Ник Шерман БИЧ -------------------------------------------------------------- Nick Sherman. "The Scourge" 1985 (с) Александр Филонов, перевод (e-mail: avf@computerra.ru) Все права сохранены. Текст помещен в архив TarraNova с разрешения переводчика. Любое коммерческое использование данного текста без ведома и согласия переводчика запрещено. -------------------------------------------------------------- Памяти отца Он шепотом закричал на некий образ, на некое видение - он крикнул дважды, и голос его был не громче дыхания: "Ужас! Ужас!" Джозеф Конрад, "Сердце тьмы" Пусть кроткий некогда, но по тропе зловещей Он полон доблести, спешил вперед Вдоль по юдоли смерти. Уильям Блейк, "Брак ада и небес" Глава первая Проснувшись, Кили ощутил три отчетливых источника беспокойства: серию тупых пульсирующих ударов молота в правом виске, смягченное, удушающее ощущение в области носа и предчувствие мучительной боли в нижней губе. Он осторожно приоткрыл глаза. Над ним во тьме сияло ожерелье огней. Сместив взгляд, он обнаружил, что растянулся на откинутом пассажирском сидении спортивного автомобиля "Триумф TR7". Осторожно повернув голову, Кили посмотрел на водителя. Женщина, лет за тридцать, черты ее лица чуточку мужеподобны, что не мешает ей быть довольно симпатичной. Длинные вьющиеся волосы поблескивают в свете приборной панели - должно быть, при свете дня она окажется блондинкой с чуточку рыжеватым медовым оттенком. Кили закрыл глаза и попытался собрать по крохам события предыдущего вечера, одновременно ощущая, что двигатель негромко мурлычет, а по ногам пробегает поток теплого воздуха от обогревателя. Итак, он был на вечеринке, устроенной Маркусом Дерикоттом, продюсером одной из лучших детских телепрограмм Би-Би-Си и недавним клиентом детективного агентства, которое в одиночку тащил на себе Кили, едва сводя коны с концами. Последнее дело, над которым Кили бился целых две недели, принесло ему кругленькую сумму, а приглашение на одну из Дерикоттовских вечеринок, где звезды шоу-бизнеса так и роились, стало дополнительным вознаграждением. До Оксфордширского особняка Дерикотта он добрался поездом, а там уж назюзюкался до чертиков - таков уж обычай Кили праздновать возвращение платежеспособности. Он вновь открыл глаза, но чувствовал себя пока чересчур скверно, чтобы затевать разговор, и немного поглазел в боковое стекло. Вкус во рту был мерзостный, будто туда опорожнили полную окурков пепельницу, а желудок подавал сигналы, что любое резкое движение кончится плачевно. По мере того, как Кили приходил в себя, боль в черепе все усиливалась. За окном струился унылый дождь, будто беззвездное, темное небо прохудилось. В лучах фар мелькали лужи на двухрядном шоссе и голые, опавшие зимние деревья на обочине; стволы их влажно поблескивали. Первый час вечеринки Кили припомнил довольно легко: он бродил по комнатам, будто помешанный на звездах юнец, радостно вступая в беседу с разнообразными телевизионными деятелями и одновременно презирая себя за радость по этому поводу. Они же, в свою очередь, относились к нему со спокойным любопытством. Потом началась дискотека, была выпивка, потом он попытался нализаться в компании с красивой актрисой и... остальная часть вечера представлялась в виде серии мельтешащих фрагментов каких-то видений, напоминающих результат работы неисправного кинопроектора. Было много смеха и танцев и неиссякаемый поток виски, а часов около двух ночи началась какая-то дискуссия; последнее, что Кили помнил - как он рухнул на пол. Тут он застонал, и водительница слегка повернула голову в его сторону. - Добро пожаловать в мир живых, мистер Кили, - ее голос оказался резковатым и доброжелательным. - Не так быстро. Я еще не уверен, что вернулся сюда окончательно. Она рассмеялась, и ее гортанный, естественный смех прозвучал довольно приятно. - Пожалуй, спрашивать, как вы себя чувствуете, не имеет смысла. - У меня нет слов, чтобы описать это, - его речь звучала приглушенно, будто рот набили ватой. Со смутной надеждой он подумал, что имел к ней поползновения, успешным результатом чего и станет его доставка домой. Она словно прочла его мысли. - Я была одной из тех, кто оказался достаточно трезв, чтобы вести машину, а поскольку я живу довольно близко от вас, то и вызвалась вас отвезти. Ему пришлось проглотить свое огорчение. - Так что, я вел себя несколько возмутительно? - Не более остальных гостей, - пожала она плечами. - В общем-то, я бы сказала, вы держались вполне пристойно, пока один из мужей не возмутился по поводу вашего чрезмерного внимания в отношении его жены. - Он меня ударил? - Даже несколько раз. Фактически говоря, все были удивлены, что вы выстояли столько времени, мистер Кили. - Наверно, это из профессиональной гордости - и пожалуйста, зовите меня просто Кили. - А что, имени у вас нет? - Я пытаюсь его забыть - мои родители дали его мне из каких-то садистских побуждений. Нащупав возле своего сидения ручку, он привел себя в вертикальное положение. Она обернулась, чтобы взглянуть на него с кривой усмешкой, одновременно выражавшей и симпатию, и осуждение. Он никак не мог вспомнить, где видел ее лицо, но ничуть не сомневался, что они встречались прежде. - У меня что, на лбу синяк размером с футбольный мяч? - спросил он. Она отвернулась и снова уставилась на дорогу. - Нет, но ваш нос опух до невероятности, и если этому не придет конец, то вы сделаете грандиозную карьеру и займете место У.К.Филдса.2 Он осторожно пощупал нос пальцами и сморщился. - Не беспокойтесь, - продолжала она, - на вечеринке был врач; он сказал, что перелома нет. Еще у вас слегка рассечена нижняя губа, но не настолько сильно, чтобы ее потребовалось сшивать. Она опять начинает кровоточить. В бардачке есть салфетки. Она включила радио. Из динамиков, вмонтированных в обе дверцы, полилась музыка. К тому времени, как Кили сумел унять слабое кровотечение из нижней губы, утреннее небо уже несколько посветлело и приобрело коричневатый промышленный оттенок. Облачная пелена была плотной и ровной, дождь немного поутих. Вокруг раскидывался плоский деревенский пейзаж, периодически перемежающийся с аккуратными рядами пригородных поселков, казавшихся в утреннем полумраке однообразными и безжизненными. Кили поерзал на сидении и стал разглядывать свою водительницу. Она вела машину с отчетливым, ровным профессионализмом. Кили с удовлетворением отметил, что обручального кольца у ней нет. Связь с ним вряд ли доставила бы удовольствие даже самой благожелательно настроенной звезде, но сложность задачи только усилила ее притягательность. То ли благотворно сказывалось пристутсвиен дамы, то ли что иное, но Кили почувствовал себя несколько получше. Его многочисленные боли начали утихать, да и тошноты он больше не ощущал. Она ощутила его взгляд и повернула лицо к нему. - Вы всегда так ведете себя на вечеринках? - То есть, выставляю себя в дураках? - пожал Кили плечами. - В общем, нет. Я просто надираюсь до полусмерти три раза в год - когда у меня бывает депрессия или чрезмерный душевный подъем. - Всего три раза в год? - она улыбнулась. - Мне казалось, то у вас более захватывающая жизнь. Какая из этих причин послужила поводом в этот раз? - Подъем. Я только что завершил работу для... - он замолк, прикидывая, стоит ли обсуждать дело Дерикотта. По мере разговора ощущение, что они знакомы, все усиливалось. - Я понимаю, что это ужасно банально, но - не встречались ли мы прежде? - Вчера на вечеринке. Так вы частный детектив? Кили решил, что раз уж разговор ушел в сторону, то надо идти по этому пути и дальше. - Уверяю вас, такая профессия действительно существует... а если вы из тех любителей кино, которые цитируют строки Лорена Бакалла о частных ищейках из "Великого сна", то меня, пожалуйста, увольте. Мне их цитировали слишком часто. Она искренне рассмеялась. - Не волнуйтесь. Я даже не собиралась сказать, что частный сыск должен быть очарователен. Мне просто интересно, как вы им занялись. Кили пожал плечами: - Я много лет проработал в полиции, так что эта работа сама меня нашла. Экс-фараоны становятся либо советниками по безопасности, либо частными детективами. Я решил попробовать поработать на самого себя. - Ну и как успехи? - профессионализм, с которым она вела допрос, вполне соответствовал профессионализму ее вождения. Ей удавалось придать голосу искреннюю заинтересованность, словно эта беседа отнюдь не являлась пустым времяпрепровождением. - Великолепно. Если дела так пойдут и дальше, я смогу питаться три раза в неделю, - Кили тут же мысленно застонал, поскольку жалоба на бедность - далеко не лучшая прелюдия к приглашению обеспеченной женщины на свидание. - А если серьезно, все не так уж и плохо. Время от времени на меня сваливается довольно сочное дело, вполне компенсирующее затраты. - Маркус Дерикотт говорил, что вы обтяпали что-то для него, и притом весьма удачно. Правду сказать, он весь вечер только и твердил каждому из присутствующих, что вас надо нанимать всякий раз, как только они столкнутся с проблемой, которая полиции не по зубам. Кили позволил себе торжествующе ухмыльнуться, но тут же скривился от боли в рассеченной губе. Некоторое время он праздно смотрел на струйки дождевой воды, сбегавшие по ветровому стеклу. Ритмичное пощелкивание дворников навевало приятную полудрему. Некоторые из встречных машин уже выключили фары. - А чем живете вы, если на считать помощи одиноким пьянчужкам? - наконец, спросил он - просто чтобы не задремать, а не из любопытства. - Я одна из тех отвратительных личностей, которые проживают свои капиталы, - саркастически ответила она. "Вот невезуха! - подумал Кили. - Теперь любые заходы будут восприниматься, как попытка подобраться к денежкам". И вслух сказал: - Отвращение прямо-таки переполняет меня. Я только... слушайте, я откуда-то знаю вас! - Я помнила бы, если бы мы встречались прежде, - немного встревоженно оглянулась она. - А, знаю! - торжествующе хихикнул вдруг Кили. - Вы - Энн Уоррен! И сам удивился, как не догадался об этом раньше - Энн Уоррен в свое время стала крупнейшей сенсацией на телевидении - еще бы, первая женщина, ведущая цикл телевизионных знакомств! В этой роли они была великолепна - задавала точные вопросы, приглашала интересных собеседников, не имевших никакого отношения к обычной шушере шоу-бизнеса. А потом у ней случилась какая-то личная трагедия - какая именно, Кили позабыл - и в результате она прервала свою карьеру. - Ладно, - натянуто ответила она, - я действительно Энн Уоррен. Реакция была такой, будто он влез во что-то личное. - Простите, - пробормотал Кили, - я сделал это довольно неуклюже. Уход человека с телевизионного экрана в чем-то подобен смерти. Встретиться с таким человеком спустя годы забвения - все равно, что встретиться с призраком, и Кили понял, что она понимает это чересчур хорошо. Энн ободряюще улыбнулась, но он ощутил, что раскрыв ее инкогнито, изменил сложившиеся отношения, как по мановению волшебной палочки; атмосфера сразу охладилась, и Кили мысленно проклял себя за недостаток тактичности. Чтобы хоть как-то заполнить мучительную паузу, вызванную неосторожными словами, Кили откинулся на спинку сиденья, пошарил в карманах пиджака, извлек сигарету и закурил, стараясь держать сигарету подальше от раны на губе, но закашлялся после первой же затяжки. Шоссе стало понемногу подыматься на эстакаду, а по обе стороны от него, будто воплощение дурного сна архитектора, замаячили бетонные башни жилых кварталов Западного Лондона. "Мордой об стол", - подумал Кили,ощутив, что хорошее настроение, не покидавшее его вопреки жуткому похмелью, понемногу улетучивается вместе с затихающей музыкой автомобильного приемника. - Вы слушаете Радио Столицы, и сейчас мы вкратце напомним текущие новости... Кили так и эдак прикидывал, нет ли способа возобновить наметившуюся было между ним и Энн Уоррен духовную связь, как его размышления прервал голос диктора: - Вы слушаете программу новостей Независимого Радио, сейчас восемь часов утра восемнадцатого ноября... Со Среднего Востока опять поступают дурные вести. Только что получено сообщение о налете бомбардировщиков на... Кили только-только начал формулировать фразу насчет измордовавшего его ревнивца, которая должна была разбить лед, когда вдруг услышал непроизвольный вздох Энн, и с удивлением взглянул на нее. Она смотрела вперед остановившимся взглядом, вцепившись в руль так, что костяшки пальцев побелели от напряжения, что-то бормотала себе под нос, а все ее тело, до той поры расслабленное, внезапно напряглось. Кили с отчаянием взглянул вперед - вроде бы все нормально. Машины спокойно несутся по мокрому блестящему шоссе, и для тревоги Энн нет абсолютно никакого повода. - Вам нехорошо, мисс Уоррен? - за годы службы в полиции официальное обращение к собеседнику стало второй натурой Кили. Она будто и не слышала вопроса; тогда он наклонился вперед и коснулся ее запястья. Она с ужасом отдернула руку. - Энн, что случилось? - попробовал он снова, на этот раз погромче. Она перестала бормотать и сжала зубы. Вены на шее начали набухать, дыхание со свистом вырывалось сквозь раздувающиеся ноздри. Кили беспомощно смотрел на нее - это какой-то приступ. Взглянув на спидометр, детектив увидел, что стрелка колеблется около семидесяти миль в час; трудно найти более неподходящий момент для приступа отчаяния - или что с ней за черт? Слава Богу, она хоть не покинула своей полосы шоссе! - Энн, мне кажется, хорошо бы немного притормозить, - ласково, но твердо предложил он. Машина, ехавшая впереди, свернула на среднюю полосу. TR7 беспокойно задергался; Кили было подумал, что они попали в завихрения встречного потока воздуха, столь опасные при повороте в мокрую погоду, но взглянув на женщину, увидел, что рывки вызваны спазматическими движениями сжимающих баранку рук. Ее губы выкрикнули беззвучное "Нет!", Энн резко подалась вперед, в ужасе тараща взгляд сквозь затуманенное ветровое стекло. "Света маловато, - подумал Кили, - но уж не настолько!" - Да нет там ничего! - крикнул он. Энн Уоррен разинула рот и завизжала, одновременно резко вывернув руль. Машина перескочила на следующую полосу. - Тормози! - заорал Кили, на этот раз испугавшись по-настоящему. Позади них рявкнул автомобильный сигнал. Их скорость дошла уже до восьмидесяти и продолжала возрастать. Женщина вновь вывернула руль. Ошеломленный Кили увидел, что теперь они несутся под углом в сорок пять градусов к отделяющей встречную полосу бетонной стене. В слепом порыве паники он схватился за руль и вывернул его обратно. Энн все еще визжала, вцепившись в руль стальной хваткой, и Кили потребовались немалые усилия, чтобы повернуть его. Машина пошла юзом, задний бампер грохнулся об узкое бетонное ограждение эстакады. Ускорение швырнуло Кили головой о дверцу. Мгновение он не шевелился, пытаясь собраться с мыслями, но ощутив, что машина снова пришла в движение, заставил себя сесть. Теперь они пересекали дорогу прямо по диагонали. Вокруг слышался визг тормозов. Рот Энн был по-прежнему разинут в бесконечном, но теперь беззвучном вопле. Машина налетела сзади на "Лотос-Элан", и Кили инстинктивно зажмурился. TR7 дернулся от соударения и пробил металлическое ограждение, отделявшее три встречные полосы шоссе. Стрелка спидометра сползла чуточку ниже восьмидесяти. Кили сделал последнюю отчаянную попытку завладеть рулем, но Энн не отпускала. Тогда он распахнул свою дверцу и нырнул навстречу ветру в тот самый момент, когда они были уже на средней полосе. Группируясь в полете, он на мгновение заметил перепуганные лица за ветровым стеклом и ударился о шоссе; его левое плечо прошло всего в паре дюймов от мчащегося автомобиля. А через мгновение он услышал грохот разбившейся машины. Кили взглянул туда как раз вовремя, чтобы увидеть, как голубая спортивная машина Энн Уоррен сделала в воздухе полное сальто и нырнула за бетонную стену шоссе. С трудом встав на ноги, Кили заковылял к ограждению. Изувеченный TR7 лежал внизу. Тут звон стекла и скрежет металла сменился глухим рокотом: взорвался двигатель. Машина, столкнувшаяся с TR7, лежала на боку у бетонного ограждения, и ее двигатель, еще стучавший по инерции, понемногу затихал. Кили обошел ее, чтобы поближе взглянуть на остов машины, полыхающий двенадцатью футами ниже. Обломки металла еще кувыркались в воздухе, а среди остатков горящей