Такиша в плечо. Тот упал, но сразу же поднялся, выдернул из себя копье и снова подступил к решетке. Из развороченных мускулов хлестала кровь. Рас подхватил копье Такиша и тут же заметил, что очнувшийся Гамум пятится назад; не желая оставаться безоружным, Рас сделал короткий выпад копьем и всадил полдюйма медного наконечника Гамуму в бедро. Тот с визгом откатился от клетки, поднялся и захромал к выходу из замка. Всхлипывая и всплескивая руками, верзила-охранник улепетывал с поля битвы. Рас вонзил наконечник в кожу дверного запора; Гамум успел уже скрыться из вида, когда тот наконец лопнул. Такиш окликнул Гамума; сообразив, что остался один на один, собрался с мужеством и принял бой. Распахнув дверь ударом ноги, Рас в один прыжок оказался снаружи. Такиш был искусен в копейном бое, но истекал кровью и сражался с могучим духом, который на его глазах с помощью чар преодолел стены, казавшиеся до сих пор непреодолимыми. Рас парировал несколько выпадов, оттеснил бойца назад, сделал обманное движение и всадил копье прямо под ложечку. Такиш упал на колени и, схватившись за живот, сложился пополам. Рас стукнул его для верности древком по голове и оставил в покое. Следовало поторопиться; выскочив за порог замка, Рас увидел Гамума уже почти на полпути с холма. Семифутовый верзила подпрыгивал на бегу, как подраненный аист. В городке у подножья холма царило безлюдье; кроме нескольких малышей под присмотром пожилой седовласой матроны, Рас никого больше не заметил. Почти вся флотилия шарикту скучилась у острова-горы; голова процессии, растянувшейся от лодок на берегу до сооружения на вершине, уже вливалась в темноту высокого храмового портала. К берегу пришвартовывалась последняя запоздалая лодка, переполненная одетыми лишь в белые юбки рабами. Копье, брошенное Расом издалека, поразило Гамума точно в спину; прокатившись несколько ярдов по инерции, он замер уже окончательно. Копье еще даже не долетело до цели, как снизу донесся пронзительный вопль -- женщина, приставленная к детям, всплеснув руками, застыла от ужаса к холму лицом. Затем опомнилась, повернулась и сломя голову бросилась к берегу. Некоторые из малышей заковыляли следом; остальные продолжили свои младенческие забавы. Женщина углядела Раса издали, и надежды остановить ее не было никакой. Четверть мили озера, отделявшие ее от островка, потребуют совсем непродолжительной гребли. Расу не оставалось ничего иного, кроме как поспешно вернуться и выпустить из клетки Еву. Он разрубил запоры медным ножом, позаимствованным у поверженного Такиша. --А что сейчас? -- спросила Ева. Сквозь плотный ее загар проступила от волнения молочная бледность, но серые глаза лучились решимостью. --Сначала я верну себе свой нож,-- ответил Рас,-- затем, как и Гилак в свое время, сожгу все дотла -- и клетки, и дворец. --У нас мало времени! -- запротестовала она.-- Если убежим прямо сейчас, опередим шарикту и успеем скрыться за болотами. Рас упрямо мотнул головой, повернулся и нырнул в ближайшие двери. Истертые за многие поколения гранитные, в блестках кварцевых прожилок ступеньки вели в длинный коридор, по обе стороны которого располагались покои. В коридоре царил полумрак -- дневной свет почти не пробивался сквозь занавешенные тростниковыми циновками входы комнат. Выдернув из гнезд в стене коридора несколько незажженных факелов, Рас велел Еве сделать то же самое и, оттолкнув дверную циновку, шагнул в большую залу. Несколько кроватей красного дерева с травяными матрацами и одеялами из шкур составляли почти всю ее обстановку. Вдоль одной из стен до самых потолочных балок вздымались каменные полки, заполненные сотнями черепов: как предков Гилака, прямых и побочных, так и более округлых, с выступающими вперед челюстями черепов вонсу -- жертв военных походов шарикту. Встречались также черепа горилл и леопардов. Возле огромного окна стоял высокий резной трон, покрытый крокодильей шкурой, рядом с ним -- деревянная стойка для копий и палиц. На ней Рас и обнаружил висящим свой ремень с ножнами. Последний предмет обстановки -- небольшая медная жаровня с мерцающими углями -- стоял в самом центре комнаты. Перепоясавшись, Рас раздул угли и зажег факелы. Ева последовала его примеру. --Почему мы теряем время? -- забеспокоилась она. --Потому что Гилак должен понять, что я не чета обычному пленному. Он должен поплатиться. Рас объяснил, что ей следует делать. Срывая занавески, они стали сваливать их под гигантским стропилом; груду увенчали кровати. Рас сунул в нее горящий факел, затем стал смахивать копьем черепа с полок, ногами подгребая раскатившиеся к огню. Закончив с залой, они вдвоем обежали этажи, повсюду сажая огненные цветы. Перед возвращением во двор Рас выглянул из окна: излившись из храма, поток белых фигур шарикту уже устремился к челнокам и бамбуковым лодкам. Пока Ева обкладывала клетки припасенными циновками, Рас при помощи тяжелой медной треноги-жаровни в несколько взмахов разрушил решетку своей клетки. Рас освобождал колесо. --Что такое ты еще задумал? -- досадливо произнесла Ева. Ее лицо и волосы припорошил пепел, а глаза, широко от возбуждения распахнутые, покраснели от дыма и напряженных усилий. Но завидев диковатый взгляд Раса, испугалась: -- Молчу-молчу! Не обращай внимания! Рас, действительно не обращая на нее пока никакого внимания, прошел сквозь занимающиеся огнем руины клетки в пристройку, мощным усилием мышц снял с основания колесо, которое устанавливали с превеликим трудом четверо одновременно, опустил и, тараня им остатки решеток, выкатил на свободу. Дым, полностью уже пропитавший воздух во дворе замка, заставлял беглецов мучительно кашлять. Рас выкатил колесо за порог замка, немного развернул и утвердил перед самым гребнем холма. Бросив в этот момент взгляд на берег, увидел, что три челнока и военное каноэ короля уже пристали к городскому берегу, а остальные быстро подтягиваются. Гигантская, облаченная в белую мантию фигура короля скачками неслась по улице, меч сверкал над головой; следом, поьлескивая копьями, бежали телохранители. За королевскими родичами спешила толпа вольных копейщиков. Рас еще немного подправил колесо, установив его у северо-восточного угла дворцовой стены. Когда волна горького дыма накрыла их и здесь, они с Евой легли на землю и продолжили наблюдение за приближающимся воинством. --Я хотела бы узнать, что ты собираешься делать,-- робко вымолвила Ева, коснувшись плеча юноши,-- но уже боюсь и спрашивать. --Колесо докатит нас отсюда до городка,-- невозмутимо откликнулся Рас.-- Если повезет, так прямо и до озера, где стоят челноки. Ее ногти непроизвольно впились Расу в бицепс. --Ты хочешь...-- Женщина не решилась договорить. --Вот именно! У нас будет в результате немалая фора,-- просиял Рас. Он просто лучился от удовольствия.-- Мы дождемся, когда преследователи почти поднимутся на холм. Затем пересечем озеро и уйдем в холмы, а оттуда -- в болото. Мы могли бы отправиться на лодке и вниз по реке, но, боюсь, шарикту опередят нас по суше, как только поймут, куда мы направились. А в холмах, я уверен, им нас не найти. --Но мы уже давно могли отступить и скрыться в холмах по эту сторону озера,-- почти простонала Ева. --Вряд ли. Здесь до холмов три мили голой равнины. Я, разумеется, успел бы убежать, но вот ты... После короткой паузы Рас прибавил: --А кроме всего прочего, мне хотелось провернуть побег именно таким способом. --Что ж! -- Ева оставила рэсов бицепс в покое и нервно рассмеялась.-- Юмала! Видели бы меня сейчас мои ученые коллеги! Они бы просто не поверили своим глазам! Никто и никогда мне не поверит! Рас следил сквозь клубы дыма за Гилаком, спешащим вверх по ступеням лестницы. Родичи короля отставали всего лишь на пару шагов. Копейщики же, разделившись на две примерно равные группы, цепью охватывали холм понизу, чтобы не дать уйти беглецам, если те все еще на холме. Из города высыпала толпа мастеровых, крестьян и рабов и тоже устремилась на пожар, обгоняя по пути отставших женщин-шарикту. Кресло королевы-матери опасно накренилось в спешке на плечах рабов; Шикут, самостоятельно держа над собой зонт, беспокойно вертела головой. --Ради всего святого, разве еще можно ждать? -- взмолилась Ева. Рас ослепительно улыбнулся и поднялся на ноги. --Пора! -- бросил он коротко. Дым так сгустился, что Ева порой теряла Раса из виду, хотя разделяло их от силы два-три фута. Закашлявшись, она снова опустилась на землю, где дым был реже, и быстро поползла к колесу. Рас был уже внутри и тоже надсадно кашлял. --Быстрее! -- скомандовал он. Ева нащупала вход между прутьями, забралась вовнутрь и выдохнула: --Я почти ничего не вижу! Рас повис на руках на верхних прутьях, затем сквозь кашель выдавил: --Похоже, так ничего не выйдет. Спрыгнув на деревянную дорожку, он разбежался и, подпрыгнув, снова вцепился руками в верхние перекладины. --Это будет непростая прогулка,-- предупредил Рас.