машины извивались неясные силуэты. Кили с ужасом понял, что это человеческие тела: машина угодила прямо в очередь на автобусной остановке. Вдруг из пожара вынырнула фигурка, и дыхание у Кили на мгновение сперло - это была маленькая девочка, не старше восьми лет. Обезумев, она мчалась прочь от места катастрофы, а на ее пальтишке и вьющихся волосах прыгали языки пламени. Кили даже не понял, слышит ли он ее визг, или эхо визга Энн Уоррен все еще отдается в его мозгу. Потом он ощутил внезапно накатившую дурноту, мир расплылся, колени его подломились, и Кили медленно осел на землю. Глава вторая В отдельную палату вошел рослый мужчина, комплекцией напоминающий боксера-тяжеловеса, осторожно прикрыл за собой дверь и, подойдя к изножию единственной кровати, поглядел на спящего в ней пациента. Ощутив его испытующий взгляд, Кили медленно приподнял веки и с трудом сфокусировал взгляд на пришельце. В ответ на него пристально уставились карие свиные глазки, посаженные глубоко под мохнатыми бровями на одутловатом лице, наискось рассеченном красным рубцом старого шрама. Ворс верблюжьего пальто посетителя поблескивал крохотными шариками дождевых капель. С первого же взгляда Кили распознал породу этого человека: незнакомец являл собой архетип легавого. Такие люди всегда делают то, что им сказано, и очень огорчаются оттого, что остальная часть человечества как-то не удосуживается последовать их примеру. - Эти повязки делают вас похожим на Мумми-тролля, - сказал фараон, почти не разжимая губ, издав при этом сухой скрежет, призванный обозначить смешок, но больше ничем не показав, что сказанное надо считать шуткой. Кили понял, что этот человек тридцать лет старался скрывать свои чувства при разработке подозреваемых, и в конце концов его лицо лишилось способности выражать эмоции. - Я инспектор Уизерс. Хочу задать вам несколько вопросов касательно вашего вчерашнего заявления моим людям, - голос у него был зычный, но ровный и невыразительный, как и лицо. Кили застонал: большую часть вчерашнего дня он провел под перекрестным допросом, несмотря на шоковое состояние, и вряд ли хотел бы пройти через это еще раз. Гестапо глубоко заблуждалось, стремясь выжать признание посредством физического насилия - применяемый британской полицией метод бесконечного повторения одних и тех же вопросов действует куда эффективнее. - Инспектор, вы меня в чем-нибудь обвиняете? Брови Уизерса едва заметно дернулись вверх. - Пока нет. А что, вам нужен адвокат? - предложение содержало в себе плохо скрытую угрозу. Кили приподнялся и прислонился спиной к подушке; грудь и плечи его были забинтованы. Доктора уверяли, что каким-то чудесным образом он не получил никаких повреждений, кроме сильных ушибов, и потому может выйти из больницы, как только почувствует себя достаточно хорошо. Теперь осталось лишь отделаться от полиции. - По-моему, инспектор, мы понимаем друг друга. Я уже достаточно хорошо ознакомлен с процедурой, и охотно готов идти на сотрудничество. Уизерс едва заметно кивнул, принес из угла железный стул с матерчатым сиденьем и, поставив его поближе к изголовью, уселся перед Кили. - У меня проблема, Кили. Вчера в шесть пятьдесят утра вас в пьяном забытьи перенесли из дома мистера Маркуса Дерикотта, где вы участвовали в вечеринке, в машину миссис Энн Уоррен, которая вызвалась отвезти вас в Лондон. По всем понятиям, ваше тогдашнее состояние можно назвать тяжелым: вы напились до беспамятства и полезли в драку. А в восемь ноль пять машина миссис Уоррен, но уже без вас, пробила ограждение Западного шоссе у Шефердс-Буш, убив четверых и серьезно ранив еще четверых. - Не забывайте и об Энн Уоррен - она ведь тоже погибла. Уизерс прервался, чтобы закурить, швырнул спичку на сверкающий чистотой пол, мягко выдохнул дым и продолжал: - Так вот, Кили, моя проблема состоит в следующем: было ли это несчастным случаем, самоубийством... или покушением на изнасилование? Надеюсь, вы прольете свет на этот вопрос. Кили ощутил, что его спина непроизвольно выпрямилась и дыхание сперло. "Интересно, - подумал он, - а когда я в свое время бросал подобные обвинения невинным - их тоже прошивала дрожь такого же испуга?" - и продолжал молча глазеть на дверь палаты. Сзади доносился стук дождевых капель о стекло. Где-то вдали завывала сирена "Скорой помощи". Уизерс выждал, пока его слова окажут достаточное воздействие и снова заговорил: - Лично вы назвали это несчастным случаем. Машина находилась в рабочем состоянии и единственное столкновение с другим автомобилем произошло уже когда TR7 направлялся к краю шоссе. Забудем на минуту о самоубийстве и рассмотрим покушение на изнасилование. Когда вы пришли в себя, вы еще не протрезвели, а рядом с вами сидела миловидная женщина. Вы начали подбивать под нее клинья. Она отвергла ваши предложения. Вы продолжали настаивать и прибегли к насилию. Она стала сопротивляться. Машина вышла из-под контроля... - он оборвал описание. - Ну и? - Что ну? - буркнул Кили. - Так это было на самом деле? - и Кили с удивлением заметил, что, как ни странно, мощный, спокойный голос Уизерса полон угрозы. - Во-первых: я не проявлял агрессивности ранее вечером. Энн Уоррен сказала мне, что я просто уделил слишком много внимания чужой жене. Муж ударил меня, а я не стал отвечать. Может, я был чересчур пьян, но в противном случае я бы и не стал приставать к его жене. Далее: хотя на вечеринке я был изрядно-таки пьян, но когда я пришел в себя, то уже был, как стеклышко. Драка произошла часа в два - таким образом, чтобы проспаться, у меня было добрых шесть часов. Далее: ни разу в жизни я не применял насилия по отношению к женщине. Я признаю, что испытывал физическое влечение к Энн Уоррен, но в таком состоянии, как вчера утром, я не смог бы заняться любовью даже с Рэйчел Уэлш. Уизерс пожал плечами. - Ладно, это не попытка изнасилования, - выплюнув окурок на пол, он растер его подошвой. - В таком случае, вернемся к версии самоубийства. - Да не было никакого самоубийства! - Вы это говорите весьма уверенно, и в то же время заявляете, что с момента начала происшествия не обменялись с ней ни словом. Откуда ж такая уверенность в том, что она не затевала самоубийства? - Перед тем она ни словом, ни жестом не выказывала намерений покончить с собой. Да и зачем тащить за собой меня? А перед тем затевать двадцатиминутную оживленную беседу? - Может, вы вызвали у нее депрессию. Кили решил, что в этот раз сказанное является шуткой. Он засмеялся взглянул на Уизерса, прикуривающего новую сигарету. - Инспектор, вам приходилось стоять посреди толпы головорезов, собирающихся вышибить из вас дух? Уизерс на секунду задумался, потом провел кончиком пальца по шраму на лице и спокойно ответил: - Именно так я его и получил. - Должно быть, вы помните свои тогдашние ощущения. Ну так вот, судя по виду Энн Уоррен, именно это она и ощутила. Она перепугалась до полусмерти, в буквальном смысле до потери памяти. Увидела на дороге что-то такое ужасное, что готова была на что угодно, лишь бы уйти от встречи. Она не пыталась отнять у себя жизнь; скорее, она охотно заплатила ею ради возможности улизнуть от встречи с той чертовщиной, которая поджидала ее на дороге. Уизерс внимательно разглядывал кончик своей сигареты. - Галлюцинация? - Откуда ж я знаю?! Это только предположение. - А может, это попытка спихнуть мне грязную ложь? Кили застонал и отвернулся. Уизерс встал со стула, подошел к окну и поглядел на серый, мокрый пейзаж за стеклом. - Значит, вы привыкли к насилию, - мягко сказал он. - В ваших устах это звучит, как обвинение. - Почему вы ушли из полиции? Кили уже привык к этому вопросу, вчера другие полицейские задавали его три или четыре раза. - Из-за зарплаты, из-за переработки, из-за условий труда, из-за того, что приходилось лизать чью-то задницу, чтобы пробиться куда- нибудь. Кроме того, верх понемногу брали белые воротнички - администраторы, бумагомараки и бухгалтеры. Это не по мне, - он взглянул на Уизерса, внимательно смотревшего на его отражение в стекле. - Только не говорите, что вы и сам этого не чувствуете. Уизерс повернулся спиной к окну. - Кое-кто из нас справляется с этим. Я проверил ваше дело. Мне сказали, что вы были хорошим фараоном, но у вас имелись дисциплинарные проступки. Слишком много пронырливости, кажется, и какой-то ущерб, - он сделал паузу. - Что вы делали для Маркуса Дерикотта? - Не ваше дело! Уизерс уронил окурок на пол и раздавил его носком ботинка. - Что-нибудь скользкое, ясное дело. Вечная история с частниками, - он вздохнул. - Ладно, Кили, на этом все. Обвинения я вам предъявлять не стану. Можете идти, куда хотите. Внизу вас поджидает толпа репортеров, так что лучше воспользуйтесь черным ходом. Похоже, Энн Уоррен помнят многие, - и добавил: - Дознание будет на следующей неделе. Вас вызовут. Но продолжал маячить у окна, не говоря ни слова. - Что-то не так? - не выдержал Кили. Уизерс слегка пожал плечами. - Чего уж там, слушайте, все равно прочтете в газетах. Это не первая катастрофа в жизни Энн Уоррен. Несколько лет назад она ехала с мужем из Шотландии. Машина на встречной полосе потеряла управление и врезалась прямо в них. Лобовое столкновение. В тот раз за рулем тоже была Энн Уоррен. Кили негромко присвистнул сквозь зубы. - Она сильно пострадала? - Она нет, а муж погиб сразу, - Уизерс прошел к двери, распахнул ее, но на пороге оглянулся. - Послушайся доброго совета, сынок - не лезь ты в это дело. Я не хочу слышать, что ты пристаешь к людям. Помни, ты больше не наш, - и вышел, громко хлопнув дверью. Едва он вышел, Кили выбрался из кровати, кряхтя и хватаясь за грудь. Когда ему, наконец, удалось выпрямиться, голова закружилась, но это было результатом действия успокоительного, которым его накачали медсестры. Он медленно, морщась от боли, оделся, встал у окна и долго смотрел на дождь, льющий с обложенного тучами неба. Десятью этажами ниже во дворе Центральной Западной больницы метались похожие на спички фигурки людей. Не без удивления Кили вдруг ощутил, что в носу защипало, а глаза заволокло слезами. Сделав глубокий вдох, он отнес это к последствиям шока и забыл. Смерть Энн Уоррен окружена захватывающим ореолом таинственности, и Кили попытался как-то пристроить к месту только что полученную от Уизерса информацию. Быть может, за секунду до гибельной катастрофы через сознание Энн пронеслось видение смерти мужа? Но чего это ради? Не было никаких признаков грядущего потрясения, ничто ее не беспокоило - это-то и делает все таким загадочным. Будто за долю секунды ее сознание переключилось на что-то новое... Кили потряс головой. Напрасно Уизерс советовал забыть об этом деле, оно уже стало чересчур личным, чтобы бросать его на полдороге. Кроме того, Энн Уоррен поддержала Кили как раз в тот момент, когда он больше всего в этом нуждался, так что теперь его очередь отплатить добром за добро. Невдалеке полыхнула молния, а через секунду прокатился всеобъемлющий грохот грома, эхом отдавшись в пустых коридорах больницы. На мгновение Кили показалось, что это знак свыше. Повернув с Оксфорд-стрит в Сохо, констебль Лабран угрюмо улыбнулся. Потом он пересек площадь Сохо и пошел по Греческой улице, стараясь держаться поближе к витринам, чтобы избежать ледяных потоков дождя, струящихся с вечернего неба. Его шлем был сдвинут вперед и затенял уверенный взгляд его светло-серых глаз; свет фонарей поблескивал на мокром капюшоне плаща. Констебль любил, когда в субботу по вечерам шел дождь, несмотря на причиняемые влагой неудобства: дождь дочиста отмывает загаженные тротуары и заставляет уличную шантрапу искать укрытия в подземке. В дождливые ночи гораздо меньше поводов для беспокойства. За два года до того, когда Лабран в числе новобранцев прибыл в полицейское отделение на Вайн-стрит, чтобы поддержать кампанию "Вытащим полицейских из машин обратно на улицы!", он просто- таки упивался сложностями этого района, но теперь все ему осточертело - и массажные залы, где самая мимолетная услуга подсаживала клиента на целую двадцатку; и второразрядные стрип- клубы; и ободранные меблирашки на час, где зарабатывали на жизнь девицы с севера, приехавшие на юг "в поисках развлечений" и вскоре обнаруживавшие, что проституция - единственный способ не протянуть ноги; и темные викторианские пивнушки, забитые мелкими мошенниками и психопатами; и торговцы наркотиками, обделывающие свои делишки на Герард-стрит; и истощенные подростки с пустыми глазами и гнойными язвами от ржавых игл. А еще Лабран ненавидел звук этих оживленных улиц - хриплые рокочущие ритмы колес подземки; смех крикливо разодетых негров, периодически прерываемый криками ярости или отчаяния; ворчание работающих на холостом ходу двигателей, когда пьянчужки медленно катят вдоль тротуара в надежде кого-нибудь подцепить; приглушенные ночные шумы, доносящиеся из темных дверей, в которых стоят ухмыляющиеся владельцы клубов, зазывая легковерных пешеходов внутрь. Упоение Лабрана сменилось страхом, страх - отвращением. А сегодня он обрадовался дождю еще больше: его обычный напарник в самый последний момент сказался больным, и не нашлось никого, кто смог бы пойти в обход вместе с Лабраном. Констеблей в форме всегда не хватало, а ходить в одиночку по-настоящему опасно. Он с неудовольствием подумал, что большинство людей из его набора теперь заняты охраной иностранных дипломатов от кровавых последствий их собственной политики. Перед дискотекой затеяла потасовку группа футбольных фанатов. Лабран остановился возле них; в конце концов его присутствие заметили и утихомирились. Он постоял еще немного, группа разошлась, и только тогда он позволил себе с облегчением вздохнуть и двинуться дальше. По пути он мысленно молился, чтобы ночь выдалась спокойной, без поножовщины, без жертв передозировки, без туристов, вопящих о том, что проститутки стащили у них деньги; без пьянчуг, приходящих в себя где-нибудь в переходе, с синяками и кровью на лице только потому, что в баре они опрокинули стакан не у того человека; без проституток, выбегающих на улицу с изрезанными лицами, потому что сутенер остался недоволен; без разборок китайского Тонга вокруг нелегальных игорных домов на Брюер- стрит. Дождь работал на Лабрана, он успокаивал и держал все под контролем, будто пощечина при истерике. Возле ресторана Гая Хассара констебль задержался. Низ его саржевых синих брюк промок, вода начала хлюпать даже в ботинках. Потрогав пристегнутую к кителю под темно-синим плащом рацию, он утер воду с лица и пошел к театрам на Шафстбери-авеню. Большинство пешеходов стремились попасть к месту назначения как можно быстрее, но время от времени на дороге попадались группки туристов, толпившихся у витрин стрип-клубов, разглядывая выставленные там фотографии и вынуждая Лабрана отходить к средине тротуара. Несмотря на то, что ливень не утихал, Лабран ни на минуту не замедлял своих размашистых шагов. На углу Бэтман- стрит его продвижение было задержано группой воителей Армии Спасения, тянувших какой-то заунывный гимн. Впрочем, девушка с тамбурином была миловидна своеобразной чистой и незамысловатой красотой. Лабран улыбнулся ей, а она обратила на него свой открытый взгляд и улыбнулась в ответ. Лабран еще улыбался, когда краем глаза заметил какое-то движение. Отведя взгляд от симпатичной девушки, он приподнялся на носки, чтобы получше разглядеть, что там такое. В мелькании огней неоновых реклам на перекрестке Олд-Комптон-стрит кто-то расталкивал поток прохожих, пробиваясь в сторону Лабрана против течения толпы - над людским морем виднелась только подскакивающая голова, будто плохо надутый мячик на волнах. Не успел Лабран как-то отреагировать, когда человек вырвался из толпы. Это был очень крупный мужчина, на шесть дюймов выше Лабрана и на добрых шестьдесят фунтов тяжелее. Гигант бежал к середке Греческой улицы, уворачиваясь от бамперов и налетая на бока тормозящих машин. Лабран узнал его и вздрогнул. Мохеровый свитер цвета электрик все равно, что вывеска - это Макс Бронсон, крупный делец порнобизнеса, заслуженно пользующийся репутацией жестокого человека. Лабран не разглядел, от кого убегает Бронсон, зато заметил в руке у того металлически поблескивающий предмет. Пока Лабран отстегивал рацию, связываться с участком было поздно - Бронсон уже почти поравнялся с ним и наддал ходу. Выскочив на дорогу, Лабран расставил ноги