-- Держись покрепче, что бы ни случилось! Убедившись, что Ева как следует вцепилась в бамбуковую стенку колеса, снова взбежал по дорожке, пытаясь сдвинуть сооружение своим весом. Колесо качнулось, слегка сдвинулось и замерло. Рас упорно карабкался, все выше и выше по замкнутой дорожке. Колесо двигалось медленно, вес Евы тормозил его. Рас испустил яростное рычание, захлебнувшееся в кашле. Толкнув колесо вперед, он резко бросился назад. Колесо качнулось, помедлило -- и перевалило через гребень холма. Ева взвизгнула. Рас, продолжая захлебываться кашлем, набегал на дорожку. Начав отставать от нее, бросился в сторону и закрепился на стене. Холм огласился дружным воплем испуганных шарикту. Рас повернул голову как раз вовремя, чтобы заметить Гилака, замеревшего шагах в сорока с опущенным мечом. Затем все перевернулось, солнце оказалось внизу, Гилак мелькнул и исчез. Вертящийся за спицами колеса мир: черные фигуры в белых мантиях, широко распахнутые глаза, разинутые рты, мелькающие ступени и солнце, поменявшееся местами с землей,-- оглушая криком, проносился мимо. Колесо, взмыв в воздух на небольшом трамплине, грянуло оземь, едва не сбросив своих пассажиров со стенок. Угрожающе накренившись после прыжка -- Ева опять в ужасе завизжала,-- оно все же устояло и, слегка изменив направление, помчалось дальше. А может быть, Расу это просто почудилось -- составить представление о том, куда занесет их колесо, сейчас было уже невозможно. Внезапно замелькали каменные стены с тростниковыми крышами,-- с направлением пока везло, отметил Рас,-- испуганные лица зевак в окнах, снова крики, заполошное кудахтанье брызнувших в стороны кур, еще удар, круженье в воздухе перьев, затем медленный крен и плеск воды. Озеро накрыло беглецов прохладой, освобождая онемелые от напряжения пальцы, затем отпустило -- и вот уже Рас лежал на бамбуковой дорожке по горло в воде и весело смотрел на Еву, облепленную мокрыми водорослями собственных волос. Чтобы выбраться из колеса, пришлось снова нырять в воду -- выход оказался внизу. Добравшись до берега, беглецы поспешили мимо отпечатавшейся в песке дорожки -- точно следа чудовищной змеи -- к ближайшему челноку. К счастью, весла оказались внутри. Из ближайших домов уже выглядывали обитатели и указывали на беглецов пальцами. Гилак с прочими, прыгая через две ступеньки, был пока лишь на полпути с холма. Король, размахивая над головой мечом, снова мчался первым; остальные, испуганные было колесом, подтягивались. Ориентиром для всех служили светлокожие фигуры на берегу. --Быстро в лодку! -- скомандовал Рас и, недослушав невнятного возгласа у себя за спиной, бросился в ближайший к берегу дом. Из дома с заполошным воплем выскочила женщина с двумя детьми; Рас не обратил на них ни малейшего внимания. Он быстро отыскал в доме оружие: два коротких копья, охотничий лук и полный колчан. Прежде чем оставить дом, Рас ударом ноги опрокинул медный треножник с углями; сверху метнул несколько циновок. Подпалив от огня факел, ткнул им в тростниковую крышу. Дома здесь стоят тесно, рассудил Рас, и, коль уж заполыхает один, сгорят многие, если не все -- тут и бриз, дующий с берега, не поможет. Ева, стоя в челноке на коленях и оглядываясь через плечо, ждала с веслом наготове. Ее рубашка и лифчик, и так уже повидавшие виды, окончательно разорвались при сумасшедшем спуске с холма и не скрывали исцарапанной нежной кожи. Рас на мгновенье замешкался, затем бросил в челнок одно из копий и оттолкнул Еву от берега: --Давай греби вперед, и побыстрее! Я догоню в другой лодке. Забросив оставшееся копье в соседний челнок и повесив колчан на плечо, Рас с луком в руке принялся сталкивать в воду остающиеся лодки. Челноки не вызвали никаких затруднений, а вот чтобы сдвинуть два военных каноэ, пришлось отложить лук и потрудиться -- приналечь плечом. На его счастье шарикту в спешке не вытащили лодки как следует. Отпихнув последнюю, Рас помчался к своему челноку. По пути глянул на главную улицу и, заметив Гилака с двумя десятками подручных уже совсем неподалеку, выстрелил на бегу из лука. Король, вовремя заметив опасность, нырнул за ближайшую хижину; стрела со звоном впилась в бамбуковый шест рядом с ним. Остальные воины рассыпались и залегли. Запрыгнув в челнок, Рас бешено заработал веслом. Ярдах в тридцати бросил взгляд за спину: Гилак с криком метался по берегу, а воины бросались в воду -- вдогон за дрейфующими лодками. Ближний угол дома полыхал вовсю и метал искры на соседние жилища. Обитатели выстраивались в цепочку к озеру -- подавать воду пожарным. Больше Рас не оборачивался. Глава семнадцатая. Божье око Остров вырастал на глазах, вздымаясь из воды, словно полузатопленный панцирь гигантского черепашьего бога -- увенчанный храмом Бастмаасы, точно короной. Впечатляющий своими габаритами, сложенный из больших светлых блоков известняка, храм не имел ни единого окна и всего лишь один входной портал, достаточно широкий для прохода двоих одновременно. Храм сиял на солнце, единственными черными пятнами на белом фоне выделялись тени сразу за дверью да воронье гнездо на одной из стен. Рас попросил Еву, выскочившую из челнока на берег, захватить весла и оба копья. Оттолкнув один челнок подальше, юноша взвалил второй на спину и зашагал вдоль глубокого канала, ведущего к дыре под основанием храма. Возле входа Рас прислонил челнок к стене и вошел внутрь. Ева начала было фразу: --А ты не собираешься...-- но осеклась и замолчала. Внутри храма причина существования канала становилась очевидной -- вода из него наполняла большой квадратный бассейн, расположенный в центре. Бортики бассейна, все из того же известняка, возвышались на фут над уровнем пола. С одной стороны в бассейн вдавался выступ, своеобразный каменный язык двадцати футов длиной. Бассейн был повсюду, кроме входа, окружен рядами каменных сидений, отделенных от воды пространством утоптанной земли футов с десять шириной. Здесь, на скамьях, и размещались, должно быть, зрители церемоний, проводимых верховным жрецом Гилаком. А с оконечности выступа он, должно быть, швырял крокодилу жертвы. Крыши у здания не было; когда солнце в зените, тени в храме не найти. Но сейчас солнце уже скатилось к западу, и тень западной стены храма достигла края бассейна. А в дальнем конце на плите, залитой водой, распростерся сам бог Бастмааса. Воистину, крокодил мог быть столь древним, как утверждали шарикту. И уж наверняка был обитателем здешних мест, когда они пришли в эту долину. Датамы, населявшие эти земли до вонсу,-- строители и храма, и замка на холме, и городка у подножья,-- передали вонсу, а те, в свою очередь, шарикту, что крокодил уже был здесь, когда они явились в этот мир. Датамы признали его своим главным богом и выстроили для него храм -- с тех самых пор он и поселился в нем. Вонсу переняли у датамов религию; затем шарикту, изгнав вонсу, признали крокодила богом и дали ему имя "Бастмааса". Крокодил этот рос всю свою долгую жизнь, если верить словам Гилака. Король утверждал, что и крокодилы, и змеи растут до самой смерти. По хронологии Гилака Баастмаасе было, как минимум, пятьсот лет -- и, достигая длиной сорока футов, он вдвое превосходил самого длинного крокодила из встречавшихся до сих Расу. --Древний, как скалы, как первый в мире стук сердца,-- прошептал Рас. И добавил: -- Но и скалы точит безжалостное время, и сердцу бессмертного бога назначен конец. В храме царила тишина, абсолютная тишина -- и Расу казалось, что он различает биение сердца гигантской рептилии. Сквозь темную, почти непрозрачную воду Рас все никак не мог разглядеть тело Биджагу. Юноша обходил бассейн в поисках тела вонсу, но, не в силах устоять перед искушением, остановился рассмотреть Бастмаасу с близкого расстояния. Ева, осматриваясь по сторонам, тихонько брела вдоль стен храма и вдруг, негромко ахнув, позвала Раса. В полу у основания дальней стены зияло отверстие. На дне темной глубокой ямы с трудом угадывался силуэт человека. --Думаю, что церемония была прервана в самом начале, и шарикту просто не успели скормить вонсу крокодилу,-- сказала Ева.-- Вот они и сунули его на время в эту дыру. Рас снял с себя предусмотрительно намотанную трофейную веревку и привязал конец к небольшому колышку рядом с ямой; вытащить Биджагу из ямы не составило труда. Но он был недвижим и, казалось, уже и не дышал; биение сердца не прослушивалось. Если Биджагу еще и не умер, то был очень близок к смерти. --Ты уже ничем ему не поможешь,-- вздохнула Ева.