пошире и вытянул руки вперед, чтобы схватить и бросить бегущего на землю. Выждав до последнего, он гаркнул Бронсону приказ остановиться, заметил его перекошенное от ужаса лицо и бросился вперед. Но момент для броска был выбран неудачно, и констебль тут же обнаружил, что летит прямо в водосток; шлем слетел с головы и запрыгал по мостовой, и тут же рядом с незащищенной головой полицейского раздался грохот. Только спустя несколько бесконечных секунд оцепенения он понял, что Бронсон стрелял в него. Услышав перепуганные вопли толпы, Лабран поднялся с мостовой и взглядом поискал рацию, вылетевшую из руки при падении. Обнаружив, что она раздавлена проехавшим автомобилем, он чертыхнулся и бросился в погоню, в душе молясь, чтобы поблизости объявилась полицейская машина. Бронсона следует остановить, будь он хоть трижды с пистолетом, пока он не сподобился убить кого- нибудь. Лабран был на добрых пятнадцать лет моложе гангстера и к тому же в прекрасной форме, и на полпути через площадь Сохо начал его нагонять. Каждые несколько секунд гигант бросал назад дикие бесцельные взгляды; дважды он спотыкался и падал, но продолжал двигаться вперед по инерции - не успевал он растянуться на земле, как уже мчался вперед, и полы его разодранного, перемазанного пиджака развевались, как крылья. Услышав топот, люди останавливались и в испуге оборачивались. Лабрана отделяло от Бпронсона не более пяти ярдов, когда тот попытался перескочить через капот стоявшей на Сохо-стрит машины. Приземляясь по другую сторону от нее, гангстер не удержался на своих слоновьих ногах, скользнул вдоль бордюра и с громким треском грохнулся затылком о мостовую. Пистолет заскакал по дороге. Лабран на четвереньках перелез через капот, наклонился и поднял трясущегося гиганта на ноги, потом потянулся за наручниками, но Бронсон был чуть ли не парализован от страха, и наручники казались излишней предосторожностью. Из глубокой царапины на его отвисшей щеке струилась кровь, а лоб пересекал отвратительный багрово-фиолетовый рубец. - Идиот дерьмовый! - крикнул Лабран. - Это что еще за игры?! Уже одна громкость голоса выдавала охвативший его страх, но Бронсон словно и не слыхал. Вместо того он глазел на что-то позади полицейского, и Лабран решил, что гангстер не в своем уме. Осознав, что вокруг начала собираться толпа, констебль повернул голову и бросил: - Идите, куда шли! Тут смотреть не на что. Толпа притихла, но не разошлась. Лабран начал прикидывать, как доставить гангстера в участок на Вайн-стрит, и вдруг ощутил, как тот начал извиваться. Оборачиваясь обратно к пленнику, он уже знал, что совершил ужасную ошибку, не воспользовавшись наручниками. В тот же самый миг он заметил подымающееся колено Бронсона и почувствовал сокрушительный удар в пах. Замычав, Лабран выпустил руки Бронсона и повалился вперед, ухватившись за собственную мошонку. Несколько секунд он лежал лицом вниз, щекой ощущая ледяную сырость асфальта и борясь с накатывающей волнами боли и дурноты. Надо встать. Рации нет, патрульной машины нет. Так оно всегда, когда ходишь один. Встав на четвереньки, он покачался взад-вперед, пытаясь восстановить дыхание. Когда он сумел встать на ноги, толпа все еще тупо глазела на него, но сохраняла дистанцию. Никто не сделал даже попытки помочь полицейскому. Лабран с трудом сфокусировал взгляд: Бронсон пробежал вдоль Сохо-стрит, и как раз сворачивал за угол на Оксфорд-стрит. Лабран взглядом поискал пистолет, но его не было видно. Дай-то Бог, чтоб его вместо удирающего Бронсона подобрал кто-то другой. С криком ярости, чтобы расчистить себе дорогу, Лабран бросился вперед. На Оксфорд-стрит он выбежал чересчур быстро, и всего на несколько дюймов разминулся с двухэтажным автобусом, с разгону проскользив до средины проспекта. Бронсон прокладывал себе путь сквозь толпу, разгребая прохожих на стороны, будто раненный слон. Лабран еще раз убедился, что патрульных машин поблизости не видно, и снова устремился вперед. Мчащийся впереди Бронсон споткнулся и влетел в витрину. Стекло опасно дрогнуло, отбросив его обратно, и гангстер продолжил свое истерическое бегство. На подходе к Тоттенхем-Корт-роуд они почти сравнялись, но гигант внезапно исчез. Лабран резко остановился, оглянулся и посмотрел на вывеску над открытой каменной аркой: СТАНЦИЯ ПОДЗЕМКИ ТОТТЕНХЕМ-КОРТ-РОУД. На лице полицейского промелькнула невеселая улыбка. Пока Бронсон не доберется до другого выхода, он на станции, как в ловушке. Лабран начал кулаками прокладывать себе дорогу через запрудившую тротуар толпу, и когда он добрался до длинного перехода, ведущего к главной части станции, там еще перекатывалось эхо металлического цокота каблуков Бронсона. Устремившись к турникетам, Лабран подлетел к ним как раз вовремя, чтобы увидеть, как гангстер перескочил автоматический барьер и направился к длинному эскалатору, спускающемуся к перрону; Лабран последовал вперед тем же способом, невзирая на крики контролера. Когда он добрался до первого эскалатора, Бронсон уже был на полдороге вниз, отодвигая людей в сторону, отпихивая их, отчего станция наполнилась перепуганными криками. - Пропустите его! - крикнул Лабран, увидев, что пистолет снова у Бронсона, и бросился к центральной лестнице. Проскочив первые несколько ступеней на слишком большой скорости, полицейский оступился, соскользнул с выщербленного края ступеньки и полетел носом вперед. Задержать падение ему удалось только ярдами тридцатью ниже. Он встал и поскакал вниз, скрежеща зубами от пульсирующей в промежности боли и надеясь только на то, что полученные повреждения излечимы. Бронсон спрыгнул с последней ступеньки эскалатора и остановился в нерешительности, разведя руками и вертя головой, не в силах остановить выбор ни на одном из ведущих к перрону проходов. Лабран единым скачком одолел последние пять ступеней и не сумел сдержать крик боли. Бронсон обернулся. Издав невразумительный вопль, гигант прицелился наугад и выстрелил; Лабран окаменел. Когда Бронсон резко нырнул влево, полицейский услышал около себя стон - пуля нашла жертву. Лабран заковылял к изогнутому тридцатиярдовому переходу, где скрылся гангстер, ощущая, как сердце грохочет о ребра, а дыхание с хрипом вырывается из груди. Он был у входа в тот момент, когда гангстер с размаху налетел на стену перехода и под прямым углом повернул к выходу на платформу. Лабран тотчас же ощутил под ногами рокот колес приближающегося поезда и остановился - теперь Бронсона не догнать. В немом недоумении констебль смотрел, как гангстер прыгнул в пространство над рельсами, вывернув свое массивное тело, когда оно подлетело к рекламным щитам на противоположной стене. Издав вопль ужаса, гигант одновременно выстрелил, но эти два звука поглотил грохот приближающегося поезда, теперь появившегося в поле зрения полицейского. Бронсон уже падал на рельсы, когда головной вагон подхватил его и потащил за собой, как бык, насадивший матадора на рога. Когда Лабран медленно, преодолевая муку, подошел к краю платформы, высокий визг тормозов поезда еще звучал у него в ушах. Смысла спешить уже нет. Мимо Лабрана промчалась чернокожая женщина лет двадцати; ее белое шелковое платье было забрызгано кровью, а на лице немым криком застыла маска ужаса. Лабран решил, что от Бронсона почти ничего не осталось. И был прав. Глава третья Нужный дом Кили нашел на полдороге по Марлин-Крисчент, старой викторианской улочке. Сдав задним ходом на двадцать ярдов, он запарковал машину между "Ламбургини-Миурой" и забрызганным грязью "Рэйндж-Ровером". С тех пор, как Лондон наводнили арабы, стоимость недвижимости взмыла до небес. Даже скромное двухэтажное жилище в уютном районе северного Лондона под названием Кэмден-Таун оказалось вне досягаемости для тех, чей доход не превышает пятидесяти тысяч фунтов в год. Кили заглушил двигатель, закурил сигарету и позволил себе сладко зевнуть. С тех пор, как он утром улизнул из больницы, ему пришлось изрядно потрудиться: он сразу же поехал в редакцию "Дейли Экспресс" на Флит-стрит, где работает репортером его давний друг, кое-чем Кили обязанный. С его помощью детектив воспользовался картотекой газеты. Катастрофа, в которой погиб муж Энн Уоррен, описывалась довольно подробно, что красноречиво говорит о принадлежности Энн к числу ведущих телезвезд. Однажды ночью, около двух часов пополуночи Энн с мужем возвращались домой после недельного пребывания на северо-западе Шотландии, когда вдруг машина, за рулем которой сидел пьяный подросток, ударилась об ограждение, разделяющее южную и северную полосы шоссе, взлетела в воздух и обрушилась прямо на машину Энн Уоррен. Ее муж Фрэнк Уоррен, спавший на пассажирском сидении, погиб сразу же, равно как и подросток. Чтобы освободить Энн Уоррен из покореженных останков машины, пожарникам потребовалось около часа - и все это время она была в полном сознании, хотя и не могла пошевелиться, а труп мужа был прижат к ней. "Да уж, - подумал Кили, - какой же эффект мог произвести столь жуткий опыт на впечатлительную натуру?" Кроме того, в картотеке газеты имелись репортажи о похоронах Фрэнка Уоррена, о долгом выздоровлении Энн и ее решении оставить тележурналистику. Сестра Энн Уоррен, практикующий психоаналитик доктор Мэри Блейк, в чьем доме в Кемден-Таун миссис Уоррен проживает со дня трагедии, сегодня утром заявила: "Решение Энн связано с выпавшим на ее долю тяжким испытанием. Ее врачи считают, что для полного восстановления ей потребуется довольно длительное время. Однако, хотя в данный момент она еще не готова предстать перед объективами телекамер, шанс на ее будущий возврат к работе сохраняется". Поработав в "Экспресс", Кили позвонил Дерикотту, чтобы рассказать о случившемся и расспросить, не было ли в поведении Энн Уоррен на вечеринке чего-нибудь необычного. Дерикотт предложил ему поговорить с сестрой Энн, у которой она продолжала жить до самой гибели. - Характер у Мэри немного бретерский, - в качестве предупреждения добавил Дерикотт, - так что заговаривайте с ней поаккуратнее. Кили несколько раз звонил ей в течение дня, но трубку никто не снимал - очевидно, поговорить с Мэри можно, только представ перед ней лично. Раздавив сигарету в переполненной пепельнице, Кили оглядел улицу - туманный свет уличных фонарей прорисовал голые ветви деревьев, тянущиеся к угольно-черному небу; дождь, низвергающийся на его "Ягуар" выпуска семьдесят второго года, придал лакировке автомобиля такой же шик, как шесть лет назад, когда Кили купил его на аукционе подержанных машин. Музыкальную программу по радио прервал выпуск новостей: - Как нам только что сообщили, в данный момент сообщение поездов на северной ветке прервано в связи с обнаружением на рельсах неопознанного тела. Лондонское управление транспорта предлагает воспользоваться следующими маршрутами... Выключив радио, Кили хотел было закурить еще одну сигарету, но вместо того решительно распахнул дверцу и вышел под дождь. Иные дела являют собой неприятную необходимость, но еще в самом начале своей полицейской практики он понял, что отложить их на миг - значит, отказаться от них вовсе. Втянув голову в плечи, детектив подошел к фасаду дома и немного постоял, чтобы позволить воде стечь с воротника короткой кожаной куртки, потом отворил доходившую до пояса кованую железную калитку и одолел четыре ступеньки, отделявшие ее от двери. Нажав на кнопку звонка, он стал ждать, прислушиваясь к дребезгу капель по стеклянному козырьку над головой. В двери имелся глазок, и Кили ощутил, что его внимательно разглядывают с той стороны. - Мне плевать, репортер вы или фанат, я не желаю ни с кем говорить, - голос был решителен и полон уверенности. Должно быть, его обладательница привыкла к повиновению собеседников. - Ни то, ни другое, доктор Блейк. Меня зовут Кили. В момент катастрофы я был в машине вместе с вашей сестрой. Возникла секундная пауза, потом послышался звон сбрасываемой дверной цепочки и лязг отодвигаемых засовов. Дверь приоткрылась, и женщина подозрительно выглянула сквозь щель одним глазом. - Полиция сказала, что вы задержаны для дознания. - Никто меня не задерживал, я просто валялся на больничной койке. Кроме того, они со мной покончили. Можете позвонить инспектору Уизерсу и проверить. - И чего же именно вы хотите? - такого холодного приема он, признаться, не ожидал. - Прежде всего, я не хочу стоять под дождем. Вы хоть знаете, какая тут температура? Дверь резко распахнулась. - Тогда входите. Мэри Блейк оказалась совсем не такой, как он предполагал - высокая, всего дюйма на три ниже его шестифутового роста, зеленоглазая, с курносым носом и энергично очерченным ртом. Веки ее покраснели, будто она только что плакала. Ее круглое кошачье лицо, обрамленное копной рыжеватых каштановых волос, при стройной, подтянутой фигуре, казалось чужим, будто взятым взаймы. Кили нипочем не признал бы в ней родную сестру Энн Уоррен. Повернувшись, она пошла по узкому коридору в гостиную, и Кили последовал за ней. Ее стройный торс переходил в округлые ягодицы, венчавшие длинные стройные ноги, причем и те, и другие были выгодно обрисованы облегающей черной юбкой по колено, фасон которой чем-то напоминал моду пятидесятых. Резковатые манеры Мэри выдавали деловую женщину. Кили решил, что ей, как и ему, где-то слегка за тридцать. Гостиная, вытянувшаяся на всю длину дома, была со вкусом обставлена в стиле сочетания старого и нового, а мягкий свет хорошо дополнял спокойную бежевую гамму интерьера. Мэри указала Кили на черный кожаный честерфилдовский диван у окна, а сама уселась в кресло напротив. Теперь их разделял низкий кофейный столик из дымчатого стекла. Шелковая блузка Мэри, цвета кофе с молоком плотно облегала ее небольшие груди, довольно отчетливо прорисовывая соски. - Ну, а теперь, когда вы огляделись, может, все-таки сообщите, зачем вы здесь? - ее тон отнюдь не потеплел. - Не кажется ли вам, что следует выразить свои сожаления? - А я и не знал, что должен за что-то извиняться. Я пришел поговорить об Энн. После этого воцарилась напряженная тишина. Взгляд Мэри был все так же тверд. Она напоминала Кили одну классную руководительницу, от которой он в свое время немало пострадал и к которой всегда питал тайную страсть. - А собственно, почему? - слова были брошены, как удар. Кили пожал плечами. - Прежде всего, из чисто эгоистических побуждений. Вчера я едва не лишился самого ценного, что у меня есть - жизни. По-моему, я имею право знать, почему. Вторая причина еще проще: я знал вашу сестру совсем недолго, но она мне понравилась, очень понравилась. Она не произвела на меня впечатления человека, который заслуживает смерти или жаждет ее. А в-третьих, из чисто профессионального интереса. Я частный детектив, и моя работа сводится к рациональному объяснению событий. Такого объяснения смерти Энн я пока не нашел. И тут Мэри Блейк осела в кресле, будто марионетка, у которой обрезали нитки, и утерла глаза. Перемена была просто разительной. - Простите, мистер Кили. Последние тридцать шесть часов мне пришлось нелегко. - Представляю. Ни полиция, ни пресса никогда не страдали избытком уважения к чужому горю, - мягко сказал он, видя, как сильно она старается не расклеиться при нем. Может, ему не следовало приходить. - По-моему, я никак не примирюсь с тем, что ее уже нет, - продолжала Мэри. - Вы были очень близки? - В последние два года. Если кто и должен был заметить, что приближается нечто подобное, то это я. - То есть, как это? У нее что, были признаки эмоциональной неустойчивости? Так, что ли? - Как раз напротив. Мэри взглянула на него. Минутная слабость прошла, и когда вновь заговорила, ее деловой тон уже вернулся: - Хотите чего-нибудь выпить? - Пожалуйста, если не трудно. Виски, не разбавляя. Она встала, подошла к бару, стоявшему у окна и слегка трясущимися руками стала наливать напитки. Вручив Кили его шотландское, она села и сделала долгий глоток из своего бокала. - Пожалуйста, мистер Кили, расскажите мне поточнее, как это произошло. Полиция обрисовала события лишь вкратце, а в газетах опубликован сплошной вздор. В одной договорились до того, что Энн на вечеринке Дерикотта употребляла наркотики. Я хочу знать правду. - Начнем с того, что наркотики тут ни при чем, - покачал головой Кили. - Вечеринка была не того рода, там был только алкоголь, а Анна была совершенно трезва. Кстати, обещаю ничего не утаивать, если вы будете