-- Подумай лучше о нас! Она двумя руками вцепилась в плечо Раса и умоляюще заглянула в лицо: --Рас! Ты, похоже, вообще никого не боишься, но я трушу, я боюсь этих людей! Они же вот-вот будут здесь! Ну, давай уйдем отсюда, умоляю! Какого черта мы здесь еще ждем? Рас отстранился и небрежно бросил: --Я должен убить бога. Дойдя до дальнего края бассейна, юноша склонился над парапетом. Узкий темный зрачок на желтом фоне открытого глаза показался ему похожим на росток, нераспустившийся побег, рвущийся сквозь броню из самого мозга рептилии. Этот глаз пять столетий наблюдал крохотный мирок внутри храма. Его хозяин, питаемый человечиной, впадая в неистовство в брачный сезон, непременно получал самок. Шарикту утверждали, что все крокодилы в мире -- его потомки. Стало быть, Ева, поедая крокодильи яйца, питалась божественной пищей. Рас натянул тетиву и прицелился. Бастмааса не двигался; его неминающий взгляд оставался безразличным к окружающему. Стрела, пройдя сквозь глаз и пронзив комок мозга, убьет Бастмаасу; вместе с ним умрут и пять долгих столетий. Неожиданно, как звон лопнувшей тетивы, раздался голос Евы: --Ну, пошли уже! Рас едва не подпрыгнул. Что-то слишком уж долго он стоял с натянутым луком. Слишком долго. Юноша опустил оружие. А стоит ли убивать Бастмаасу? Уничтожив его, не уничтожишь шарикту. Они придут в бешенство, но нарекут Бастмаасой другого крокодила. А эта тварь живет так давно, что просто грех ее убивать. Она чем-то напоминает его самого -- они оба уникумы, они оба сумели пережить многое и многих. И Рас вложил стрелу в колчан. --Уходим,-- бросил он. Ева помчалась вперед, к узкому входному нефу, между возвышающихся вокруг рядов скамей. Рас поспешил за ней и чуть не сбил с ног, когда она внезапно замерла. Звук, который остановил Еву так резко, был еще очень далек, но и Рас уже различил его без ошибки -- так чмокать могли только лопасти вертолета. Рас мягко отодвинул Еву в сторону и прошел к выходу. Высунув голову за угол, он увидел каноэ Гилака входящим в канал, ведущий к храму; остальные лодки подтягивались неправильным полукругом. Вертолет, летевший в пятистах футов над поверхностью озера, был еще далеко. Все восемь гребцов военного каноэ прекратили греблю. Вместе с королем, сидящим на кормовом возвышении, они дружно повернули головы и уставились на вертолет. В остальных лодках тоже замерли. --Они увидели большой дым,-- сказала за спиной Ева. Подойдя вплотную, она тронула Раса за плечо -- рука женщины мелко вздрагивала.-- Они же убьют меня. Гилак что-то выкрикнул. Его люди ожили и принялись торопливо разворачивать лодки. Вскоре все они устремились к берегу. Где они думают спрятаться? -- подивился про себя Рас. Ведь замок сгорел дотла, и в городке полыхают уже четыре дома, угрожая пожаром и остальным. Ева, сняв руку с плеча Раса, встала рядом. --Что мне делать? -- жалобно спросила она.-- Они наверняка заметят меня -- сразу же, как только я выйду отсюда, заметят! --Может быть, они сюда и не долетят,-- возразил Рас.-- Что им здесь может понадобиться? --Но не могли же они не заметить всю флотилию шарикту, плывущую к острову. И должны были удивиться, почему шарикту, бросив горящие замок и город на произвол судьбы, всем скопом устремились сюда. Аргумент Евы звучал логично, но, подтвердив ее соображения, Рас не облегчил бы женщине жизнь на ближайшие минуты. И он промолчал. Молча наблюдал Рас парение вертолета на небольшой высоте над полыхающим городком. Могучие крылья мели пыль по улицам и раздували пламя, бросая искры на соседние дома. В кабине вертолета сидели двое; их далекие профили казались черными против солнца. Шарикту, разбегавшиеся от вертолета, пытались укрыться на западной окраине городка. Вертолет широкой сходящейся спиралью поднялся к догорающему замку, несколько раз облетел дымящиеся руины и, нацелившись на остров, взял резко вверх. Беглецы прижались к стене рядом с выходом в ожидании. Когда звук вертолета достиг точки прямо над головой, они нырнули в колодец портала. Вертолет завис над храмом; Бастмааса своим низким недовольным мычанием перекрыл на мгновенье рев моторов. Ева дернула Раса за руку, как только колеса вертолета, опускавшегося к поверхности бассейна, оказались в их поле зрения. Но Рас не нуждался в подсказках; они вовремя покинули проем и, пока из него вырывался ветер, поднятый мощными лопастями, прижимались к стене храма снаружи. Затем, когда с подъемом машины вверх шум стал уменьшаться, беглецы вернулись под своды портала. Но вот рев усилился снова. Вертолет снижался и на этот раз снаружи, прямо перед входом в храм. Ева прокричала что-то, за шумом неразличимое, и побежала внутрь, Рас следом. --Отсюда нет второго выхода! -- вскричала она.-- Мы попались! Рас сжал ей плечо, придвинул поближе: --Им придется сперва иметь дело со мной! И я не думаю, что им позволено убить меня. Да, я так не думаю. Он увлек Еву за руку вверх вдоль каменных скамей. За последним рядом возвышалась футов на десять стена храма. --Я подсажу,-- сказал Рас.-- Там тебя можно заметить лишь из центра храма, и то если тебе стукнет в голову встать на стене в полный рост, ну, и из вертолета, конечно,-- взлети он прямо сейчас. Рев стал глуше и скоро смолк совсем. Рас поставил женщину лицом к стене, пригнулся, подхватил за бедра и поднял. Ева уцепилась за край, подтянулась; Рас подтолкнул ее напряженные лодыжки. Перевалив через край, женщина обернулась и опустила руку за копьем. --Ляг у внешнего края стены и не шевелись! -- скомандовал Рас. --Я поломаю себе ноги здесь,-- прохныкала Ева, но, заметив выражение его лица, поспешно добавила: -- Хорошо-хорошо! Я все сделаю, как надо! Рас резко развернулся и бросился к выходу. Он не рискнул выглянуть из двери -- снаружи могли заметить; пусть продолжают считать, решил Рас, что внутри никого нет. Иначе вернутся в вертолет и атакуют с воздуха. Человек, подошедший ко входу, двигался неторопливо, но далеко не беззвучно. Конец его вытянутой тени упал на порог и замер на целую минуту -- пришелец вслушивался в тишину. Рас ничуть бы не удивился, если ко входу подошли бы оба -- это казалось логичным, один мог бы прикрыть тогда другого. Но другой, рассудив, видимо, иначе, остался в летающей машине. Тень двинулась внутрь. Рас с ножом в руке затаил дыхание. Сам он никогда не рискнул бы войти в столь удобное для засады место, но он никогда и не держал в руках оружия этих людей -- оружия, порождающего высокомерие и самонадеянность. А возможно, после облета сверху пришелец поверил, что храм и вправду пуст, и теперь просто желает в этом удостовериться. Винтовочный ствол показался за краем портала и, точно вынюхивающая угрозу змея, покачался вправо-влево. Рас резко выбросил руку и рванул за ствол, вытянув вместе с винтовкой и ее обладателя -- того понесло по кругу. Выстрелы заложили Расу ужи; что-то свистнуло совсем рядом с ухом -- от каменных скамей брызнули осколки. Однако нож уже совершил свое кровавое дело в горле белого человека, и Рас стал обладателем оружия, которым не мог, не умел пока пользоваться. Снаружи долетел крик на английском: --Эл! Что там у тебя, случилось что? Рас вынул из кобуры покойника пистолет и, прихватив винтовку, беззвучно скользнул вдоль скамей наверх, к стене. Он забросил трофеи на стену; без клацанья не обошлось -- человек внизу, услышав, видимо, эти звуки, вновь обеспокоенно закричал. Рас подпрыгнул, подтянулся и перевалил через край. Ева, послушно распластавшаяся у внешнего края, подала ему знак, что с ней пока все в порядке. --С одним я разделался,-- тихо сказал Рас.-- Смотри! Он бросил ей пистолет; хватая оружие обеими руками, Ева ненароком столкнула копье со стены -- удар древка о землю не был слишком громким. Рас понадеялся, что этот шум не привлек внимания за углом здания. Но винтовку опустил уже осторожнее. Ева схватила ее с вожделением. В этот момент двигатель вертолета чихнул, откашлялся и взвыл. --Убей второго, пока не смылся! -- приказал Рас. Что-то делая с винтовкой на ходу, Ева побежала вдоль по стене храма. Рас спрыгнул обратно вовнутрь и помчался к забытым возле входа луку со стрелами. Когда он, натянув тетиву, выступил из портала, вертолет как раз, взмыв футов на десять, наклонял свой тупорылый фюзеляж в сторону канала. Грохот винтовочных выстрелов, хотя и ожидаемый, заставил Раса вздрогнуть. Колпак кабины усеяли отверстия. Человек внутри -- тоже белый -- резко дернулся. Машина, тем не менее, взмыла к небу и полетела в сторону болота. Ева прекратила бесполезную пальбу. --Черт! Черт! Черт! -- выкрикнула она и разрыдалась от бессилия. --Я видел, что ты попала,-- утешил Рас женщину. Ева, повесив винтовку на плечо, спрыгнула со стены; Рас подхватил ее. Женщина спрятала лицо у него на груди. Плечи тряслись, она захлебывалась рыданиями. --Если бы только мне удалось подстрелить этого типа на земле! -- всхлипывала она.-- Я умею управлять вертолетом! Я бы справилась! Мы улетели бы отсюда вместе! --Ты жива, и у нас есть теперь оружие,-- утешил ее Рас.-- Если бы ты не ранила его, он мог бы вернуться и сбросить огненную бомбу. Ты должна обязательно научить меня из этого стрелять. Но попозже. Сейчас надо убираться отсюда. Этот человек скажет другим, что ты жива, и они возобновят охоту на тебя. А может, и на меня теперь тоже. Рас указал через пролив: --Смотри, шарикту выходят из домов. Уже восемь домов было охвачено огнем. Горожане, составив три цепочки между горящим поседком и озером, быстро подавали ведра с водой. Гилак с родичами совещались на берегу. Они часто и поглядывали, и указывали жестами в сторону острова. --У этой винтовки есть оптический прицел,-- недобро произнесла Ева.-- Я могу застрелить Гилака прямо отсюда. Рас предполагал, что пули могут лететь далеко. И все же был потрясен словами женщины. Что-то в подобном оружии показалось юноше нечестным. И применявшие его были сродни чудовищам. --Не нужно,-- сказал он.-- Гилак нескоро теперь соберется с мужеством, чтобы гоняться за нами. Ева поглядела через какое-то устройство на винтовке и, что-то в нем подкрутив, объявила: --Я могу достать как минимум пятерых, прежде чем они попрячутся по домам. Рас раздраженно бросил, что хотел бы размозжить такое оружие о стену. --С чего бы это вдруг такая сентиментальность? -- удивилась Ева.-- Сам-то вон как с вонсу разделался! --Я действовал своими руками, я не пользовался машиной! --Твой лук -- тоже машина! А также копье! И нож тоже! --Есть разница,-- заупрямился Рас. Они вернулись в храм, подошли к убитому. Ева, пошарив по карманам, обнаружила три обоймы с патронами калибра 7,5 миллиметров -- для винтовки, уточнила Ева,-- и двадцать патронов тридцать второго калибра россыпью -- для револьвера. А также, сняв с покойного, надела на себя ремень с ножом в ножнах. Кроме того, в результате обыска обнаружились пачка сигарет, зажигалка и конверт. Рас повертел находки в руках, конверт раскрыл. В нем лежало письмо, написанное от руки по-английски. Рут Биванс, женщина из английского города Ливерпуль, посылала любовную весточку Элу Листеру, который лежал сейчас бездыханным в храме бога Бастмаасы и должен был скоро пополнить собой содержимое ненасытного крокодильего чрева. Рут тосковала о том дне, когда вернется ее возлюбленный, и выражала надежду, что он не будет так ревнив и несдержан, как в последний раз. Он должен ей доверять -- кроме него, она не взглянет ни на одного мужчину. Письмо снова слегка взволновало Раса -- впервые юноша действительно почувствовал, что за скалами, за синим сводом небес и впрямь существует неведомый большой мир. Должен существовать. Выводы Евы несколько отличались от его собственных. --Письмо отправлено из Англии с месяц тому назад и вручено в Аддис-Абебе, столице Эфиопии. Кому-то пришлось за ним съездить,-- сообщила она. Щелкнув зажигалкой и добыв из нее огонек, Ева заставила Раса подпрыгнуть от изумления. Она зажгла сигарету и глубоко затянулась. Блаженное выражение мигом слетело с ее лица -- вместе с мучительным кашлем. Скорчив гримасу, Ева отшвырнула сигарету: --Дьявол, ну и мерзость! Это, пожалуй, даже к лучшему: когда меня снова потянет курить все подряд, надо лишь вспомнить об этом. И она метнула следом всю пачку. Затем, вздохнув, сказала: --Думаю, у пилота был радиопередатчик. И полагаю, что наш неведомый враг навряд ли так уж стеснен в средствах, чтобы ограничиться одним лишь вертолетом на башне -- так любая случайность может превратить в робинзона. Лучше бы нам поторопиться. Рас швырнул мертвеца в бассейн. Тело с громким всплеском исчезло под водой. Гигантская рептилия скрывалась сейчас в глубине бассейна. Рас снова пощупал Биджагу и убедился, что если тот даже и не переступил еще порог между жизнью и смертью, то разницу ему, Расу, не уловить. Он отнес вонсу к парапету и сказал: --Прости меня, Биджагу! Я и вправду верил, что именно ты убил моих мать и отца. Клянусь тебе, что отомщу тому, кто виноват в моем заблуждении; убью его, будь он даже бог, а не человек! Рас поднял бесчуственное тело над головой и забросил его подальше. Биджагу, погрузившись вначале, черз мгновенье показался лицом кверху -- словно хотел бросить прощальный взгляд на Раса -- и снова скрылся под водой, уже окончательно. Почти сразу же в дальнем конце бассейна всплыл Бастмааса, ударом чудовищного хвоста послал себя вперед и нырнул следом за уходящим в глубину телом. Выйдя из храма, Рас подхватил челнок с веслами и поспешил к восточному берегу острова. Ева несла следом винтовку и револьвер. Гилак, заметив, что они отбывают, ничего не стал предпринимать, лишь проводил беглецов внимательным взглядом. Обойдя храм, они подобрали под стеной копье и вскоре уже плыли по озеру. После высадки на его дальнем, восточном берегу, Рас захватил с собой челнок и спрятал его, лишь когда беглецы отмахали с полмили от озера, в глубокой лощине. Прежде, чем они добрались до холмов, пришлось долго продираться сквозь густые прибрежные заросли. Там, в холмах, и устроили привал -- Рас отправился на охоту, Ева собирала хворост. Часом позже Рас вернулся с добычей -- панголином. Ева поинтересовалась, не попадался ли Расу на глаза вертолет. Рас ответил, что не видел его, но слышал -- должно быть, крутится в окрестностях озера. Утомленная, Ева прилегла и, пока Рас разделывал тушку пожирателя муравьев, а затем с помощью зажигалки разводил костер, вздремнула. Рас, совершенно очарованный новой игрушкой, никак не мог нащелкаться, налюбоваться на мгновенно вспыхивающий язычок пламени. Костер немного дымил, но Раса это мало тревожило. Он прожарил мясо, затоптал угли и только затем разбудил Еву. Они подкрепились. После еды Ева убедила Раса поспать, сама же осталась на карауле. На землю пала ночь. Высыпали звезды, но до восхода луны оставалось еще несколько часов. Беглецы закусили остатками мяса, и Рас сменил на посту женщину. Звуки, издаваемые в джунглях ночными охотниками, стали брать верх над затихающими дневными. Пора, решил Рас. Прихватив по пути челнок, они вернулись к озеру. На противоположном берегу, где днем полыхал пожар, Рас не сумел углядеть ни единой искорки. Либо все там выгорело дотла, либо шарикту все же сумели справиться с пожаром. Большая часть плаванья по озеру к речному устью прошла при свете одних только звезд. Небо чуть светлело на востоке, выдавая ночное светило, медлящее перед тем, как выглянуть украдкой из-за горизонта. Впереди, на северном берегу озера, мрачными пятнами непроницаемо темнели рощи. Где-то посреди них находилась протока, еще невидимая. Рас угадывал направление не глазами -- чутьем. Эта протока была их первой целью на пути к болоту несколькими милями к северу. Рас сидел на носу челнока и загребал не часто, но мощно. Западный ветерок совсем улегся. Юноша почувствовал -- а может, ему лишь почудилось -- прикосновение к веслу рыбьего хвоста. Нечто чешуйчатое, зевающее, пучеглазое скользнуло по веслу и кануло во тьму. Во тьму и холод, царившие в глубине. Тьма и холод там царили. Никогда там слез не лили -- слишком холодно и сыро там для слез. Если ты живешь в печали, дышишь только лишь слезами -- не заплачешь ты от боли, от угроз... Тяжело дыша, Ева взмолилась: --Давай остановимся хоть на минутку! У меня уже руки весла не держат -- просто отваливаются! И спина прямо одеревенела -- сейчас треснет! Сам-то Рас мог еще долго продолжать грести в том же темпе, но предпочел воспользоваться случаем и прислушаться к окружающей тишине. Челнок, замедляя ход, скользил еще по инерции, затем стал тихо разворачиваться по течению -- его нос как бы принюхивался к востоку. Рас слушал. Самым громким звуком было дыхание Евы. Между ним и берегом -- зона безмолвия. На берегу -- затухающее курлыканье ночной птицы. Далекий, едва различимый стон крокодила. И почти неуловимый за ним, как отпечаток ноги в жидкой трясине, еще какой-то хорошо знакомый звук. Он стих прежде, чем Рас сумел опознать его. Осталась легкое беспокойство, но вскоре прошло. Осторожно, чтобы не опрокинуть утлую посудину, Рас склонился ухом к воде. Он слышал лишь плеск мелкой волны о борт челнока. Больше ветер не доносил ни единого звука. Пахнуло плесневеющей древесиной, гнильцой прибрежного ила; ветер принес запах перезревших плодов, волну свежего аромата неведомого ночного цветка с быстро ускользающим намеком на менее приятный запах -- чего-то вроде протухшего крокодильего яйца. Рас выпрямился. Ева сообщила, что снова может взяться за весло -- пока еще в состоянии. Челнок снова устремился вперед, и вскоре покровы тьмы впереди распались на части, приоткрыв неясный просвет между космато темнеющими глыбами леса. Течение усиливалось, пришлось Расу приналечь -- устье было уже неподалеку. И когда до входа в него оставалось совсем немного, случились два события одновременно. Луна выставила наконец над скалами стыдливый краешек сияющего диска, а ее молочный свет отразился от металлического предмета, несущегося по воздуху. Наконечник копья! -- мгновенно сообразил Рас,-- и траектория его полета может закончиться в груди у Евы. Предупреждающий вскрик юноши был подхвачен воплями из засады. К счастью, копье, отколов щепки от носа челнока, ударилось рикошетом о борт и булькнуло в воде. Пять челноков и большое военное каноэ вынырнули из-под тени деревьев по обе стороны устья. Лунного света хватало, чтобы увидеть по четыре фигуры на каждом челноке и девять на флагмане. Двадцать восемь весел ударяли синхронно, как бы движимые невидимым кукловодом. Гилак, стоя на корме каноэ, поднимал для броска очередное копье. Наверняка он уже упрекал себя за нетерпение, за то, что не дал Расу подойти ближе, совсем близко. Видимо, его поторопил восход луны -- Рас мог при свете заметить засаду. --Поверни лодку бортом! Быстрее! -- крикнула Ева. За спиною Раса клацнул металл -- она готовилась применить против шарикту свое страшное оружие. Гилак метнул с криком копье -- и тут же звуки, казалось, Расом еще неслыханные, разорвали в ночной тишине реальность пополам. Он почти совсем оглох, он не слышал ничего, кроме этого грохота, он был опаляем жаром, извергаемым из адского жерла. Длинные ослепительные линии, словно духи -- вестники смерти, исполосовали ночную тьму. Ева называла их трассирующими пулями. Снова луна блеснула на наконечнике копья; на этот раз Гилак взял неверный прицел -- копье булькнуло рядом с челноком, и по воде разбежались серебристые круги. Звук, знакомый звук чавканья лопастей, сопровождаемый ревом моторов, быстро заполонил все окрест, поглотив крики людей и эхо выстрелов. Вместе с ним пришел свет -- ослепительный луч, бьющий из глаза, безжалостного, как гнев Божий. Вертолет, летящий футах в двадцати над поверхностью реки, появился из-за излучины. Его слепящий глаз заливал оба берега; свет пронзал листву и скользил по буроватой поверхности -- река внезапно стала ярким проспектом с деревьями вместо домов по обочинам. Вертолет быстро вырвался из устья на озерный простор и пролил свет на сцену разыгравшегося сражения. Глаз замер, заметив под собой нечто интригующее; затем скользнул дальше. Ощупывая темные днища перевернутых челноков, высвечивая причудливые позы мертвецов, дрейфующие тела, луч неуклонно приближался. --Ложись! -- скомандовала Ева.