называть меня просто "Кили", без "мистера". Она кивнула и даже смогла слегка улыбнуться. После этого Кили кратко и без эмоций изложил события и сделал паузу. Мэри Блейк молча и хмуро смотрела в свой почти пустой бокал. - Доктор Блейк, ранее вы говорили, что замечали предвестья трагедии. Энн показалась мне счастливой, уверенной женщиной, хотя, как я узнал, всего несколько лет назад она прошла через ужасное испытание. Это сильно на ней сказалось? Мэри поставила стакан на ручку кресла и, прежде чем ответить, испытующе взглянула на детектива. - После смерти Фрэнка Энн перебралась ко мне. Мы никогда не были настолько близки, но всегда неплохо ладили между собой, и, ясное дело, нужен был человек, который поддержал бы ее в ту трудную минуту. Ее брак оказался бездетным, родители уже умерли, так что искать помощи ей было больше негде. Она провела шесть недель в больнице, а оттуда поехала прямо ко мне. Все складывалось удивительно удачно - я как раз положила конец затянувшейся связи с одним человеком, и была рада ее компании. Вначале я внимательно наблюдала за ней, чтобы выявить признаки умственного расстройства - невозможно пережить подобное бесследно. - Наверно, она была совсем плоха? - В том-то и дело, что нет! Разумеется, она подолгу пребывала в депрессии, но это вполне естественно. Я знаю, что она чувствовала за собой какую-то вину, она сама мне говорила. Но Энн - человек сильный... была человеком сильным и невероятно жизнерадостным. Уже через шесть месяцев она снова стала собой. Я была удивлена и обрадована. - А как же быть с отказом вернуться на телевидение? Мэри пожала плечами. - Ей нужен был отдых - она тяжко трудилась целых восемь лет, хотела отдохнуть и взять у жизни свое. А последние три месяца даже поговаривала о возвращении к прежней работе, она и на вечеринку- то к Дерикотту поехала главным образом из-за этого - чтобы узнать, как идут дела, и возобновить связи. - Значит, она была полна оптимизма, и это озадачивает еще больше. Слушайте, вы хоть как-то можете объяснить что с ней случилось на дороге? Мери покачала головой. - Психологические события, как правило, имеют психический коррелятив. - Я сразу так и понял, - ухмыльнулся Кили. - Простите. Давайте сформулируем иначе: психическое перенапряжение влечет за собой постепенное изменение поведения индивидуума на протяжении определенного отрезка времени. Я просто мозги себе вывихнула, пытаясь вспомнить какие-нибудь поступки или слова Энн, которые могли бы выдать наличие травмы, ведущей к психическому срыву. И ни черта! Вчера звонил Маркус Дерикотт и сказал, что на вечеринке Мэри вела себя вполне нормально, а сегодня являетесь вы и сообщаете, что она была даже весела! - Словно пташка. Что же касается самого несчастного случая - как вы думаете, у нее была галлюцинация? - Даже не знаю. Это не укладывается в классическую схему. Галлюцинации обычно бывают у невротиков, а их эффект является кумулятивным. - Что это значит? - Кили отхлебнул виски. - Человек, страдающий паранойей, не сможет ни с того, ни с сего увидеть следующего за ним по улице человека. Сначала он ощутит, что его преследуют, потом заметит исчезающий в дверях край пальто, каждый раз, когда он оглядывается, и уж тогда, наконец, его сознание создаст кого-нибудь достаточно подозрительного. Спонтанная галлюцинация или яркое видение событий прошлого - если не считать снов - является вещью необычайно редкой. - Так вы думаете, что она вообразила себя в машине вместе с мужем? - Если и да, то никто в этом не виноват. Всякому событию есть причина, - Мэри вздохнула, кончиками пальцев потерла левый висок и негромко, будто у себя самой, спросила: - Но почему теперь, столько времени спустя? Энн начала вновь водить машину, без всякой предубежденности, всего через два месяца после происшествия, - и медленно покачала головой. - Бедная Энн. Вряд ли мы когда-либо узнаем, что же случилось на самом деле. Кили ничего не ответил и продолжал разглядывать ее. Мэри Блейк напоминала большинство встреченных им деловых женщин - в ее характере смешивались мягкая женственность и холодная отрешенность. Энн Уоррен тоже обладала этими качествами, но в ней контраст был не столь очевиден. Эта комбинация так заинтриговала и заинтересовала Кили, что ему потребовалось секунд пять, чтобы переключиться на текущую проблему. Допив стакан до дна и поморщившись от пульсирующей боли в боку, Кили спокойно сказал: - Я намерен выяснить, что же случилось. Вы сказали, что всему своя причина, и с этим я согласен. Что же касается смерти Энн, для которой нет адекватного психологического объяснения, то просто мы не там его ищем. Мэри подняла глаза на него и блекло усмехнулась. - Сдается мне, Кили, вы просто упрямец, к тому же чуточку самонадеянный. - Правильней было бы сказать "твердолобый и предубежденный". Самонадеянность является результатом сомнения в себе. К тому же, безнадежные случаи - моя специализация. - И что же вы намерены предпринять? - Пока и сам не знаю, - пожал он плечами. - Позвольте задать вам несколько вопросов? Может, на что-нибудь да наткнемся. У Энн кто-нибудь был? - Вы имеете в виду любовников? В общем, нет. Время от времени ее приглашали в театр, но ни к чему серьезному это не вело. Пусть это звучит ужасно банально, но Фрэнк Уоррен был необычным человеком. По-моему, она и не надеялась встретить равного ему. - А подруги были? - Одна или две. А что? - Я просто хочу знать о ней побольше. Расскажите мне в общих чертах о действиях Энн на протяжении последней недели. Может, таким способом вам удастся вспомнить нечто упущенное из внимания раньше. - Кили, пожалуйста, на забывайте, кто из нас психиатр, - она впервые улыбнулась по-настоящему. - Прошу прощения. Детективы привыкли говорить со всеми, как с умственно отсталыми детьми. Мери склонила голову набок. - Может, они не так уж неправы. Заметив, что она не так напряжена, Кили вытащил блокнот - пора было перейти к делу. - А знаете, Кили, я ведь хотела хлопнуть дверью у вас перед носом. Хорошо, что я так не сделала. Вы сработали, как успокоительное. Кили понял, что и сам ощущает примерно то же самое, и прикинул, не будет ли омерзительной попытка приударить за сестрой Энн Уоррен, но вместо этого деловым тоном предложил: - Начнем-ка с воскресенья. Мэри откинула голову на изголовье кресла и сосредоточилась. - Мы весь день были дома, не занимались ничем особенным, а вечером пошли смотреть последний фильм Клинта Иствуда. За билеты платила Энн. В понедельник она... нет, в понедельник ничего не было, - торопливо добавила она. Пауза перед этим заявлением Кили не понравилась. - Доктор Блейк, извините меня за подозрительность, это просто часть моей работы - но почему вы заколебались? Вы уверены, что в понедельник ничего не произошло? - Это к делу не относится, - невыразительно ответила она, смахивая с ручки кресла воображаемые пылинки. - Позвольте решать мне. Что же было в понедельник? Мэри опустила руку на колено и стала пристально ее разглядывать. - Она отправилась обедать со своим старым другом. - А вы не могли бы назвать его - или ее - имя? - Не могу. Скажу только, что это мужчина. Кили постучал кончиком своей обкусанной ручки по зубам. - То есть, вы не знаете его имени? - Нет, не то, - твердо ответила Мэри. - Послушайте, это женатый человек, и я не хочу создавать ему неприятностей. В их знакомстве не было ничего сколько-нибудь скабрезного. Кроме того, это его личное дело. - Ладно, пускай. Я только помечу: "старый почитатель". Вторник? - Ничего. В этот раз я действительно говорю правду. Предыдущий вечер утомил Мэри, она спала допоздна, а после обеда читала. Кили сделал соответствующую пометку, бормоча при этом под нос то, что писал. - Переходим к среде. - Среда, среда... да, что-то было. Энн пригласили устроить беседу в местном отделении Женской организации. И вот это-то было странно... - Что ж тут странного? Должно быть, люди помнят ее еще с прежних времен. Мэри нахмурилась. - Энн сказала мне, что была там, даже призналась, что это было ужасно скучно. Она терпеть не может подобные мероприятия, но стала принимать подобные приглашения, чтобы вновь привыкнуть к аудитории. - Так в чем же загадка? Мэри встала и подошла к секретеру в дальнем конце гостиной. Вернулась она с письмом и протянула его Кили без каких-либо комментариев. Он подождал, пока она сядет на место и развернул листок. Письмо было датировано вторником, 16 декабря, на бланке с шапкой "Женская Организация Кемден-Тауна". Напечатано оно было скверно и заканчивалось размашистой витиеватой подписью, обозначавшей что-то вроде "Эмма Мейтленд". Дорогая миссис Уоррен, Не могу выразить, как я огорчена тем, что вы не явились на наше вчерашнее заседание. В результате были огорчены тридцать человек. Хотелось бы получить от вас какие-нибудь объяснения. Кили пристально взглянул на Мэри. - Почему же вы сразу не сказали? - Не говорите это таким прокурорским тоном. Просто как-то вылетело из головы. - А что, Энн часто врала вам? - Нет, но в тот раз она, наверно, поняла, что я рассержусь на нее. - Насколько на нее можно было полагаться? - Обычно вполне, хотя иной раз она могла и надуть. Я думаю, это решение пришло ей в голову в последний момент, - при последних словах Мэри зевнула. - Простите, доктор, еще пару минут. Вы показывали это письмо полиции? - Нет, их расспросы пошли в ином направлении... - Хммм, - Кили сложил письмо и через столик протянул его Мэри. - Итак, мы подходим к четвергу. - Под вечер Энн отправилась купить себе платье для вечеринки, вот и все. К Дерикотту выехала из дому, в шесть часов, - тут Мэри опять зевнула, и Кили решил закруглиться, чтобы дать ей отдохнуть. Что бы там она ни говорила, его визит дался ей нелегко. Да и у него самого усилилась боль в боку, а внутренности терзал голод - с самого завтрака у Кили не было во рту ни крошки. Выявление личности таинственного сотрапезника Энн и причин ее отсутствия на заседании могут обождать до завтра. Закрыв блокнот, Кили сунул его в карман куртки и поднялся. - Я отнял у вас немало времени. Вы были очень добры... очень терпеливы, - добавил он, слегка потягиваясь, чтобы расправить кости. - Я рада, что вы пришли, но я, правда, немного устала. Я дала вам хоть какой-нибудь материал для дальнейших изысканий? Повернувшись к ней, Кили ощутил слабый аромат изысканных духов. - Не знаю, честное слово! Утром я смогу мыслить более здраво. Мэри пригладила прядь за ухом. - Надеюсь, вы травмированы не очень сильно. - Да нет, только любовью трудно заниматься, - улыбнулся он. Расставаясь, они обменялись кратким рукопожатием. - Если будет прогресс, я позвоню, - бросил он через плечо, сбегая по ступенькам к калитке, но в душе поклялся себе, что позвонит в любом случае. Когда Кили свернул на Лэдброк-гроув, к своей конторе, веки его слипались, хоть еще не было и восьми часов. "Виски на пустой желудок, - подумал он, - не лучшее средство от утомления". Он медленно поехал вдоль узкого Вест-Лондон-авеню, а дворники щедрыми взмахами сбрасывали воду с ветрового стекла. На этот раз место для стоянки отыскалось прямо перед подъездом его конторы, расположенной между китайским рестораном и сомнительного свойства массажным залом. Подгоняя "Ягуар" к обочине, Кили попутно раздавил пару пустых банок от "Кока-колы" и штук пять коробок от "Кентуккийских жареных цыплят". По тротуару, сгорбившись, прошествовал юнец с землисто-серым лицом, уставив на машину свой мутный взгляд - классическая шпана, этакий городской зомби. Переждав, пока подросток уйдет подальше, Кили пробежал короткую дистанцию, отделявшую его от дверей, при этом едва не поскользнувшись на мокром асфальте. Дверь была некогда крашена масляной краской, но теперь краска облупилась и лохмотьями облезала с двери. Кили вытащил ключи из кармана и вошел внутрь, задержав дыхание, как только повеяло могильным духом ведущей к конторе лестницы. Дверь с выписанным на матовом стекле текстом "Сыскное агентство Кили", как всегда, перекосилась, и владельцу пришлось стукнуть по ней ладонью, чтобы войти в комнату. Подойдя к столу, он включил стоявшую там лампу - единственный источник света в этом помещении - и с наслаждением опустился в потрепанное рабочее кресло. Пока он устраивался поудобнее, кресло жалобным скрипом протестовало против столь непочтительного обращения. Вытащив из карманов куртки раздавленный гамбургер "Биг-Мак", свежий номер "Лондон Ивнинг Ньюс" и блокнот, Кили приступил к трапезе, попутно просматривая сделанные у Мэри дома заметки. Затем закинул руки за голову, сплел пальцы на затылке и оглядел свою обшарпанную, похожую на пенал комнату, давно нуждавшуюся в ремонте: краска на стенах облупилась, через прорехи в линолеуме проглядывают доски пола. Наконец, взгляд его задержался на викторианской вешалке для шляп, стоявшей у двери - в ее сложных, переплетенных формах было что-то этакое, помогавшее Кили сосредоточиться всякий раз, когда он сталкивался со сложным случаем. Налицо две загадки, над которыми стоит поразмыслить: во-первых, личность галантного джентльмена, пригласившего Энн на обед - рано или поздно Мэри придется открыть его имя; во-вторых, чем была занята Энн в течение тех недостающих до полной картины часов, которые ей следовало провести в компании леди из круга Эммы Мейтленд. Быть может, Мэри права: Энн просто раздумала в последний момент, но говорить об этом сестре не стала, опасаясь ее расспросов. Размышлять дальше мозг уже отказывался, не в силах сосредоточиться на чем-нибудь одном, так что Кили выпрямился и взял газету. Внимательно прочитав спортивную хронику, он стал лениво просматривать первую полосу. Большую ее часть занимало фото добродушно улыбающегося человека в лихо заломленном набекрень берете на лысой голове, одну руку которого украшал браслет наручников. Прочтя пару первых абзацев снабженной кричащим заголовком статьи, Кили пренебрежительно поджал губы: уж кого-кого, а Бронсона он пожалеть, ну, никак не мог - будучи знакомым с продукцией этого порно-бизнесмена, Кили всегшда ощущал от нее тошноту. Он успел два раза прочесть отчет о смерти гангстера, пока до него, наконец, не дошло, что же тут не так: отсутствует причина страха Бронсона, погнавшего его к смерти в зубы. Из заявления полиции следует, что гангстер уже удирал от кого-то, когда в погоню за ним устремился констебль Лабран. Должно быть, Бронсон столкнулся с чем-то по-настоящему жутким, раз он очертя голову ринулся в толпу. Отложив газету, Кили снова уставился на вешалку. Через пять минут он вдруг осознал, что в статье было что-то очень странное. Подхватив лист, он еще раз перечитал отчет о смерти Бенсона. Полицейские признали, что не смогли выяснить причины паники Бронсона... Один из свидетелей сказал репортерам: "Он был просто одержим. Можно было подумать, что за ним гонится дьявол собственной персоной". Кили начал улавливать взаимосвязь. Глава четвертая Будильник, стоящий на столе у кровати, пронзительно заверещал. Кили со стоном высунул из-под стеганого одеяла одну руку и согнутой ладонью прихлопнул будильник, чтобы тот прекратил свой трезвон. События последних сорока восьми часов медленно проплывали в пробуждающемся сознании. Уже окончательно придя в себя, Кили не сразу сумел отделить явь от сна. Выскочив из кровати, он торопливо оделся. В комнате было ужасно холодно, при дыхании изо рта шел пар. Натянув на свои забинтованные конечности черную рубашку, кожаную куртку и Levis'ы, Кили подошел к раковине, разок плеснул себе в лицо ледяной водой и почистил зубы, чтобы избавиться от противного привкуса табачного перегара. Прополоскав рот, он выпрямился и оглядел комнату. Вливающийся через пыльные окна ослепительный свет солнца только подчеркнул убожество обстановки. С улицы доносилось пронзительное, немелодичное насвистывание дворника, издавна терзавшее обитателей Портобелло-роуд. Если не считать ряда дешевых книг в бумажных обложках на импровизированной полке над кроватью, комната была лишена каких-либо индивидуальных черт. Четыре года бедствий женатой жизни положили конец привязанностям и избытку вещей. Теперь он жил по-спартански - пока что это было Кили по вкусу. Закурив свою первую сигарету, он простучал каблуками по лестнице и выскочил на Портобелло-роуд. Остановившись, вдохнул полной грудью кристально чистый воздух; скоро воздух утратит свою свежесть, но сейчас еще стоит