-- Я открываю огонь! Ложись, говорю! Рас подался вперед. Над ухом снова, громче рева самой Птицы, заговорила винтовка. Огонь пролетал прямо над ним; огненные прожилки, с воем раскраивая полотно ночи, неуклонно ползли вверх и добирались до своей цели -- до вертолета, Птицы Бога. От чудовищного глаза брызнули осколки; подмигнув во тьму напоследок, он погас. Сквозь равномерное чавканье крыльев явственно донеслось недовольное дребезжание, а из темного корпуса вертолета вырвалось пламя. Сполохи, застящие серебристую лунную дорожку, побежали по поверхности воды -- прямо к Расу и Еве. Вот они уже скрестились с факелом, разгорающимся в воздухе -- мгновенье спустя, точно джин из бутылки, из озера вырвался огненный шар. Грохот взрыва поглотил даже собственный рэсов крик, а вспышка на мгновенье лишила зрения. Тут же вынырнув из воды, куда Рас спрыгнул ни секунды не колеблясь, он встряхнул головой, убеждаясь, что не ослеп. Вертолет уже скрылся под водой, но его горючая кровь огромной лужей полыхала на поверхности озера -- всего лишь в нескольких ярдах от Раса. Для шарикту -- для тех, что уцелели -- этого было более чем достаточно. Большинство уже давно плескалось в воде. Только на большом каноэ оставались люди -- все убитые или раненные, кроме одного Гилака. Король, стоя в полный рост на кормовой платформе, замерев, точно статуя, всматривался в Раса сквозь бушующее на воде пламя. Неожиданно он ожил, спрыгнул на палубу и схватил весло. Тяжелое каноэ нехотя стало разворачиваться. Ева держалась на воде рядом и буквально захлебывалась словами на родном языке. Догадка Раса подтвердилась, когда она перешла на английский -- это были ругательства: --Я посеяла винтовку, черт меня раздери! О, дьявол, дьявол, дьявол! Челнок, дном кверху, дрейфовал рядом с ними. Каноэ Гилака, перегруженное бесполезным балластом из мертвецов, приближалось медленно, но неуклонно,-- точно слон, шагающий по незнакомым лужам. Гилак, перебегая с одного борта на другой, бешено работал веслом, чтобы заставить каноэ идти прямо. Заметив, что попадает прямо в край огня, и поправляя курс, он поднял с одной стороны каноэ настоящий бурун. Рас, подтолкнув к Еве одно из плавающих на поверхности весел и велев держаться за него, сплавал за другим. Поручив спутнице и его, взялся переворачивать челнок обратно. Гилак вскрикнул, заметив это. Рас акуратно забрался в челнок, взял у Евы весла, затем подобрал и саму женщину. Пламя вспыхнуло рядом с новой силой, словно раненное озеро истекало последними горючими слезами. Ветра не было, и дым, распускаясь над водой гигантским плюмажем, рассеивался медленно, слишком медленно. Гилак скрылся из виду в его клубах. Рас перевел дыхание и попытался привести в порядок мысли. Можно было направить челнок направо прямо к берегу, а оттуда уже в устье. Можно было взять влево и неожиданно из-за дыма атаковать Гилака, схватить его, прежде чем он воспользуется копьем. Или все же попытаться обойти огненный круг справа, чтобы оказаться у Гилака в тылу? Рас обернулся и сообщил Еве о своем решении. Она запротестовала: --Вот-вот появится еще один вертолет, чтобы выяснить судьбу первого! Думаю, нам следует сейчас же убираться от озера подальше и где-то отсидеться! Что за дело тебе до Гилака? Пламя, подгоняемое потихоньку течением недалекой реки, постепенно приближалось. Жар быстро высушил мокрые тела и вынудил отвернуть от огня лицо. Дымный протуберанец коснулся глаз, щекотнул в носу и заставил обоих кашлять. Рас попытался сквозь огонь и дым разглядеть каноэ, но снова вынужден был отвернуться. --Больше всего на свете я жажду теперь поквитаться с человеком или богом, застрелившим мою мать и заставившим меня убить вонсу,-- сказал он.-- Но Гилак убил Джанхоя, пытается убить и меня, и если оставить его за спиной, у нас не будет спокойной жизни. Сейчас до него рукой подать, и будет глупо позволить ему уйти. Мы огорошим его прямой атакой -- вырвемся из клубов огня и дыма и победим, прежде чем он поймет, что случилось. --Ты упрямый, упрямый, упрямый осел! -- простонала Ева. Рас был слегка удивлен эпитетом. Он знал за словом "осел" лишь единственное прямое значение и не мог сообразить, почему Ева употребила его сейчас. Отложив расспросы на потом, мощным гребком Рас направил челнок вдоль расползающегося огненного фронта. Уже через несколько секунд жар заставил его откорректировать курс чуть в сторону. Продолжая для маскировки держаться как только можно ближе к огню, Рас напряженно выглядывал могущую появиться в любой момент лодку Гилака. Последнее, что Рас мог предположить, так это симметричные действия противника, намерение Гилака самому броситься в атаку. А вдруг Гилак-то как раз и осмелится? Он-то достаточно хорошо знает Раса и может предполагать, что Рас постарается напасть неожиданно. Может, как раз за поворотом и ждет? А может, Гилак сам решил зайти с тыла? Рас пожал плечами -- мысленно, руки были слишком заняты греблей. Будущее переходило в настоящее всего лишь одним из множества возможных путей и способов -- и было скрыто в тумане, подобном этому клубящемуся над озером дыму. Дыму, скрывающему луну на небе и дерущему Раса за горло. А может, противник как раз и спрятался в дыму и видит Раса? Может видеть... Глава восемнадцатая. Сердце крокодила Тьма рассеялась, уступив место свету и острой боли. Голову страшно саднило. И в спину впивалось что-то колючее. Во рту было совершенно сухо, в горле -- ком. Рас закашлялся и сел, вернее, попытался сесть -- голову точно молнией пронзило. Ком в горле начал выходить, и Рас едва не задохнулся. Опираясь на левый локоть, он с трудом отхаркнул его. Сразу стало полегче. Рас лежал на земле под невысоким кустом. Вокруг высились густо переплетенные лианами деревья. --Лежи, не вставай,-- подала голос Ева. Рас благоразумно последовал совету, сморщился, застонал и спросил: --Что со мной? Ноги Раса лежали на сырой земле, а спина -- на колкой зубчатой травке. Коснувшись рукой правого виска, юноша ощутил под пальцами запекшуюся на волосах кровь и солидную впадину на коже. Снова пронзило вспышкой боли. Простонав, Рас хрипло повторил: --Что случилось? --Копье ударило тебя в голову,-- ответила Ева.-- Оно прилетело из дыма; не знаю уж, как Гилак разглядел нас. Может, просто бросил наудачу и попал, хотя вряд ли -- он не похож на человека, сорящего копьями. --Он видел, должен был видеть,-- сказал Рас.-- А я нет. Даже копья не заметил. --Если бы оно попало прямо, то пробило бы череп и вонзилось в мозг,-- заметила Ева.-- Но оно летело под углом и отскочило от твоей головы. Чуть не в меня, кстати,-- пронеслось всего в дюйме над плечом и упало в воду. Я не сумела его подобрать. --А где мы сейчас? -- поинтересовался Рас. После того, как юноша был ранен и лишился чувств, Ева развернула челнок на юг. Зона пламени продолжала расширяться, а Ева даже не представляла, откуда может вынырнуть каноэ с Гиллаком. Рас, без сознания, истекал кровью на носу челнока, и женщина чувствовала себя совершенно беззащитной. Постоянно оглядываясь, она гребла изо всех своих слабых сил. Гилак, к счастью, так и не появился. При лунном свете Ева гребла, не покладая рук, стараясь забраться как только удастся дальше; мимо острова с храмом, и еще целых две мили на юг. Сейчас они находились на левом берегу реки, к югу от озера, достаточно хорошо укрытые от возможных взглядов и с воды, и с воздуха. Замычав сквозь стиснутые зубы от боли, Рас снова прилег. Он был совершенно немощен, ни на что непригоден. А желудок уже начинал требовать пищи. Ева смахнула мух, жужжащих над раной. --А где челнок? -- поинтересовался Рас. --Рядом, под деревом. Не так-то просто было дотащить досюда и тебя, и челнок. Да еще следы замести. Та еще работенка, к тому же мне было страшно -- я слышала голос леопарда где-то неподалеку. Ева явно напрашивалась на одобрение, и Рас похвалил ее. Женщина, просияв, взяла Раса за руку. --Мне было очень страшно,-- пожаловалась она.