морозец, от которого с непривычки лопаются губы и руки покрываются цыпками. Кили сошел с тротуара и пошел к газетному киоску на углу. Дворник весело крикнул ему: "Привет!", Кили в ответ помахал рукой, попутно заметив про себя, что солнце чудесным образом разогнало ощущение безнадежности, витающее обычно над этим сектором Западного Лондона, над этим Островом Утраченных Душ, как мысленно окрестил его Кили. Даже груды мусора, оставшиеся после субботней распродажи старья, казались ровными и аккуратными. Обзаведясь экземпляром каждой воскресной газеты, пачкой сигарет и плиткой шоколада, Кили вернулся к машине и скользнул на сиденье. Включив печку, он приступил к чтению. Репортажи о смерти Бронсона не содержали ничего нового. Полиция предполагала разборку между гангстерскими группировками - чушь на постном масле, концы с концами никак не сходятся. С какой это стати Бронсон бежал во всю прыть, почему констебль не видел преследователей, а если уж гангстеру так нужна была защита - почему же он просто не попросил констебля арестовать себя? И будто для того, чтобы подчеркнуть странную связь между событиями, угаданную Кили, репортаж о смерти Бронсона в воскресном "Таймсе" непосредственно следовал за некрологом Энн Уоррен. Закурив сигарету, Кили побарабанил пальцами по рулю. Надо бы узнать побольше о смерти Бронсона, но так, чтобы оставшиеся в живых члены шайки не переломали ему ноги. В числе знакомых Бронсона есть только один человек, подобраться к которому можно без особого риска. Кили выжал газ и рванул по пустой улице в сторону Сохо. Алан Браун ощутил губами щекотку и открыл глаза. У софы на коленях стояла жена Эрика, склонив к нему свое продолговатое улыбающееся лицо. - Я поехала с Хлоей в бассейн. Он приподнял голову и чмокнул ее. - В кофеварке масса кофе, - продолжала она, стирая испачкавший подбородок мужа мармелад, - а посуда в раковине. - Рабовладелица, - пробормотал он, плюхнувшись обратно в теплую еще постель. Эрика вышла в холл. Он слышал, как она собрала вещи и открыла входную дверь. - Хлоя, пока! - крикнул он. - Не свались в воду. Дочка что-то пролепетала в ответ, и он рассмеялся. Потом услышал, как Эрика завела машину, и хотя был готов к этому, но невольно поморщился, удивляясь, как это интеллигентная, образованная женщина никак не освоится со столь простым механизмом, как коробка передач. Когда рев автомобиля, затихая, унесся вдоль Южно-Кенсингтонской улицы, он радостно улыбнулся. Сквозь окна его просторной квартиры на втором этаже виднелось золотое, негреющее зимнее солнце в светло-голубом мраморном небе. Замечательное воскресное утро. День предстоит чудесный, хоть дождь не утихал целую неделю. Обилие воды всегда раздражало Алана. Он протянул руку за "Вестником искусства" и небрежно перелистал его, интересуясь не столько содержанием, сколь рекламой, затем положил газету на обильно заросшую вьющимися светлыми волосами грудь и провел ладонью по щетине на своем квадратном подбородке. На глаза упала вьющаяся светлая прядь, и он откинул ее со своего высокого лба. Пора бы побриться и принять ванну, но сперва Алан хотел позволить себе несколько минут приятной неги, пользуясь столь редко выпадающими минутами тишины и покоя. Дочь у Браунов родилась поздно - Эрике уже исполнилось тридцать два - и ее рождение еще надежнее сцементировало их прочный союз. Естественно, это потребовало некоторого самоотвержения - маленькая девочка нуждается в заботе, а если хочет, то бывает невероятно шумной. Единственным спокойным временем для Алана стали утренние часы по воскресеньям, когда Эрика водит Хлою на еженедельные тренировки по плаванию. А в в будни он занят ведением дел своего рекламного агентства. Удовлетворение запросов клиентов, раздувающихся от осознания собственной важности, выжимает из Алана все силы. Воскресенье! Алан закрыл глаза, пристроил голову на угол подушки и начал погружаться в приятную дрему. Визг тормозов! На улице протрубил автомобильный гудок. Алан вздохнул: с машинами, выезжающими из проклятого гаража через дорогу отсюда, вечно какие-то дорожно-транспортные проблемы. Теперь пробудившись окончательно, он ощутил знакомый укол совести, ведь именно отец обязан водить ребенка в бассейн. Алан частенько думал, что надо попытаться преодолеть себя - может, когда он наденет плавки и подойдет к бортику, все окажется не так уж и плохо; но нет, сама мысль об этом бросала его в дрожь. Стоило Алану подумать о сколь-нибудь значительной массе воды, и его дыхание затруднялось, а на лбу выступал пот. Понимание, что подобная реакция совершенно иррациональна, ничуть не помогало. Еще в начале учебы в школе-интернате, когда он был еще скромным тринадцатилетним подростком, некоторые его однокашники, проведав, что он не умеет плавать, заманили его к бассейну и на глубоком месте столкнули в воду одетым. Память об этих жутких мгновеньях удушья до сих пор жила в его сознании - слишком уж часто она приходила к нему в ночных кошмарах. От верной смерти его спасло только своевременное вмешательство проходившего мимо префекта. Троица, организовавшая эту опасную шутку, была изгнана из школы, но одноклассники, в силу искаженной детской логики, обвинили во всем Алана и систематически устраивали кампании по его травле, превратив остаток школьной жизни Алана в сплошную цепь унижений. Нет, - вздрогнул Алан, - посещение бассейна ему не по зубам. Это единственный психический изъян в его несокрушимом, сильном и решительном характере. Разозлившись на себя за то, что дал волю болезненному воображению, Алан сел в постели, закрыл "Вестник искусства" - все равно там одна чепуха: скульптуры из кирпича и театральные представления на окраинах, организованные безработными коммунистами - и открыл спортивный раздел, отыскивая страницу с результатами игр Союза регби. Его прежнюю школу разгромили в пух и прах, и эта новость обрадовала Алана. Он глянул на дату в верхнем правом углу страницы, решительно отложил газету на ковер рядом с диваном, сбросил ноги на пол и встал. И только тогда заметил обращенные к нему снимки на первой полосе, две фотографии, поставленные бок о бок. Наклонившись, он поднял газету и несколько секунд смотрел на лист, будто пытаясь что-то вспомнить, затем упустил ее обратно на пол, и газета веером раскрыла несколько разделов. Тишина в квартире вдруг стала какой-то давящей, даже будто бы угрожающей. Тело вдруг начало источать скверну застарелого пота. Алан почесал живот сквозь халат, внезапно ощутив себя давным- давно немытым. С гримасой отвращения он прошел через холл к ванной комнате; ему невероятное захотелось, чтобы Эрика и Хлоя оказались дома. Одиночество обрушилось на душу невероятным грузом. Он словно вернулся в школу, в годы травли... "Насчет "Землянки" претензий не было", - подумал Кили, останавливая машину у входа в этот клуб со стороны Олд-Комптон- стрит. Это просто примитивная забегаловка в чистом виде - питейный клуб для бизнесменов, куда можно забежать после четырехчасового делового ленча, когда возвращение в контору может повлечь куда худшие последствия, чем послеобеденное пьянство; убежище для пьяниц по необходимости, где респектабельный гражданин задешево может насладиться душевным трепетом, запросто потолкавшись локтями с лондонским отребьем. Кили даже представить себе не мог, сколько набегов совершили на это мрачное помещение, сколько взяток перешло здесь из рук в руки, сколько злодейских судеб было решено простым кивком головы и заказом новой порции выпивки. Здесь главная явка действующих в Сохо торговцев наркотиками, мелких мошенников и дельцов порнобизнеса. Прекрасный образчик места, куда никто не захочет отпустить свою жену. Уж о жене-то беспокоиться больше нечего, - пожал плечами Кили. Выйдя на тротуар, он глянул на часы - время к полудню. Кили год проработал в бригаде по расследованию опасных преступлений и однажды целую неделю просидел с напарником в засаде у "Землянки". Тогда это ничего не дало, но зато теперь Кили знал, что именно по утрам в воскресенье бармен Вилли пополняет запасы спиртного. Шагая ко входу в заведение, Кили искренне надеялся, что остатки банды Бронсона не надумали держать там экстренное совещание именно нынче утром. Если они там, то уйти без переломов вряд ли удастся. Дверь была не заперта. Кили открыл ее и спустился по деревянной лестнице, кончавшейся тускло освещенным коридором, увешанным портретами Бронсона, позирующего фотографу в компании политиков и деятелей шоу-бизнеса. Детектив внимательно оглядел снимки, но нужного не нашел. У салунных дверей высотой по грудь, ведущих в главный зал клуба, Кили задержался и оглядел помещение. За стойкой бара горел свет. Понюхав воздух, пропахший отвратительной смесью пота и алкогольного перегара, Кили толкнул выполненные в стиле вестернов двери и бесшумно проследовал мимо пустых столиков к стойке. Протянув руку, достал бутылку оранжада "Бритвик" и откупорил ее об угол стойки. - Есть кто живой? - он отпил прямо из горлышка, потом взобрался на высокий табурет и развернулся лицом к залу, положив локти на стойку. Справа от Кили на несколько дюймов приоткрылась дверь, соседствующая с дверью мужского туалета. - Эй, у нас закрыто! Проваливай! - дверь осталась приоткрытой. Кили улыбнулся в ее направлении. - Так-то ты встречаешь старых приятелей, Вилли? - О, ага, и чего ж оно за старый приятель? - несмотря на агрессивную подозрительность, в голосе ощущался страх. "Во всей Британии, - подумал Кили, - Глазго дает самый отвратительный акцент". - Не волнуйся, Вилли, я не принадлежу к числу врагов Макса, пришедших сводить счеты. Дверь распахнулась и оттуда вышел маленький сморщенный человечек с неестественно белыми волосами, в белая рубашка с бабочкой, черных брюках и полосатом фартуке. Привычно маневрируя между столами, он осторожно подошел и остановился перед Кили. На изможденном, мертвенно-бледном лице виднелся шрам от бритвы. - Ага, я тебя помню, Кили. Ты из ментов. Так что оно лучшей забирайся на свой драндулет, сынок, и мотай отсюдова, потому что с меня ничего не вытянешь. Продолжая улыбаться, Кили медленно встал, оказавшись выше бармена на целый фут. Глаза того превратились в узкие подозрительные щелочки. - А как насчет выпить, Вилли, в честь прежних времен? - А ты вроде как уже. Сынок, у тебя со слухом не того? Я сказал, что мы закрыты, а сказать мне нечего. Кили полез в карман и извлек десятифунтовую банкноту. - Мне бы полпинты светлого... а сдачу оставь себе. Вилли посмотрел на трепещущую перед носом банкноту, быстро, по-змеиному, облизнул губы, оставив на них влажный след, потом пожал плечами и прошел за стойку. Пока баромен наливал пиво, Кили продолжал сидеть к нему спиной, потом развернулся и швырнул банкноту на стойку. Отхлебнул из кружки и закатил глаза. - Боже! - содрогнувшись, выдохнул он. Вилли беспокойно смотрел на детектива, стискивая банкноту в своей тощей руке. Кили поставил стакан на стойку. - Вилли, полиция здесь была? - А что, если оно и да? - Грустишь без босса, а? - Найду другого. - Ты ведь сентиментальный ублюдок, не так ли? Вилли пожал своими узкими плечиками. - Бронсон был по-своему неплохой, насколько это оно водится. - Если только не учитывать фотографии, на которых десятилетние девочки совокупляются с взрослыми мужиками. Бронсон был свиньей, свинским королем. - Может. Потом, оно это не мое дело... и не твое. - О, Вилли, теперь как раз мое! Вот эта купюра в твоей ладошке делает его моим. - Как скажешь. Только я долго ждать не буду. Кили начал водить указательным пальцем по узору дерева изрезанной стойки. - Просто расскажи мне, как это произошло. - А на кой оно тебе? - Скажем, просто из личного интереса. Когда он выбежал, ты должен был находиться здесь. - Ага, был, - откинув фартук, старик сунул купюру в карман брюк. - Он пришел вчера вечером, часов в пять. Был в жутком виде, спохмелу. Только встал с кровати. Будто медведь с головной болью. Принял пару джинов, большие порции. Рычал на всех и каждого. Я не стал его трогать. Он просил включить телек, - бармен ткнул большим пальцем в сторону виднеющегося из-за стойки телевизора. - По-моему, хотел результаты бегов. Обычно он делал несколько ставок, особенно когда сам устраивал результат. Тут оно было довольно пусто, за столами болталось только пару парней. Бронсон смотрел новости. Потом стал щупать лицо, как разнервничался или вроде того. Я думал, это с похмелу. Потом сказал: "Вилли, дай пушку". - У тебя что, здесь пистолет? - Ага, под стойкой, на случай чего. Тут недавно была хренотень. Вышибалы стали чересчур много кирять, и пропускают кого ни попадя. Обыковенно улаживанием занимается один из парнишков Макса, но я держу эту штуку на случай чего. Старый добрый пугач, в самый раз для этого. - И ты ему вот так сразу и отдал пистолет, - нахмурился Кили. - Ага, он ведь оно босс. Он взял его и сунул в карман. Он глазел по комнате, как чего боялся, будто какая хренотень затевается. А потом взвизгнул, подскочил и выбежал с зала. Двое парнишков пытались его задержать, да уж больно прытко он рванул. Чуть не снес двух вышибал у передней двери. А потом мы услыхали, что он как есть труп, - Вилли потряс головой. - Чертовски странно, вот оно как. - Дай мне виски, - потребовал Кили. Вилли налил порцию и вручил бокал детективу. - У Бронсона не было недоразумений с другими бандами? Например, с китайцами. Я слышал, у него были с ними трения. - Не-а, оно все было тихо-мирно. Бронсон договорился с Тонгами. Кили отхлебнул. - Значит, насчет китайцев он не беспокоился, никто с ним не разговаривал, никто ему не звонил, и напугать его тут было некому? - Точка в точку, - кивнул Вилли. - А на протяжении недели не случалось ничего необычного, хоть чем-то выпадающего из ряда вон? В глазах Вилли промелькнуло хитрое выражение, и его язык быстро скользнул по губам. - Оно может быть, - загадочно ответил он. - Что ты, черт побери, хочешь этим сказать? - Может, портрет королевы на клочке бумаги освежит мне память. - А может, пинок моего ботинка послужит не хуже? - Ну, валяй, Кили, - пожал плечами бармен. - В наше время инфлянция давит на всех. Кили нахмурился и извлек пятифунтовую купюру. - Только не говори, что бумага не того цвета, потому что другого ты не увидишь. Вилли быстро сунул банкноту в карман. - Ты ж знаешь, Бронсон каждую среду навещал свою мамашу в Бермондсее, никогда не забывал. Оно всегда возьмет подарочек - коробку конфет, цветы или что другое. Очень любил матушку. Так вот, в прошлую среду уехал он часа в четыре. А через час его мамаша звонит и спрашивает, чего с ним случилось... - Погоди, Вилли. Бронсон ездил с телохранителем? - После договора с китаезами - без. Оно вот, когда он пришел, его мамаша только слезла с телефона. Я ему сказал про мамашкин звонок. Он только посмеялся. "Старая сучка шизанулась, - сказанул. - Совсем крыша съехала. Я был там весь вечер". Ну, спорить с боссом я не стал, хоть оно мне и показалось не того. Я много раз говорил с его матерью, и соображает она - будь здоров. Кили сполз с табурета, ощущая легкий зуд в позвоночнике. Ему стало интересно, не пребывала ли Энн Уоррен в такой же уверенности, что посетила собрание Женской организации, в какой пребывал Бронсон по поводу визита к своей матери. Теория Мэри рушится на глазах. - Ты говорил об этом легавым? - Твоей старой фирме? - фыркнул Вилли. - Чтоб я стал с ими базарить?.. А если кто тебя спросит, я ничего такого и не говорил. Кили кивнул. - Спасибо, Вилли. Ты мне очень помог! - Ага, как же оно не помочь! А как в другой раз будешь проходить мимо, так и проходи себе. В качестве доминирующего цвета в ванной Эрика Браун выбрала аквамарин. Алан не имел особых цветовых предпочтений, но сине- зеленый кафель пробуждал у него неприятные воспоминания о хлорированной воде. Закрывая за собой дверь, , он заметил, что сегодня эта ассоциация дает себя знать особенно сильно. Повесив халат на дверь, он пошаркал ногами по лохматому синему коврику, ступил на бытовые весы, глянул на стрелку и перевел взгляд на округлившуюся талию. Не меньше десяти фунтов излишку. Огорченный, он сошел с весов, глядя, как стрелка поворачивается обратно к нулю. В рекламе главной проблемой является количество приемов, в которых приходится участвовать - бесконечное число благотворительных ленчей и послеобеденных бренди, считающихся непременным атрибутом подобной работы. Спустя