-- И я ужасно устала! И так за тебя переживала! Если бы ты умер... Не было нужды заканчивать эту сентенцию -- и без того у Евы по щекам уже текли слезы. Рас, сжав Еве руку, подождал, пока она успокоится, затем сказал: --Как только мне удастся чего-нибудь поесть, я снова смогу взяться за весло. И мы отправимся на север. И вновь они услыхали чавканье лопастей вертолета. Робкое сперва, оно разрасталось и усиливалось -- до тех пор, пока машина не зависла, казалось, прямо над головой. Беглецы тревожно поглядывали вверх, где за сплошным зеленым покровом не видно было ни клочка чистого неба; минуту спустя рев начал ослабевать, пока, наконец, не удалился к югу. --Нам придется ждать ночи, чтобы повторить попытку прорваться к болоту. А здесь мы сможем покамест поохотиться -- в столь густых зарослях невелик риск обнаружить себя. Ева не сильно вдохновилась идеей Раса. Худая и бледная, она вздрагивала то ли от ночных переживаний, то ли от прохлады, еще не развеянной поднимающимся солнцем. По реакции Евы Рас понимал, что ей не хотелось бы оставаться одной, но, зная, что в этих джунглях добытчик он, женщина промолчала. Даже серьезно раненный, Рас был лучше приспособлен к выживанию в этом мире -- его собственном. Рас показал Еве, как отыскивать под камнями и замшелыми бревнами личинки насекомых, мелких грызунов, безобидных змеек и все, что могло служить пищей. Она должна быть при деле, пока он не вернется, и при деле достаточно серьезном. Рас предупредил, что ее находки, может статься, и будут их единственной едой, так как охота -- это игра случая. Ева, содрогнувшись от омерзения, ответила, что ей как антропологу всякого приходилось пробовать и есть всякое, но она как-то не очень успела к этому привыкнуть. Сейчас, однако, она достаточно голодна -- почти достаточно,-- чтобы смаковать жуков и червей как жареными, так и сырыми. Стоя под деревом, Ева провожала уходящего Раса взглядом. Юноша, оглянувшись мельком, отметил безотрадные перемены в ее облике: всклокоченное и побуревшее золото волос, перепачканное сажей лицо, глубокие тени под глазами, полуобнаженная исцарапанная грудь и кожа сквозь прорехи в штанах -- местами белая, местами обожженая солнцем, местами покрытая грязью. И над всем этим -- взгляд побитой собачонки. Смахнув напоследок мух, во что бы то ни стало вознамерившихся обосноваться на его голове, Рас окунулся в зеленый лабиринт. Но ненадолго. Неожиданно он понял, что охота для него в нынешнем состоянии -- воистину игра случая, и добыть что-нибудь удастся лишь при невероятном везении. Ни сил, ни терпения, чтобы выслеживать дичь часами, осторожно и бесшумно подкрадываться к ней, молнией вылетать из засады или метать в последний момент нож, у Раса теперь не оставалось. Он попытался подманить несколько любопытных обезьянок на расстояние броска, но неудачно, хотя каких только ужимок Рас не пустил в ход, чтобы завоевать их доверие. Тогда он направился назад к реке. По пути услышал необычные для джунглей звуки. Замер, затем сообразил, что это Ева шуршит в зарослях, исполняя свое задание, неподалеку от места, где он и оставил ее. Юноша прошел мимо и, устроившись на корточках под кустом, внимательно обозрел илистые склоны берегов. Если бы чуть пораньше, можно было бы поискать зарытые крокодильи яйца, но сейчас уже не сезон. Единственным живым существом в поле зрения был пегий зимородок, метнувшийся к воде с ветки на другом берегу. --О, мамагу, мамагу, мамагу! -- стал негромко и ласково призывать Рас. Это слово было крокодильим заклинанием вонсу, заклинанием подманивающим. Рас надеялся, что оно долетит вдоль поверхности до бронированных крокодильих ушей и заставит рептилий заинтересоваться его источником. Но после получаса беспрерывного повторения, решил, что даром теряет время, и перешел на слово из языка шарикту. Здесь была их территория, и, может статься, крокодилам был лучше известен этот язык. --Тишшуш, тишшуш, тишшуш! -- без устали взывал Рас. И без всякого успеха. Наконец, покинув укрытие, спустился к воде, зачерпнул ладонью и промыл рану на голове. Убедившись, что кровотечение возобновилось, опустил ненадолго голову в реку. Кровь мгновенно растворялась и исчезала в мутном потоке, но Рас прекрасно знал, что мимо чутких ноздрей крокодилов не проскочит даже ничтожное ее количество, будь они хоть с милю отсюда. Через пару минут он разогнул спину и дал солнышку подсушить рану и волосы. Мухи вились над ним, как над покойником, и, обнаружив, что их не отгоняют, как на мертвеце и устраивались. Рас неподвижно лежал на животе лицом к течению реки, правой рукой прижимая к бедру обнаженное лезвие ножа. Когда укусы мух и мошек раззуделись до нестерпимости и Рас уже собрался было отогнать насекомых, из-за излучины показалось бурое пятнышко и, рассекая воду двумя бурунчиками, направилось к нему. Ноздри, точно пустые глазницы, и шишки глаз, точно зрячие ноздри, быстро приближались, держа курс несколько в сторону, и вот уже Рас смог различить под тонким поверхностным слоем тупое, почти прямоугольное рыло. Юноша наблюдал краешком глаза из-под полуприкрытых век и, хорошо зная крокодильи повадки, не удивился, когда тот исчез, растворился в глубине. Если вообразить разум небесным сводом, то человечий пригрел много звезд, в темном же черепе крокодила тускло мерцали всего лишь две-три крошечные холодные звездочки. Но и они проливали кое-какой свет, и его хватало, чтобы крокодил не пытался плыть к лежащему на берегу телу открыто, без утайки. Нет, хищник собирался всплыть у самого берега, внезапно -- так, чтобы шутник, пытающийся его провести, больше уже никого не смог бы обмануть. Так, во всяком случае, Расу это представлялось. Юноша чуть шевельнулся, сдвинулся,-- чтобы не прозевать появление крокодила,-- уверенный, что тот сквозь мутную толщу не может сейчас заметить его маневра. Так оно и было, и, когда вода вскипела и раздалась всего в нескольких футах, Рас снова изображал покойника. Юноша не шевелился, даже когда усеянная острыми зубами пасть рептилии приблизилась почти вплотную и продолжала быстро надвигаться. Старый мамагу терял резвость в холодные зимние утра, но сейчас ясно светило почти полуденное солнце, разгоняя его стылую кровь, и он ничуть не мешкал. Он вырвался из-под воды так, словно сама река изрыгнула свою отверженную часть, словно реку вырвало от омерзения. Из-под полуприкрытых век Рас видел, что бурый цвет от спины к брюху чудовища переходит в более светлый. Раздалось голодное урчание, и на Раса пала тень. Размеры тени говорили о солидных габаритах рептилии. Капли, падающие на Раса, холодили кожу. Челюсти, нависшие было над ним, отодвинулись и опустились -- тварь собиралась нижней челюстью словно лопатой ухватить Раса за плечо, чтобы затащить в воду. Тогда Рас и зашевелился -- откатился малость. Челюсти захлопнулись на пустоте почти с металлическим лязгом. Левый глаз рептилии был совсем рядом -- лишенный века, с узкой щелью зрачка, почти рыбий, он скользнул мимо Раса. Юноша снова подкатился поближе к крокодилу, чтобы избежать страшного удара хвостом. Пятипалые лапки прошуршали мимо самого носа, забрызгав подбородок грязью. Крокодил обиженно и зло заревел, начал поворачиваться как будто к реке, затем мгновенно извернулся мордой к Расу. Его змеиные движения, делавшие рептилию неожиданно проворной, должны были, по идее, служить и рулем, и тормозом. Что бы там ни послужило причиной его корчей, они продолжались, постепенно закапывая крокодила в ил. Когда передняя лапа крокодила выбралась из грязи, Рас снова перекатился, забросив на этот раз руку с ножом на спину чудовища. Прижав ее к твари, Рас мгновенно был сдернут с места. Свободной рукой юноша крепко ухватился за основание крокодильей лапы. Это позволило Расу, улучив момент, забросить на спину крокодилу еще и ногу, обосновавшись там окончательно. Крокодил вдруг замер -- возможно, соображал, куда подевалось внезапно ожившее мясо. Хотя вряд ли, Рас так не считал. Пусть спина рептилии и выглядит твердой, точно броня,-- к давлению сверху крокодил должен быть чувствителен. А может, ему и действительно невдомек, куда исчез Рас? Независимо от причины остановки, она длилась с полминуты, не больше. Рас ждал -- точно муха, примостившаяся на свежей ране и в любой момент ожидающая нетерпеливого карающего взмаха. Он ожидал чего угодно -- вплоть до попытки крокодила перевернуться на спину, чтобы раздавить нежданного седока. Тогда только лови момент! Хотя это было бы необычно для твари с устоявшимися привычками, пусть она даже попала в новую для себя ситуацию. Ситуация и для Раса была необычной, но он четко осознавал, что собирается перевернуть крокодила и вонзить нож в менее твердое брюхо. Не знал пока, правда, как осуществить подобное намерение. Сквозь собственное хриплое, затрудненное дыхание Рас слышал лишь клокотание в чреве крокодила да пронзительные стоны зимородка, взмывшего к голубому небу темно-синей кляксой и вдруг камнем, панически рванувшего в сторону. Только тогда до ушей дошло знакомое чавканье, уже очень близкое. Рас не услыхал его вовремя за шумными аккордами концерта для крокодила под аккомпанемент собственных легких да флейты зимородка. Вертолет с ревом и солнечным блеском на фюзеляже вынырнул из-за поворота реки. Крокодил, взревев в ответ небесной твари, с решимостью поднялся на лапы, повернулся и быстро пополз к воде. Рас продолжал цепляться за него по причинам, которые осознал лишь позднее. Соскочи он с крокодила, рвани к кустам -- и не миновать быть замеченному пилотами! А цепляясь за спину рептилии, он еще имел шанс ускользнуть от наблюдения. Даже если заметили бы, глазам своим не поверили -- что может делать человек на спине у кровожадной твари? Но сильнее всех этих соображений были упрямство и голод Раса. Если отпустить крокодила сейчас, потом не вернешь. А ему и Еве необходимо мясо. Крокодил ввинтился в воду с креном и всплеском, своей мощью едва не выбившими Раса из "седла". Тварь сразу пошла на глубину, и последним перед погружением взглядом Рас успел заметить нырнувший к земле вертолет. А затем почти по-братски -- обнимая рукой за шею -- сцепился с рептилией. После десяти секунд братских объятий Рас, не давая крокодилу опомниться и вывернуться, переместился вокруг него, спустился пониже и пустил в ход нож. Работенка оказалась не из легких: кроме воды, пришлось одолевать еще и сопротивление бронированной шкуры. Однако острая сталь взяла свое, и вот уже крокодил бешено завертелся, пытаясь оторваться от Раса. Наконец ему это все-таки удалось; несмотря на неимоверные усилия, удержаться Расу не удалось -- он был камнем отброшен в непроницаемо черную муть. Рас никогда не верил байкам вонсу, что крокодилы чувствуют под водой запахи. Вот слышать могут наверняка. Поэтому Рас старался плыть без резких движений, но не от твари, а, хотя он и потерял всякое представление о направлении и мог сейчас его лишь угадывать, наоборот -- к ней. Ледок страха трогал слегка селезенку, но от паники Рас был далек. Он был зол и голоден и не собирался легко расстаться с ускользнувшей добычей. И все же, когда юноше чудилось движение рептилии за спиной или в непроглядных потемках внизу, или над головой, он с трудом урезонивал себя, с трудом удерживался от резких разворотов с вытянутыми руками. Несколько размашистых гребков -- и кончики пальцев левой руки действительно ткнулись в шишковатую шкуру. Непроизвольно отдернув руку, Рас тут же снова простер ее -- убедиться, что не ошибся -- и попал в пустоту. Тварь снова куда-то ускользнула. Попытка нащупать ее тут же, пока не ушла далеко, успеха не принесла. Расу уже остро недоставало воздуха. После еще двух гребков сдавило уши; юноша извернулся и поплыл в противоположном направлении, надеясь, что теперь не ошибся. Чтобы захлебнуться вскоре, ему уже не нужно было плыть прямо ко дну -- хватило бы и просто неудачно выбранного, не самого короткого пути наверх. Когда легкие уже разрывались на части, Рас поймал глазом легкое просветление в непроницаемой прежде мгле. Еще несколько взмахов вынесли его на поверхность, к ослепительному солнцу, голубому небу и пронзительной зелени над желто-коричневой полоской берега. Из черного царства, оставшегося внизу, к поверхности поднималось облако кровавой мути. Вертолета уже не было видно; шум его крыльев, изрядно ослабев, доносился из-за излучины. Зимородок, сидя на ветке ярдах в тридцати выше по течению, визгливо жаловался на жизненные неурядицы и невзгоды. Река припахивала рыбой, крокодилами и глиной; в этот букет вплетались запахи гниющей древесины и палой листвы. И был еще один слабый запах, не запах даже, лишь неясный намек на него -- смесь крови рептилий с птичьим пометом. Рас всегда думал -- никто такого ему не говорил,-- что птицы с рептилиями в некоем родстве, как-то связаны. Чудовищная, покрытая броней рептилия и легкий, причудливо изукрашенный природой зимородок казались юноше дальними родичами, имеющими общего прародителя -- какого-нибудь холоднокровного летающего ящера времен Творения. Сейчас его догадка получила неожиданное подтверждение, внятное только ему одному -- птичий помет определенно не был принадлежностью лишь птичьего племени. Он, равно как и кровь вокруг Раса, принадлежал также и крокодилам. А по запаху был, несомненно, птичьим. Когда Рас уже рассекал реку вниз по течению, собирая дыхание для второго погружения, вода позади него вскипела кровавыми пузырями почти черного цвета, а в центре этого месива всплыло бледное, цвета человечьего глаза брюхо. Четыре крокодильих лапки торчали вверх, словно флажки капитуляции -- подходи и делай со мной все, что заблагорассудится! Ох, нелегкая это была работа -- буксировать чудовище к берегу. Еще тяжелее Расу пришлось, когда он выволакивал тушу в несколько сот фунтов на берег и оттаскивал за кусты. Когда, ослабленный полученной накануне раной, голодом и встряской подводного поединка, он пыхтел и отдувался под тяжкой ношей, с реки стали доноситься алчные крокодильи голоса. Наткнувшись на кровавую волну, рептилии расшумелись не на шутку. Всю жизнь, в любой момент приходилось совершать выбор. Требовалось выбирать среди маршрутов, предметов, поступков -- из этого и было соткано время. Без необходимости предпочесть один из возможных способов действия другим Рас просто не осознавал бы хода времени. И остался бы навечно в подвешенном состоянии. Сейчас юноша должен был либо ценой неимоверных усилий отволочь крокодила сквозь джунгли на более высокое место, где и разделать его с относительным комфортом и в большей безопасности, либо попытаться справиться с разделкой прямо здесь, где с любой стороны к нему могли приблизиться незамеченными голодные хищники и где дым костра мог привлечь внимание шарикту, а то и Птицы Бога. Расу хотелось съесть огромный кусок мяса сейчас и закоптить побольше, чтобы хватило на несколько дней пути. Не так-то уж часто удавалось ему убить большое животное. Крокодилов, буйволов, слонов, гиппопотамов и леопардов не так легко было прикончить, как повстречать. Они не очень-то скрывались -- достойных противников им почти не попадалось. Голодное крокодилье мычание приблизилось, и вот из-за куста высунулась длинная зеленовато-коричневая морда большого самца; за мордой медленно тащилось все его бесконечное туловище на четырех коротких кривых лапках. Рас не ожидал, что твари заберутся так далеко от реки. Видимо, запах свежей крови совсем лишил одного из них разума. Пожав плечами, Рас взвалил тушу на плечо; она сложилась пополам -- морда уткнулась в грязь, а хвост волочился сзади по земле. Рас чуть приподнял ее, чтобы поправить; это потребовало от него такого усилия, что стало ясно -- сил хватит ненадолго. К тому же, каждая встречная ветка и лиана, цепляясь за крокодильи лапы, претендовали, казалось, на львиную долю добычи. Чуть ли не на каждом шагу выпутываясь из зеленых силков, а дважды едва не рухнув от тяжести, он прошагал совсем немного и с невыразимым облегчением сбросил ношу. Дальше Рас тащил крокодила за хвост, практически не отрывая от земли. Сидя на подгнившем, трухлявом стволе, Ева горько плакала. У ног ее копошилась груда белых червей, личинок, полураздавленных жуков с конвульсивно дергающимися лапками, сидела бледнозеленая в крапинку древесная лягушка с выпученными точно в шоке глазами и валялась на спине с разбросанными в стороны лапками небольшая ящерица -- точь-в-точь уменьшенная копия твари, которую Рас выволок на полянку. --Мне так жалко себя! -- всхлипнула Ева, заметив юношу.-- Докатиться до того, что вся эта мерзость выглядит почти аппетитно. Питаться этим... этим! Ее плечи затряслись от рыданий. --Тебе следовало бы шумно радоваться, что удалось раздобыть так много,-- отдышавшись, заметил Рас.-- Я, например, так весьма рад твоему улову. Если бы вернулся без добычи, нам пришлось бы довольствоваться малым и благодарить небо, что тебе так повезло. И Рас выпустил из рук хвост крокодила, который звучно шлепнулся на сырую землю. Утерев слезы, Ева поинтересовалась, где Рас нашел рептилию. Несмотря на порезы в брюхе крокодила, она, похоже, не сомневалась, что он издох сам по себе на берегу реки и, может быть, даже как следует разложился, а Рас просто подобрал его. Ева сообщила, что, услышав вертолет, перепугалась за Раса, но когда звук миновал их стоянку без задержки, успокоилась, решив, что теперь юноша в безопасности. --В безопасности! -- фыркнул Рас.-- Я оседлал крокодила и нырнул с ним вместе на дно, как раз когда над нами пролетал вертолет. А когда крокодил сумел все-таки меня сбросить, один Игзайбер знает, что могло случиться! Мне просто повезло, что я убил на глубине крокодила, а не наоборот, а ты говоришь -- "в безопасности"! Это мясо, отличное мясо -- что ты об этом скажешь? --Я действительно сожалею,-- тихо вымолвила Ева каким-то бесцветным голосом.-- Понимаю, ты совершил настоящий подвиг, и в любое иное время захотела бы услышать подробный рассказ о нем. Но только не сейчас. Я так устала и проголодалась, что ничто, кроме пищи, не волнует меня. --Тогда тебе тем более следует кричать от радости,-- заметил Рас.-- Здесь столько пищи, что стае шакалов хватило бы на неделю. Юноша раздумал тащить добычу неразделанной до подножия холмов. Он решил отрезать столько мяса, сколько они вдвоем в состоянии унести, завернуть его в большие листья и лишь тогда подаваться в холмы. Пока Рас возился с тушей, Ева отправилась собирать листья. Работая ножом, Рас время от времени отправлял куски поаппетитнее прямо в рот и к окончанию разделки чувствовал себя гораздо лучше, чем в начале. Расу на удивление Ева не отказалась, когда он предложил ей кусок сырого кровоточащего мяса. Жевала его, правда, не без усилий, гримасничала, но, проглотив без остатка, попросила добавки. Рас завернул в листья также и часть ее добычи: лягушку и ящерицу,-- и тяжело нагруженные, беглецы побрели к холмам. К полудню они достигли подножий, а получасом позже нашли удобное местечко на скальным выступе. Клочья шерсти, экскременты, груды изглоданных мелких косточек да витающий вокруг запашок подсказали Расу, кто ночной хозяин этой стоянки -- козырек, нависающий над головой, делал ее удобной для бабуинов, при известном мужестве они могли здесь отражать даже атаки голодных леопардов. Ева, услышав такое, забеспокоилась. Рас заверил ее, что бабуины им не страшны, здесь легко защищаться и от более опасных хищников, а если развести костер, так ни один зверь даже и не сунется. К тому же, помимо всего прочего, бабуины тоже неплохая еда. После некоторых колебаний Рас все же решился развести огонь. Вряд ли шарикту уже собрались с