некоторое время избыточный вес становится катастрофой. В воображении у Алана промелькнула неприятная картина - он сам десять лет спустя, сильно растолстевший, стоит на этом же месте, глядя в высокое, в полный рост, зеркало; вот боль прошивает руку и грудь, впивается в сердце, и он рушится на пол, скончавшись от обширной коронарной недостаточности. Алан в ярости тряхнул головой - будучи сугубо практичным человеком, мрачных мыслей он не поощрял. Наклонившись над ванной, Алан повернул оба вентиля. Трубы, подымающиеся вдоль стены к старомодной эмалированной колонке, слегка загудели. Выходящий из крана воздух залепетал почти по- человечески, потом в ванну полилась вода. Алан смотрел на нее секунд пять, потом наклонился, чтобы проверить отметку, которую сам недавно процарапал на эмали ванны, чтобы обозначить опасный уровень - если вода поднимется выше отметки, то выплеснется из ванны и зальет комнату этажом ниже. Алан уже устал извиняться перед живущей там старой дамой. Протянув руку, чтобы извлечь из ванны пластиковые игрушки Хлои, Алан чертыхнулся: вода совершенно ледяная. Она всегда нагревается не сразу, особенно зимой. С многострадальным вздохом Алан отвернулся от ванны к расположенной на противоположной стене раковине. Пустив горячую воду, он вынул из зеркального шкафчика бритву и потряс пластиковый баллон с пеной для бритья. Выдавил мыльную полоску на ладонь и уж потом перенес ее на щеки, сполоснул лезвие бритвы под краном и начал выбривать верхнюю губу. Порезался; на белизне пены, как чернила на промокашке, начало расплываться красное пятнышко. Вода, льющаяся в раковину, оказалась ничуть не теплее воды в ванне. Он хотел было вскипятить воды для бритья на кухне, но раздумал - за последний год учебы успел привыкнуть к бритью с холодной водой, так что кожа вполне стерпит. Не без содрогания Алан снова смочил лезвие и аккуратно выскреб лицо. Утершись полотенцем, нанес на лицо немного лосьона и зашипел, когда спирт начал пощипывать три свежих пореза. Потом налепил на окровавленные места кусочки бумажной салфетки и закрутил кран. Вода лилась в раковину по-прежнему. Алан несколько секунд смотрел на нее с недоумением, потом потрогал вентиль - тот оказался полностью завернут. В тот же момент он услышал громовой рев со стороны ванны и обернулся. Колонка, казалось, давала невероятный напор. С удивлением Алан обнаружил, что уровень воды уже достиг процарапанной на эмали опасной отметки. С недовольным ворчанием отшвырнув полотенце в угол, он подошел к колонке и завернул оба вентиля. Ничего не изменилось. Вода продолжала наливаться. Алан разинул рот, и где-то глубоко в горле у него раздался негромкий сдавленный писк удивления. Он снова открутил краны и снова закрутил их. Никакого эффекта - вода льется по-прежнему. Он немного постоял, нахмурившись и яростно работая нижней челюстью, будто что-то пережевывал. Дерьмовая идиотская техника. Вечно ломается разом. Вечных вещей больше не выпускают. Дешевые материалы и скверная сборка - а он всю жизнь потратил на то, чтобы рекламировать эту ерунду перед доверчивыми простаками вроде себя самого. Алан беспомощно смотрел, как вода неумолимо поднимается выше опасной отметки. Потом, повернувшись к двери, хотел взяться за ключ: надо позвонить водопроводчику. И окаменел - ключа не оказалось. Со вздохом огорчения Алан опустился на колени, провел ладонями по лохматому коврику, надеясь ощутить холодное прикосновение металла. Потом почувствовал, как на спину брызжет вода и услышал, что первые струйки уже перехлестывают через край ванны. С проклятьем на устах он выпрямился и потянул за ручку двери, но она не поддавалась. Теперь вода переливалась через край ванны ровным потоком. Трубы снова загудели. Подойдя к ванне, Алан закатил рукав выше локтя, сунул руку в воду и потянул за пробку. Металлическая цепочка пробки оборвалась прямо в руке. Он ухватился за ушко пробки кончиками пальцев, но она не поддавалась. Выпрямившись, Алан безвольно свесил руки по бокам и тупо смотрел на заливающую ступни воду. Она уже пропитала раскинутый от стены до стены коврик и сочилась к двери. Алан в раздумье потер плечи и задрожал. Вода не прогрелась даже самую малость, и воздух ванной значительно остыл. Алану не хотелось простужаться перед главным циклом зимних презентаций: фирме "Браун, Уайт и Холгейт" нужны новые клиенты, и Алан единственный из всех способен заманить их. Он понял, что надо взломать дверь, другого выбора нет. Инстинкт самосохранения подсказывал, что опасность возрастает - сильно перегруженные трубы гудели все громче и громче. Раковина заполнилась до краев. Расплескивая ногами воду, Алан резко бросился на дверь. За долю секунды до соударения он притормозил и дверь отозвалась негромким гулом, но не открылась. Огорченный собственной трусостью, он отступил назад и как раз собирался отважно ринуться к двери, когда гудение труб приобрело новый зловещий отзвук: высокое повизгивание, будто скрежет металла по металлу. Алан глянул в том направлении. Трубы шевелились, изгибаясь, терлись друг о друга, выворачивая из стены куски штукатурки. Визг достиг невыносимой ноты, и Алан зажал уши ладонями. В главной трубе появилась трещина, из которой вода веером хлынула на кафельную стену за ванной. Появилась еще одна трещина, пошире, послав фонтан брызг через всю комнату, и промочив Алана до нитки. Ощутив, что огорчение уступает место страху, он проворчал под нос, что паниковать совершенно ни к чему, и обратил внимание на дверь. Вода уже достигла щиколоток, так что искать ключ уже бесполезно. Алан сгорбился и побежал к двери, с разгону ударив в нее плечом. Отлетев от неподатливого дерева, он издал крик боли и схватился за локоть. "То ли растяжение, то ли перелом", - промелькнуло в мозгу. Алан обернулся, и челюсть его отвисла, в уголках глаз собрались невольные слезы. Вода подбиралась к коленям, брызги из труб наполнили комнату голубоватым туманом. Надо найти ключ! Алан опустился на колени, прижимая больную руку к груди, и начал шарить здоровой рукой в воде, а на лице его застыла маска безвольного отчаяния. Потом что-то острое ударило его в спину. Подняв голову, он увидел, что по комнате рикошетят осколки металла. У него на глазах трубы вырвались из стены. На их месте зияла рваная дыра. Вода дошла уже у паха, подымаясь все выше и выше, сжимая мошонку в ледяных тисках. Уже по пояс. Ванна и раковина окончательно скрылись под водой. Алан начал беспомощно расплескивать воду по бокам от себя, уже не сдерживая слез отчаяния и страха. Вода уже по грудь, выше подмышек. Алан разинул рот и издал вопль ужаса - дикий, нечеловеческий рев; он снова в школе, отчаянно пытается высунуть голову над водой и вопит о помощи: "Спасите! Не умею плавать!.. Спасите!" - а вода вливается в рот, плещется в горле, обрывая крики; уже нечем дышать, а всякое усилие спастись только ухудшает дело... Нет, он не в школе! Алан сделал последнюю отчаянную попытку вернуть контроль над разумом - он в собственной ванной, вода вливается в ноздри, а он стоит на цыпочках, пуская ртом пузыри в попытке беззвучно крикнуть, а пузыри лопаются перед самым носом. Когда вода достигла уровня глаз, он увидел кружащиеся на поверхности полотенца, куски мыла, пластиковые флаконы с шампунями, обломки труб, игрушки Хлои - будто обломки настоящего кораблекрушения. Все его тело спазматически задергалось, здоровая рука загребала воду, ноги наносили бесцельные удары в отчаянной попытке удержать голову на поверхности, но силы быстро уходили. Потом глаза оказались под водой, и сквозь ее голубое мерцание мир показался удивительно спокойным. Среди роя пузырей лениво кружились знакомые предметы, и мирную сцену нарушало только отчаянное бурление вокруг дыры в стене, на месте которой раньше были трубы. Поток выброшенного в кровь адреналина постепенно иссяк, сознание окутала черная пелена, и он начал плавно погружаться, на прощание слегка улыбнувшись, отчего из уголков рта побежали цепочки пузырьков воздуха; все будет в порядке. Скоро он придет в себя на бортике бассейна, лицом вниз, грубые руки будут мять его спину, а из его вялых губ будут вытекать на землю струйки воды... Эрика Браун выбралась из автомобиля на тротуар и немного постояла, щурясь от зимнего солнца. Одной рукой она держала на груди мирно посапывающую Хлою, а второй сжимала ручку пляжной сумки и плавательный пенопластовый плотик. Захлопнув дверцу движением бедра, она через дорогу перебежала к своему дому. Поднявшись по роскошно отделанной лестнице на первый этаж к своей квартире и нашаривая в сумке ключи, она обратила внимание на необычную тишину, нарушаемую лишь отдаленным воскресным уличным шумом. - Алан! Девочка проснулась, зевнула, вытянула свои пухлые кулачки и поморгала, чтобы освободить глаза от мокрых прядок упавших на лоб волос. - Алан! - снова позвала Эрика, пройдя через холл в гостиную. Наверно, ушел выпить перед ленчем. Она посадила ребенка на диван, где спал Алан, и пошла обратно в холл, глянув на часы. Дома муж или нет, а пора готовить ленч, но сначала надо хорошенько просушить Хлое голову. Эрика попыталась открыть дверь ванной, но та оказалась заперта. Эрика озадаченно подергала ручку. - Алан, дорогой, ты здесь? - молчание. - Алан, выходи, Хлоя промокла до нитки! Мне нужно полотенце. По-прежнему ни звука. Эрика постучала по двери костяшками пальцев, потом кулаком. Топнув ногой, пошла в спальню за запасными ключами. Когда она шла обратно, Хлоя, каким-то образом ухитрившаяся совершить опасный спуск с дивана на пол, выползла на четвереньках из дверей гостиной, остановилась, посмотрела на свою стройную мать, сделала большие глаза и с радостным лепетом начала пускать ртом пузыри. Эрика торопливо перебирала ключи, ощутив внутри странную дрожь ужаса. Наконец, нашла нужный и сунула его в скважину, но он не хотел входить. - Черт! - пробормотала Эрика, с усилием протолкнула ключ в замок, повернула его и распахнула дверь. Лишь через несколько секунд дошло до нее случившееся. Потом руки ее взмыли к лицу. - Алаааааан! - завыла она, и вопль ее эхом покатился по квартире. Хлоя несколько секунд смотрела на мать, испуганно распахнув глаза, потом увидела, как та рухнула на пол, повернулась и поползла обратно в гостиную. В квартире этажом ниже старая дама пробудилась от дремы и с прищуром посмотрела в потолок. Странная семья эти Брауны. Эти ванные наверняка не доведут их до добра. Глава пятая Мэри Блейк согласилась принять Кили у себя в кабинете на следующий день в четыре часа. Остаток воскресенья и утро понедельника он провел, закрывая грязное дело о супружеской измене, над которым работал уже несколько недель. Фотографирование любовников, украдкой выскальзывающих из меблированных комнат рано по утрам в те дни, когда мужа не было дома, никоим образом не соответствовало представлениям Кили о достойной мужской работе. Полученный за труды чек не очень значителен, но вместе с гонораром от Дерикотта он позволит посвятить несколько дней делу о смерти Энн Уоррен. Приемная Мэри располагалась на третьем этаже элегантного здания на Харлей-стрит. Чтобы попасть туда, Кили пришлось пробиваться сквозь толпы одетых в черное арабских женщин, пришедших на прием к гинекологу, занимающему первые два этажа. "У нефтяных магнатов, - решил Кили в результате, - аборты нынче в моде". Кабинет Мэри Блейк вполне соответствовал его представлению о типичном кабинете психоаналитика: прохладный, затемненный и успокаивающий. Двойные рамы сводят уличный шум до еле уловимого шелеста. Стены украшают подписанные дипломы, удостоверяющие профессиональную квалификацию доктора Мэри Блейк, тут и там перемежаясь с абстрактными полотнами, не способными нанести травму даже самой хрупкой психике. Мэри снова стала той же бойкой, суховатой молодой леди, какую являла в начале прошлой встречи - вероятно, помогли профессиональные рефлексы. Она указала Кили на стул по через стол от себя. - Кофе? Или чего-нибудь покрепче? Он отрицательно покачал головой на оба предложения. - Вчера я несколько раз пытался дозвониться до вас. Что случилось? - Я решила провести день у друзей за городом. - Вы выглядите похорошевшей и отдохнувшей. - Деревенский воздух помогает лучше, чем курс моего лечения... но Бога ради, не говорите об этом моим пациентам. Она держалась вполне по-дружески, хотя ощущалась в ее манерах и какая-то надломленность. "Наверно, еще не совсем оправилась", - решил Кили, и открыл рот, чтобы заговорить, но Мэри перебила его: - Я думала о нашем субботнем разговоре, Кили, и пришла к заключению, что мы оба судили чересчур опрометчиво. Вероятно, мы еще пребываем в состоянии легкого шока, - ее сочные губы изогнулись в быстрой, фальшивой улыбке, смахивающей на судорогу мимических мышц. - Знаете ли, разум в подобных ситуациях несколько перегружается. Он прикурил сигарету, стараясь не глядеть на нее. Ощущавшиеся в ее голосе дрожь и нервозность никак нельзя отнести только на счет смущения. - Мне жаль, что вы так думаете, но с тех пор я несколько продвинулся. - Не хочу ничего об этом знать. - Ваша сестра не была на заседании Женской организации, - негромко сказал Кили. - Я полагала, что этот вопрос уже ясен, - нахмурилась она. - Да, но мы так и не выяснили, почему она там не была. - Я же вам говорила, что она, может быть, не хотела встречаться со значительной аудиторией. Это невероятно трудно после того, как долго не встречаешься с людьми. Боже мой, да я сама каменею, если мне надо говорить более, чем с пятью людьми одновременно и... - Энн верила, что была на заседании, хотя это и не так, - резко перебил Кили. - Кили, это чушь! - нахмурилась Мэри. - Энн была уверена, что беседовала после ленча с дамами Эммы Мейтленд. Когда она говорила об этом вам, она даже не догадывалась, что это неправда. Мэри тряхнула головой с выражением ярости в зеленых глазах. - Кили, это только предположение - и притом весьма глупое. Дайте мне один реальный, солидный факт в поддержку своей теории, и тогда я над ней подумаю, - голос ее прозвучал резко, затем она откинулась на спинку кресла и начала хлопотливо укладывать волосы, старательно избегая взгляда Кили. - Я думаю, надо предоставить решать это полиции, - добавила она после паузы. - Вы читали о смерти Бронсона? Это гангстер, погибший в субботу, пока мы разговаривали. Мэри кивнула с отсутствующим видом и начала копаться в папках на столе. Кили продолжал: - За несколько дней до смерти Бронсон собирался навестить мать, как делал это еженедельно. Удивительно, с какой трогательной сентиментальностью относятся злодеи к своим матерям. Вот только в этот раз он у нее не появился. Когда он вернулся в свой клуб "Землянка" на Олд-Комптон-стрит, то был убежден, что провел у нее весь вечер. В то же самое время старая дама позвонила бармену клуба, чтобы спросить, куда подевался ее обычно пунктуальный сын, - Кили замолчал, чтобы дать фактам усвоиться. Мэри перестала рыться в папках и глядела в одну точку на столе. - Я сейчас очень занята, - тихо сказала она, безжизненно положив руки на подлокотники. - Спасибо, что пришли, но теперь, по-моему, вам надо уйти. Я действительно прошу вас уйти. Кили небрежно закинул ногу на ногу. - Вы напуганы. - Уверяю вас, я ничуть не напугана. Я только хочу остаться одна. Вы не имеете права... - она остановилась, нижняя губа ее дрогнула, и Мэри торопливо поднесла руку к глазам, чтобы утереть слезы, шмыгнула носом, потом выпрямилась, посмотрела на Кили и попросила: - Оставьте меня! - Мэри, вы действительно напуганы. Вы понимаете, что между смертью Макса Бронсона и смертью Энн есть связь. Но тут не только это. Уже когда я вошел, вы были напуганы. Вы обнаружили нечто такое, с чем не можете справиться. Это касается Энн? Лучше скажите это мне. Несколько мгновений она молча смотрела на него, потом закрыла глаза и вздохнула. По ее виду было ясно, что она пытается прийти к какому-то решению. Потом опустила плечи, будто признав себя побежденной, открыла ящик стола, вытащила оттуда сложенную газету и положила на стол. Кили протянул руку к газете. Мэри зажала рот ладонью и смотрела, как Кили читает обведенную красными чернилами короткую заметку: Алан Браун, директор-распорядитель фирмы "Браун, Уайт и Холгейт", наиболее быстро развивающегося рекламного агентства в Британии, сегодня утром найден мертвым в ванной комнате своей квартиры в Южном Кенсингтоне. В рапорте полиции говорится, что он утонул в собственной ванне. Вряд ли это является злым умыслом. Мистер Браун, которому было 36 лет, оставил сиротой двухлетнюю дочь. Кили в недоумении поднял глаза от заметки. - И почему же это так вас напугало? В конце концов, это вполне заурядное событие... не так ли? Он был вашим другом? Мэри прикусила нижнюю губу. - Вы помните, я говорила вам, что Энн за несколько дней до смерти обедала со старым другом, и отказалась назвать его имя? Кили кивнул. - Это был Алан Браун, - ее большие зеленые глаза испытующе глядели на него. - Кили, что происходит? Есть что-то во всем этом невероятное. Признаюсь честно, я действительно напугана. Когда я прочла нынче утром... - она вздрогнула. - Пожалуйста, не утаивайте от меня ничего, - ласково сказал Кили. - Откуда Энн знала Алана Брауна? - Понятия не имею. По-моему, она никогда не упоминала, с чего началась их дружба. - Спали они вместе? - Деликатности для вас не существует, не так ли? - Мы уже прошли эту стадию; три человека мертвы, и между их смертями может быть какая-нибудь связь. Теперь я повторю вопрос. Были ли они любовниками? Мэри устало кивнула. - Мне кажется, однажды это случилось, но еще до женитьбы Алана. Насколько я знаю, до самого конца они были просто друзьями. После смерти Фрэнка Алан был для Энн большим утешением - он часто навещал ее в больнице. После этого они раз в несколько месяцев они обедали вместе. Я искренне убеждена, что дальше этого их близость не шла. - Полиции вы об этом не говорили? Она покачала головой. - Это вызвало у меня... страх, будто меня вовлекли во что-то опасное. Я хотела забыть об этом; странно, ведь я множество раз наблюдала подобную реакцию у пациентов, - она на секунду прижала ладонь ко лбу, словно для того, чтобы остудить воспаленный мозг и пробормотала: - Врачу, исцелися сам! - Хоть это и слабое утешение, но я не виню вас за подобные чувства. Во всем этом действительно есть нечто бросающее в дрожь. По- моему, ясно одно: смерть Энн - вовсе не заурядный несчастный случай. - Вы хотите сказать, что она была запланирована? - Мэри не осмелилась поднять голос выше шепота. - Скажем так: просто глазам открыто лишь то, что находится на поверхности. Если я сумею найти какую-либо явную связь между этими тремя смертями, то сделаю именно так, как вы и предлагали - передам это дело в руки полиции. - А как именно вы намерены к нему подойти? - Мне надо побольше узнать о смерти Алана Брауна. Может, это действительно лишь несчастный случай. Я не собираюсь заявиться к Уизерсу и подмигивать ему. Придется связаться с "Дейли Экспресс" - может, они прояснят это дело, - он помолчал. - А знаете, у репортеров и у частных детективов есть кое-что общее: и те, и другие считаются примитивными формами жизни, но зато представители этих пород могут очень пригодиться в трудную минуту. - Сука! Корова! Дурадурадурадура... Старая дама стояла холле, глядя на ведущий к двери узкий коридор, не в силах выбросить из головы детские оскорбления. Потом прислонилась к перилам, жадно отхлебнула из стиснутого в руке стакана и с шумом втянула воздух ртом. Дверной звонок прозвонил несколько раз; его пронзительным, настойчивым трелям аккомпанировали ритмические хлопки крышки почтового ящика. В голове у дамы помутилось, шум сбил ее с толка. - Проваливайте! - неожиданно взвизгнула она. - Я полицию вызову! - слова неуверенно сорвались с ее дряблых губ. В ответ на ее мольбу послышался только злобный смех нескольких голосов. - Ступайте к чертям! - крикнула она погромче и тяжело потопала в своих древних башмаках через холл. При ее приближении дети несколько раз пнули входную дверь, завопив в притворном ужасе, когда она повернула ручку двери. Она услышала топот ног по мокрому тротуару и отпустила ручку: лучше не выглядывать. Нет никакой гарантии, что убежали все - может, они только и ждут, чтобы она открыла дверь... Маленькие чудовища! Зачем они только это делают? Старуха безразлично помотала головой. Мир изменился слишком быстро. Некогда все было таким надежным, таким узнаваемым - были нормы, правила и традиции. Потом она уехала на несколько лет, а когда вернулась - все изменилось до неузнаваемости. Мир моментально превратился в нечто чуждое и пугающее. Внимание, доброта, милосердие, христианские идеалы - все куда-то подевалось. Словно дети в этом послевоенном материалистическом обществе лишены этого, словно некому направить их и указать пределы допустимого. Насмешки продолжались уже полгода. Сперва они сводились к отдельным случаям - звонки в дверь, выкрикивание оскорблений, грубые рисунки на крыльце. Со временем они становились все более дерзкими; издевательства набирали силу. Дети начали опорожнять в ее крохотный палисадник мусорные бачки, просовывать в почтовый ящик куски использованной туалетной бумаги, преследовать ее на улице, пародируя ковыляющую ревматическую походку. Однажды, когда ее не было дома, они ворвались внутрь и уничтожили буквально все ее достояние - видит Бог, добра было не так уж много. Они поджидали ее возвращения в темном холле, а потом ставили ей подножки и пинали ее, да при этом еще и смеялись. Полиция ничего не может поделать. А родители? Садистские наклонности детей подстегиваются, в первую очередь, их развязной болтовней о том, что она пьет и что "у нее не все дома". Теперь старая дама почти перестала выходить из дому, отваживаясь на это лишь тогда, когда маленькие изверги уходили спать. Если бы только был жив Роберт, все выглядело бы совершенно иначе. Он бы переловил их и... Эмили Анструтер побрела неверной походкой в маленькую темную гостиную, подошла к окну и легонько потерлась щекой о холодное стекло, вглядываясь в сумерки; от ее дыхания на стекле появлялись маленькие туманные овалы. За окном с черного, безлунного неба сеялся дождь. Желтый свет уличных фонарей дробился в падающих капельках, отчего они словно зависали в воздухе, и только грязные потоки, обрушивающиеся в сливные решетки по обе стороны улицы, указывали, что вода все-таки достигает земли - это да еще неумолчный говор падающих на мостовую и крыши домов капель, будто миллионы пальцев барабанят по миллионам столешниц. Этот звук напомнил старухе тропики, и на мгновение она вновь оказалась в Южной Африке... Глаза ее наполнились слезами; она невесело рассмеялась. С тех пор, как они с мужем, одаренным англиканским пастором, покинули свое упорядоченное английское существование ради нового обиталища в сердце тьмы, прошло уже лет тридцать или сорок. Роберт был полон страстного, энергичного идеализма и готов к битве с трехглавой гидрой невежества, бедности и болезней; а она - хрупкое, нежное создание, которому едва-едва исполнилось двадцать, укрывалась в его бескрайней тени, исполнившись спокойной веры и святой убежденности в необходимость самопожертвования и чувства долга. А потом пришла реальность - полуразвалившаяся колония прокаженных, за много миль от цивилизации. С самого начала она знала, что здесь Роберт наконец-то окажется в своей стихии, здесь есть куча проблем, с которыми стоит побороться. Он даже не прервался для отдыха после тяжелого путешествия, лишь отослал Эмили вместе с местными носильщиками в деревянную хижину, пристроившуюся на склоне горы, которая теперь должна была стать их домом, а сам тут же зашагал по улочкам поселения - разыскивая начальство, выкрикивая распоряжения и устрашая пациентов, а его светлая кожа моментально покрылась испариной из-за влажного воздуха джунглей. Эмили немного постояла в заросшей грязью гостиной дико покосившегося дома и разразилась слезами, к великому недоумению чернокожих носильщиков. При виде такой слабости белой женщины они удалились. Лиловые лучи тропического заката пробивались сквозь пропыленные стекла, озаряя ее стройное тело неярким сиянием. Наконец, ей удалось одолеть чувство страха, пробужденное странностью этого места. Вдали слышались раскаты громкого, уверенного голоса Роберта, разносившегося по всей этой заброшенной округе. Она еще прислушивалась, когда раздавшийся позади шум заставил ее обернуться - сквозь тени в дальнем конце длинной комнаты кралась какая-то фигура. - Эй? - позвала она неуверенно, думая, что это остался кто-то из носильщиков. В ответ на ее вопрос раздался странный низкий звук, будто горловое урчание зверя. - Эй! - снова позвала она, шагнув в сторону тени. Послышался булькающий звук и фигура заковыляла через комнату к двери - странное, согбенное тело, неуклюже передвигающееся на деформированных ногах. Эмили приблизилась к пришельцу еще на шаг. - Меня зовут Эмили Анструтер, - громко сказала она. Фигура ссутулилась у двери, сражаясь с дверной ручкой. - Пожалуйста, - продолжала Эмили, старательно придав своему голосу медоточивую доброту, - позвольте помочь вам. Последний луч неверного заходящего солнца озарил комнату. Фигура начала медленно оборачиваться и сделала два шаркающих шажка в сторону Эмили. Сперва она подумала, что это просто световой фокус, и темное лицо среди теней стало неразличимым; Эмили видела фотографии жертв этой болезни на различных ее стадиях, но все равно была не готова ее к такой встрече. Она широко разинула рот, и в горле забился крик: лицо было неразличимо в тени, потому что лица, как такового, и не было - просто растаявшая восковая подделка под лицо, жалкая модель неопытного скульптора, заброшенная вскоре после начала работы. Оно состояло из кусков гниющей плоти, остатков носа и тоненькой щелочки на том месте, где был рот этого существа. Все еще крича, Эмили попятилась. Тварь перед ней протянула руки - у запястий они кончались культями, напомнившими Эмили дубовые сучья. Существо двигалось к ней. Она полуобернулась, споткнулась, упала и несколько секунд лежала неподвижно, слыша негромкий хрип в глубине горла этого существа, потом ощутила его дыхание на своей щеке - запах был непереносимый. Эмили сомлела. Содрогнувшись от всплывшего вдруг воспоминания, Эмили оторвала онемевшую щеку от стекла и сделала большой глоток из стакана, наполненного неразбавленным джином. Через дорогу от нее в одном из домов с террасами открылась дверь, и на ступеньки вышел человек. Немного постояв на фоне льющегося из холла света, он натянул плащ, помахал жене, пробежал через свой маленький палисадник и вышел на тротуар. Эмили опорожнила стакан и поставила его на подоконник, потом поплотнее запахнула грязный стеганый халат вокруг своего полного тела и обняла себя за плечи. Почти тридцать лет они и Роберт трудились, не щадя своих сил. Жестокое знакомство Эмили с проказой оказалось чисто случайным - больше никогда кровожадное буйство болезни не пугало ее до такой степени, но где-то в тайниках сознания, проверять которые не было позволено даже дражайшему Роберту, ее страх с годами только возрастал, ежедневно подпитываемый все новыми ужасами. Каждое утро и каждый вечер она тщательно осматривала собственное тело, отыскивая следы проказы, но всегда делала это в одиночестве, с чувством вины, ощущая в своих страхах нечто чуждое христианству. Вскоре, благодаря почти нечеловеческим усилиям Роберта и стойкой поддержке Мэри, они болезнь начала сдавать позиции. Располагая средствами и медицинским обеспечением, улучшив стандарты гигиены, они начали излечивать прокаженных - либо обнаруживая болезнь на ранних стадиях, либо, если случай оказывался чересчур запущенным - полной остановкой развития заболевания. Работа шла успешно, и благодарность спасенных жертв придавала их жизни смысл. И тем не менее, мысли Эмили порой обращались к детству, проведенному в Бате, к ласковым весенним дождям и плавным переливам зеленеющих полей, к чаепитиям на приходских лужайках, к постукиванию крикетных молотков в летний английский денек, к радиопередачам Би-Би-Си и приятным деревенским пейзажам. Время от времени они с Робертом на несколько недель возвращались в Англию. Они любили эти поездки домой, но никогда, ни на минуту им не приходила в голову мысль покинуть страну своего попечения. Их работа стала их жизнью и существование без нее казалось немыслимым. А потом пришла Независимость и новый режим. Улицы внезапно заполнились войсками, в работу то и дело вмешивались, поступление правительственных средств резко сократилось. Роберт обнаружил, что теперь он находится в двусмысленном положении и должен вымаливать у правителей деньги на помощь их собственному народу. Супруги потерпели немало лишений от суровых антизападных законов и контролируемого правительством искоренения расового антагонизма. Казалось, делается все возможное, чтобы воспрепятствовать их деятельности. И наконец, пропаганда нового режима оказала свое влияние. Однажды ночью группа юнцов из близлежащего селения, разогретых джином и воспоминаниями о колониальных репрессиях, ворвалась в колонию прокаженных, вооружившись копьями и деревянными дубинами. Услышав шум, Роберт встал из-за обеденного стола. Бедный Роберт! Он никогда не понимал смысла дипломатии: "Пустая трата времени, дорогая моя. Если хочешь чего- нибудь добиться, надо полаяться". Покинув дом, он пошел вниз по склону холма в сторону пришельцев. При его приближении они моментально остановились. Он обругал их, и они забили его до смерти. Эмили, видевшая всю эту сцену через то самое окно, через которое смотрела в день прибытия много лет назад, завизжала. Чернокожие, услышав ее визг, повернулись к дому, и глаза их в лунном свете горели кровожадным огнем. К счастью, ее вопли услышали все бодрствующие в поселении помощники Роберта и все прокаженные. Они появились из тьмы - армия калек, пришедшая отомстить за своего вождя. Не успели одурманенные алкоголем юнцы достичь главного здания, как их задержали с невероятной свирепостью. Это было просто убийство, как и смерть Роберта, но в этот раз Эмили наблюдала за ним со сладостным ощущением отмщения. Тщательно сооруженное здание ее верований рухнуло в единый миг. Учение Христа было ничто по сравнению с более примитивными эмоциями. Похоронили Роберта в Африке. Вскоре после того Эмили вернулась домой. Теперь она осталась в одиночестве: вся ее родня умерла, а брак с Робертом оказался бездетным. На свой небольшой капитал, скопленный за время жизни в Африке, она приобрела простенький домик с террасой в Северном Лондоне и с тех пор постоянно упивалась до пьяного отупения, из которого не выходила уже почти пять лет. Стоя спиной к окну, она заметила собственное отражение в маленьком овальном зеркале, висящем на одной из стен неосвещенной комнаты; видно было только лицо. Она задумчиво склонила голову к плечу. Туманный свет уличного фонаря заиграл в ее непричесанных седых волосах. Мгновение Эмили напоминала искусно выписанный портрет мадонны, но потом проступили морщины на лице, обвисшие щеки и печальные, глубоко запавшие глаза. Всего за пять лет она постарела на двадцать. Из глубины дома донесся свист вскипевшего чайника. Эмили со вздохом отвернулась от зеркала и через холл побрела в кухню, где свет голой лампочки показал ей обколотую эмалированную раковину, изрезанную деревянную гладильную доску, оштукатуренные, давно некрашенные стены, старую угольную плиту, которой она никогда не пользовалась, хлипкий кухонный столик и две крохотные табуреточки, более подходившие для детского сада, чем для кухни. Эмили сняла чайник с газовой конфорки, налила кипятка в глиняную чашку, изготовленную для нее одним из прокаженных и насыпала туда кофе. Небрежно размешав его грязной ложкой, она стала быстро пить. - Родина, милая родина! - пробормотала Эмили заплетающимся языком и хихикнула. Потом стала прикидывать, хватит ли спиртного на завтра. Взглянула на подгоревший, с жирными пятнами календарь над плитой. Какое нынче число? Стала тщательно подсчитывать. Меньше недели до пятой годовщины смерти Роберта. Все еще сжимая чашку с кофе, Эмили перебралась обратно в гостиную, по пути к окну наткнувшись на стул, поставила чашку на подоконник и взяла стакан. Надо хорошенечко выпить, пора открыть новую бутылку - прошлое еще слишком живо в памяти, будто свежая, кровоточащая рана. Вот тогда-то она и увидела собственные руки. Пока Кили говорил по телефону, Мэри стояла у окна. Сообщение о смерти Алана, пришедшее столь быстро после смерти Энн, потрясло ее, пронзило парализующим страхом - страхом, преодолеть который помогало только успокоительное присутствие Кили. Когда он положил трубку, Мэри обернулась. Мгновение