силами для погони. Рас попытался прикинуть, сколько же шарикту уцелело в сражении возле устья реки. Оценить потери в точности было трудно, но то, что для шарикту они были опустошительными, не вызывало сомнений. Адское оружие поразило каждую или почти каждую лодку. Всего взрослых шарикту, так называемых "божественных", было человек двадцать. Двоих Рас прикончил перед побегом. Из восемнадцати оставшихся минимум половина погибла или получила серьезные раны в бою. Уцелевшие должны жаждать мести, но пока они об этом могут лишь мечтать. Пожар в замке и в городе, гибель немалого количества аристократов создавали проблемы, требующие на время всей энергии короля Гилака и непременного его присутствия. Он, в первую очередь, монарх и как таковой должен печься о своем народе. Кроме того, даже будь шарикту где-нибудь по-соседству, Расу все-таки хотелось развести костер и испечь мясо. Он еще недостаточно окреп, чтобы переносить еще одну промозглую ночь без живительного пламени, к тому же сырое мясо уже набило ему оскомину. Сидя спиной к скале, Ева как будто клевала носом. Время от времени она вскидывала взгляд, озиралась сквозь грязно-желтые локоны и снова роняла голову на колени. Рас, почти уверенный, что она дремлет, был удивлен, когда, хлопоча о месте для костра и оказавшись к ней ближе, увидел розовые дорожки на ее грязных щеках. Там, где слезы смыли с лица копоть, кожа напоминала цветом крокодилье сердце, валявшееся тут же на большом плоском камне, среди прочих деликатесов. Длинное и заостренное, оно медленно и нерегулярно пульсировало. Встав перед Евой на колени, Рас положил руки ей на плечи. Она прижалась лицом к его могучей груди; слезы оросили юноше живот и достигли лобка. Видно, тогда Ева и открыла глаза -- иначе чем можно было объяснить, что она напряглась вдруг, вырвалась из объятий Раса и отпрянула назад. --Это все, о чем ты способен думать? -- воскликнула женщина.-- К тебе нельзя прикоснуться без... Ева давилась словами, испускала клокочущие звуки и разразилась под конец совершенно неразборчивой тирадой -- видимо, снова на финском. --Да нет, это у меня уже давно,-- кротко ответил ей Рас. Покинув стоянку, Рас спустился со скал за дровами и вернулся с большой охапкой. Воспользовавшись зажигалкой, которую любезно предложила Ева, быстро развел костер. Молчаливая женщина, успокоенная, казалось, возвращением Раса в обычное состояние, подсела поближе к огню. Мир под скалами быстро погружался во тьму; вот на небо уже высыпали первые звезды. Насадив солидный кусок на прочный сук, Рас вертел его над огнем, пока из мяса не стал сочиться на угли жир, а поверхность куска не покрылась аппетитной корочкой. Ева раздула ноздри и придвинулась еще ближе. Сбросив кусок с вертела на камень, Рас разрезал его пополам. Мясо было горячим; схватив свою долю, Ева охнула и обронила, но тут же подобрала и, даже не отряхнув, принялась рвать зубами. Откусывая от своего ломтя, Рас свободной рукой одновременно держал над огнем насаженную на тонкий прут крокодилью печень, и, когда Ева закончила есть первый кусок, сразу предложил добавку. Кровь стекала у нее по подбородку, испачкала даже волосы. Теперь, казалось, предубеждение перед кровью ушло, улетучилось -- Ева слизывала ее даже с рук. Сердце крокодила, лежавшее неподалеку от огня и впитавшее толику его тепла, снова запульсировало, но уже не так энергично, как прежде. Рас задумался, продолжало ли бы оно жить, если проглотить его целиком. Разумеется, вопрос был чисто умозрительным -- сердце было так велико, что не стоило и пытаться,-- но воображение уже заработало. Мысль о биении этого сердца внутри в унисон с собственным возбуждала, и это возымело своеобразные последствия. Ева, случайно уронив взгляд на Раса, вернее, на его определенную часть, замерла с открытым ртом. Затем, звучно сглотнув, возмутилась: --Опять?! --Почему бы и нет? -- ответил Рас, не утруждая себя подбором более веских аргументов. --Давай даже говорить об этом не будем! -- сказала Ева, поднимаясь. --Ты меня не хочешь! -- ворчливо констатировал Рас.-- Ты мертвая, ты не лучше, чем призрак, ты бледнокожий и бледноволосый дух мертвой женщины! --Не надо! -- попросила Ева. Она мало-помалу отодвигалась от него. Блики костра плясали на ее лице, высвечивая белые дорожки, промытые слезами, окровавленные губы и подбородок, испачканные волосы и по-прежнему серые глаза. Рас встал и дотянулся до крокодильего сердца. Взвесив его в руке, бросил на камень и рассек ножом вдоль, на две половинки. Затем, спрятав нож, поднял одну из половинок. И та, что была в руке, и та, что оставалась на камне, продолжали биться. --Ты не хочешь меня? -- повторил Рас.-- Тогда получи вот это! Быстрым движением он схватил Еву за руку, притянул к себе и поставил на колени. Отложив сердце в сторону, обеими руками опрокинул на спину и начал раздевать. Ева боролась, но силы были слишком неравны, и скоро она осталась совсем без одежды. Молча, с искаженным от напряжения лицом и расширенными глазами, она пыталась вырваться. Но Рас, крепко прижав ее одной рукой между грудей, другою подхватил сердце. Хотя он и не объяснял своих намерений, по гримасе и движению руки с органом рептилии женщина обо всем догадалась. Ее попытка не позволить раздвинуть себе ноги была тщетной -- Рас без труда с этим справился: придавив телом одну ее ногу, локтем занятой сердцем руки отпихнул другую в сторону. Затем отвел руку и прежде, чем Ева успела что-то предпринять, всадил в нее острый конец кровоточащего органа. Сердце крокодила было недостаточно жестким, а влагалище женщины -- сухим. Тем не менее Рас сумел запихнуть первое во второе до конца, да так плотно, что женщина была попросту парализована. Он нависал над нею лицом к лицу. Сердце у Евы колотилось о ребра, как птица в клетке. Но она по-прежнему хранила молчание. Продолжая кривовато ухмыляться, Рас спросил: --Ну, и как ощущеньице? Ева закрыла глаза. Губы ее немного раздвинулись. Рас не стал повторять вопрос -- Ева стала слегка содрогаться как бы в такт пульсации внутри, вздрагивать от внутренних ударов в стенки собственной плоти. Она содрогнулась, расслабилась, снова содрогнулась... Вдруг на ее прикрытые веки навернулись слезы; вслипнув несколько раз, Ева смолкла. --Когда надоест, скажи! -- произнес Рас негромко. --И тогда ты сам... --А как же! Если только ты не захочешь нас двоих одновременно. Застонав, Ева воскликнула: --Юмала! Это было единственное знакомое Расу финское слово, означавшее, видимо, Бога, а может, и Дьявола. --Черт, что это за мир такой, откуда ты явилась? -- сказал он. Вопрос был чисто риторическим; Ева понимала, что Рас имеет в виду. --Не захочу,-- ответила она на предыдущую реплику Раса. Затем умоляюще шепнула: -- Вынь это, пожалуйста! И оставь меня в покое! --Не могу,-- ответил Рас. Открыв глаза, Ева одарила Раса многообещающим бешеным взглядом, снова зажмурилась. И простонала: --О если бы я могла умереть! Как я хочу смерти! --Ты и так мертва,-- буркнул Рас.-- И даже не пытаешься ожить. Это мертвое сердце живее тебя. Особенно сейчас. Рас провел рукой у нее между ног и заулыбался. Женщина оказалась столь влажной, что ему с трудом удалось извлечь сердце обратно. Оно продолжало пульсировать, словно, обманутое теплом и сыростью влагалища, приняло его за возвращенное крокодилье тело. Извлеченное наружу, сердце сразу замедлило биение и стало быстро умирать. Конвульсивно сжавшись, оно замерло; Рас швырнул его на камень возле костра, от которого оставались уже одни угли. От удара сердце снова заработало; сделав три удара, замерло окончательно. --Не надо,-- взмолилась Ева.-- Ничего хорошего не выйдет. Я холодна, холоднее этого куска мяса, холодна как... Ее голос иссяк. Женщина медленно, словно не веря, что свободна, перевернулась на живот. Содрогаясь, как если бы сердце рептилии все еще билось внутри нее, поднялась на четвереньки и несколько мгновений, тряся головой и постанывая, оставалась в такой позе. Рас снова провел пальцем по ее интимным местам -- она все еще была влажной. --Ты хочешь меня низом. Но не хочешь верхом,-- удивленно отметил юноша и втряхнул головой.-- Прекрасно. Можешь сказать "да". Можешь сказать "нет". Я стану беседовать лишь с той частью, которая говорит "да". Прекратив встряхивать головой, Ева поползла прочь. Прежде, чем она успела дважды переставить колени, Рас припечатал ее к земле и вошел в нее сзади -- женщина только охнуть успела. Рас взвыл в пароксизме почти сразу и затрясся, как Ева, когда внутри у нее было сердце. Он так давно ждал этого -- и сгорел в собственном пламени. Рас не стал выходить из Евы и вскоре попросил ее перевернуться. Она молча подчинилась, без особого, впрочем, энтузиазма, как бы давая понять, что уступает насилию. Но вскоре начала тяжело дышать, постанывать, крутить головой по сторонам, выгибать спину, кусаться, царапаться -- пока, наконец, не закричала по-фински. Они уснули лишь перед самым рассветом. До этого Рас успел снова раздуть костер и поджарить еще немного мяса. Он нашел какое-то изысканное удовольствие в том, что, поджарив сердце, предложил часть Еве. Она поколебалась мгновенье, затем откусила. Съев все до крошки, улеглась и заснула. Когда Рас прилег рядом, поцеловала его и сонно пробормотала что-то неясное, но определенно нежное. (окончание следует)