он постоял, уставившись в пространство и теребя указательным пальцем нижнюю губу. - С кем вы говорили? - спросила она не для информации, а скорее, чтобы привлечь его внимание. Он помолчал еще секунду, но когда заговорил, то мысленно по- прежнему пребывал где-то далеко. - Что? Ах, да. С Принцем, репортером уголовной хроники из "Дейли Экспресс". Его называют "Принцем Тьмы", потому что он носит темные очки и черный плащ, который никогда не снимает. Он лучший на Флит-стрит3 эксперт по убийствам. - Вы узнали, что хотели? - Не знаю, - пожал он плечами. - Согласно Принцу, вдова Алана Брауна клянется, что он боялся воды - никогда не купался и не отдыхал на побережье. - М-м-м, - Мэри подошла к столу и села на свое место, - это уж моя специальность. Это связано с какими-нибудь событиями прошлого? - По-видимому, да, - кивнул Кили, - хотя обсуждать с ней подробности Алан отказывался. Просто сказал, что в школе с ним случилось нечто такое, о чем он предпочел бы забыть. Мэри взяла карандаш и начала рисовать в блокноте каракули. - Наверно, какой-нибудь несчастный случай в юности. Итого два. - В каком смысле? - Насколько я понимаю, перед смертью Энн переживала катастрофу с Фрэнком. Алан мог пережить свои мытарства в школе. Интересно, не происходило ли что-либо подобное с этим типом Бронсоном? - В этом побольше толку, чем в официальных разъяснениях полиции. Профессиональные преступники, как правило, боятся одного - возмездия. Может, Бронсон настучал на какого-либо коллегу, того засадили, и теперь Бронсон ожидал его выхода на свободу со всем отсюда вытекающим. Тюрьма дает прекрасную возможность поразмыслить о справедливости. Мэри кончила рисовать каракули и посмотрела на Кили. - Итак, мы имеем трех человек, скончавшихся от страха, не являвшегося реакцией на какой-либо реальный внешний раздражитель. - Это соответствует каким-либо случаям из вашей профессиональной практики? - поинтересовался Кили. - Нет. Ближе всего это к случая массовой истерии, но там другое. Страх передается от человека к человеку, когда они вместе, а не поодиночке. - А возможно ли, чтобы кто-то устроил подобную смерть? - Совершенно невозможно... если только не воспользоваться техникой промывания мозгов, но подобный процесс занимает до шести месяцев. Кили пожал плечами. - А Энн и Макс Бронсон отсутствовали только несколько часов. Надо поискать что-то другое, - он от души зевнул. - Честно горя, легавые могли бы это вычислить. Мэри удивленно взглянула на него. - Но вы были против того, чтобы идти к ним. Надеюсь, это не я подтолкнула вас к этой мысли. Кили вяло усмехнулся. - Да нет, не вы. Я не хотел идти к ним прежде, когда речь шла о профессиональной гордости и личной заинтересованности. Теперь же мы говорим о трех покойниках, а ведь могут последовать и другие. У меня просто нет возможности распутать столь сложное дело. Я просто хотел иметь уверенность до того, как свяжусь с ними. Смерть Алана Брауна была недостающим звеном! - он встал. Мэри продолжала смотреть в стол. - Не представляю, кому нужно было убивать Энн. Кили несколько секунд смотрел на нее с недоумением. - Простите, что разворошил все это. Для вас это должно быть нелегким испытанием. У меня такое ощущение, будто я заставил вас пройти через ад. Может, не стоило этого трогать с самого начала. Мэри пристально взглянула на него, в глазах у нее промелькнула ярость, а на щеках проступило два красных пятна. - Именно так я и подумала, когда читала о смерти Алана Брауна нынче утром, но при вас все стало выглядеть по-другому. Если смерть Энн не является беспричинной, то я должна знать причину и способ убийства. Если бы вы не стояли на своем, Кили, мы бы не добрались до этого. Я благодарна вам, - она встала и протянула свою изящную ладонь. Кили принял ее и задержал на несколько секунд. - Спасибо, мне стало полегче. Поеду в Скотланд-Ярд и выложу все в охапку Уизерсу. Не знаю, что это даст, но если мы что-либо раскроем, то нас могут пригласить на рождественский бал полиции. Мэри рассмеялась и принялась его разглядывать, склонив голову к плечу, словно Кили - интересное полотно. - А знаете, я понимаю, почему Энн вызвалась отвезти вас домой. Сбегая по ступеням мимо толпы восточных женщин этажом ниже, Кили все еще улыбался себе под нос. Задержавшись на тротуаре, он стал нащупывать в кармане ключи от машины. Мимо него в мутной тьме торопливо проскакивали люди, закрывая рты воротниками своих пальто, словно вечерний воздух был напоен заразой. Кили глубоко вздохнул, чтобы проверить это предположение, и пошел к машине. Он чувствовал облегчение и в то же самое время - огорчение: приходится бросать дело на полдороге, чего за все время независимой деятельности с ним не случалось ни разу, но он действительно не в состоянии сделать больше ничего. Полиция в самом деле справится лучше, и это единственная здравая мысль. Подойдя к машине, он обнаружил прижатую "дворником" квитанцию штрафа за стоянку в неположенном месте, с проклятием сорвал ее и мстительно огляделся в поисках представителя дорожной полиции, заранее предвкушая перебранку. Вот когда тожно будет дать выход накопленныму раздражению! Тогда-то он и заметил машину, стоявшую ярдах в двадцати позади, у противоположной обочины. Ощущение было странное - пощипывание и сдавливание одновременно, будто на руки пролили расплавленный воск. Эмили поднесла ладони к лицу, чтобы разглядеть их в свете уличного фонаря. В его мерцании они показались странно осунувшимися. Пощипывание усилилось и стало болезненным. При таком свете она не могла ничего толком разглядеть, он будто выкидывал с ней фокусы, заставляя все предметы уменьшиться. Ощутив внезапную боль в пальцах ног, Эмили сморщилась и приподняла одну ногу. Это действие вывело ее из равновесия и она тяжело рухнула на ковер. Мгновение Эмили оцепенело лежала на месте. Пощипывание охватило руки и ноги целиком. Лежа лицом вниз, она попыталась дотащиться через комнату до выключателя, но не могла как следует уцепиться за ковер. Застонав, она с трудом поднялась на четвереньки - с ней произошло нечто странное, нечто ужасное. Надо выбраться на свет. Эмили на четвереньках черепашьим шагом поползла вперед, и каждое рваное движение пронзало болью все тело. Дважды она падала лицом вперед, визгливо вскрикивая всякий раз, когда ударялась скулой о пол. Вставать с каждым разом было все труднее. Наконец, она добралась до двери. Потянулась к ручке, но пальцы отказались повиноваться. Боль продвигалась все глубже, и пальцы совершенно онемели. Эмили цеплялась за ручку двери, но втуне - ладони ничего не чувствовали. Отчаянным рывком Эмили потянулась к выключателю над головой и дугообразно мазнула рукой по обоям. Ладонь наткнулась на выключатель, лампа загорелась. Эмили закрыла глаза и, рыдая, сползла по стене. Боль во всем теле убывала, мерцая, перед наступлением абсолютного онемения. До сознания уже не доходили почти никакие ощущения. Должно быть, это алкоголь - по нервам одновременно ударила тысяча бутылок джина. Открыть глаза оказалось нелегко, веки налились свинцом. В постель. Надо забраться на кровать, заползти под одеяло и хорошенько выспаться. Надо бросать выпивку. Доктор предупреждал... Эмили сумела приоткрыть один глаз. Все вокруг казалось размытым. Дыхание давалось нелегко, будто у лицу прижали подушку; каждый вдох приходилось мучительно втягивать в легкие, как кисель. Открытый глаз находился у пола. Эмили попыталась встать на ноги, но тут же поняла, что это невозможно. Не оставалось ничего другого, как криком просить о помощи. Она напрягла связки, но раздался только сдавленный присвист, дошедший откуда-то из груди. Эмили даже не могла определить, открыт ли у нее рот - будто нервы отказались передавать свои сигналы мозгу. Контакт между разумом и телом почти оборван. Собрав остаток сил, она провела ладонью по полу. Сквозь полуприкрытый глаз Эмили видела, как рука приближается и услышала ее шорох по ковру. Несколько раз моргнула. Еще один световой фокус - рука будто обрывалась у запястья. Эмили подтащила конечность поближе к лицу; что-то промелькнуло у нее в памяти - туманное, отдаленное воспоминание. Потом она поняла, что это не воспоминание. На месте кисти руки не осталось ничего. Перед ней лежал обрубок гниющей плоти. Зеркало! Надо добраться до зеркала! Она посмотрела через комнату - задача казалась непосильной. Эмили знала, что плачет, но не ощущала бегущих по лицу слез. Начала извиваться, перемещаться головой вперед, используя подвластную разуму руку, чтобы продвигать себя по ковру. Все тело сотрясалось от напряжения. Эмили чувствовала, что дыхание покидает ее с каждым движением. Она утратила счет времени, но в конце концов наткнулась предплечьем на радиатор отопления под окном. Кожа на месте соприкосновения с горячим металлом покраснела, но Эмили ничего не почувствовала. Закинув культю на радиатор, она начала поднимать себя, каким-то образом ухитрившись встать на колени. В поле зрения появился нижний край зеркала. В зеркале виднелась ее макушка. Еще один последний рывок, и можно будет увидеть себя... Несколько секунд Эмили не могла постигнуть случившееся. Воплотились ее скрытые страхи, всю жизнь преследовавший ее кошмар стал явью. Из зеркала на нее глазела злобная пародия на человеческое лицо. В этих нечетких, оплывших чертах можно было разобрать только поблескивание одного глаза и крохотное отверстие на месте рта. Вначале Эмили какую-то долю секунды думала, что это тот самый прокаженный, которого она встретила в первый день своего пребывания в колонии, но потом с одуряющей волной отвращения поняла, что видит собственное лицо. Это ее рот и ее глаз. Из маленькой дырочки рта вырвался ухающий звук, самая лучшая подделка под крик, на которую Эмили была способна, а потом она рухнула на ковер в последний раз. Мальчик украдкой перелез через забор, натянул капюшон своей куртки пониже на глаза и неслышным кошачьим шагом затрусил через грязный палисадник. Подобравшись к окну, он торопливо заглянул в темную гостиную - там никого не было. Потом мальчик обернулся, чтобы подмигнуть прячущимся за оградой приятелям. Те захихикали. Предупреждающе прижав палец к губам, он отвернулся, достал из кармана куртки пластиковый баллончик и яростно его затряс. Нажав на головку, он начал сосредоточено выписывать на оконном стекле вывернутые задом-наперед буквы. Д... У... Р... Смех его друзей был заразителен, и он с большим трудом подавил рвущийся на волю смешок. Ободренные его успехом, другие мальчишки встали у калитки, приготовившись заорать в унисон, чтобы вызвать старую сумасшедшую леди к окну. Мальчик нарисовал горизонтальную черту, повел струей краски под углом снизу вверх, достиг вершины, потянул нисходящую черту, внимательно следя за своей работой. Почти у самого конца прервался, все еще нажимая на распылительную головку. Белая краска образовала на стекле пузырящийся круг и потекла вниз. Странным, неровным рывком ребенок прижал лицо к стеклу, а потом закричал. Остальные начали восторженно вопить, но внезапно оборвали вопль, ощутив что-то неладное. Это не входит в правила игры. Ребенок у окна с криком застыл на месте, не в силах двинуться, и еще долго оставался там после того, как остальные разбежались. Глава шестая Фары черного БМВ загорелись. Кили скользнул на сиденье своей машины и посмотрел в зеркало заднего обзора. Сверкание фар превращало водителя БМВ в неясную тень. Кили огорчился собственной нерасторопности: следовало бы заметить слежку раньше. Мысленно прикинув, когда за ним мог появиться хвост, он заключил, что либо у "Землянки", либо у дома Мэри Блейк. Закурив сигарету, он неторопливо предался курению, чтобы водитель БМВ успел избавиться от каких-либо подозрений на его счет. Долгих десять минут машина не трогалась с места. Ответа требовал только один вопрос: связан ли хвост со смертью Энн Уоррен, или Вилли навел на него кого-то из шайки Бронсона? Узнать это есть только один способ. Осмотрев Харли-стрит, Кили раздавил окурок и открыл дверь машины. Ярдах в сорока впереди виднелся перекресток. Туда-то Кили и направился быстрой трусцой, смешавшись с толпой прохожих и не оглядываясь. Позади него с ревом завелся автомобильный двигатель; Кили решил, что это хвост. Повернув на Нью-Кавендиш-стрит, он украдкой попробовал дверцы нескольких автомобилей. Дверца третьей, красной "Тойоты", легко поддалась, и Кили скользнул внутрь. Ключ остался в замке зажигания, а сидение еще не остыло. При виде такой беззаботности Кили укоризненно покачал головой, потом прилег на пассажирское сидение и поднял голову на пару дюймов, чтобы заглянуть в боковое зеркало. БМВ въехала на Нью-Кавендиш-стрит и остановился, перекрыв движение. Рев гудков заставил водителя снова тронуть машину. Кили подождал, пока она подъедет ярдов на двадцать и лег поперек спинки сиденья "Тойоты", изображая из себя небрежно брошенный плащ. Услышав, что БМВ промчалась мимо, он снова сел. БМВ стояла в конце улицы, и ее мотор работал на холостом ходу. Водитель вертел головой. Кили включил двигатель "Тойоты", подождал, пока БМВ повернет направо, и плавно влился в поток уличного движения. Необходимость одолжить "Тойоту" не очень его смущала. Длительная работа по защите законности выработала в Кили здоровое уважение к закону, позволяя ему нарушать установления без особых зазрений совести. Следовать за БМВ оказалось относительно легко. Оказывается, преследовать преследователя - просто детская игра. Охотник, утратив свою жертву из виду, редко подозревает, что она в свою очередь охотится на него. А водитель БМВ еще более облегчал эту задачу, совершая глупые ошибки и управляя машиной так, будто думал о чем-то постороннем. Экс-преследователь через весь город ехал на запад. Час пик только- только начался, так что обе машины двигались не очень быстро. Чтобы добраться до Сент-Джонс-Вуд-роуд, им потребовалось добрых полчаса. Когда они медленно катили между шеренгами элегантных многоквартирных домов, превращенных вечерним светом в призрачные монолиты, "Тойоту" и БМВ разделяло две машины. И тут БМВ неожиданно свернула на боковую дорогу, застав Кили врасплох. Свернуть следом он не мог, поскольку находился не в той полосе. Он краем глаза заметил знак, гласивший "Уотербери-Тауэрс" над застекленным входом в вестибюль и поехал вперед, пока не добрался до следующего светофора, где и сделал разворот на 180 градусов. Перед серым каменным зданием стояло несколько машин, но БМВ среди них не было, зато в сторону бокового подъезда указывала стрелка с надписью "Стоянка для жильцов". У стеклянного входа толстенький невысокий швейцар в шоколадной униформе, в сидящей набекрень вышитой золотом фуражке согревал дыханием руки и топал ногами. Кили остановился возле него и опустил стекло. При виде "Тойоты" швейцар пренебрежительно фыркнул и слегка склонил голову. - Да, сэр, чем могу служить? Кили улыбнулся ему. - Только что произошла престранная штука - я заметил на встречной полосе машину старого приятеля, поехал за ним, но не догнал. По- моему, он свернул сюда. Черный БМВ. Швейцар подозрительно прищурился. - Мне запрещается давать информацию такого рода, сэр. Кили помахал пятифунтовой банкнотой. Швейцар выхватил ее у Кили, будто алкоголик, собирающийся сделать первый за день глоток хмельного, потом коснулся козырька указательным пальцем. - Возможно, это мистер Бенсон, сэр. - Именно он, - хмыкнув, подтвердил Кили. - Чем он теперь занимается? Мы давненько не виделись. Толстяк несколько секунд восторженно изучал банкноту, будто был без ума от рисунка. Подобное Кили видел уже второй раз за два дня, и это начало ему надоедать. Если бармен Вилли всю жизнь не испытывает уверенности в завтрашнем дне и просто уважает деньги, то этот окорок был прямо-таки одержим страстью к денежным знакам, чуть ли не обожествляет их. - Слушай, толстячок, - лучезарно улыбаясь, сказал Кили, - ты получил взятку, не так ли? А ежели я сообщу об этом владельцам дома, тебя выгонят с работы, правильно? Так что хватит юлить и говори, что тебя просят, понял? - последнюю фразу он выпалил, как плевок. Промелькнувший по лицу швейцара страх сменился лукавым выражением. - Но ведь вы с мистером Бенсоном не друзья, а? Кили вздохнул. - Гони пятерку назад, узнаешь. - А мне-то какое дело? - пожал плечами толстяк. - Этот старикашка - американец, живет в пентхаузе.4 Владелец большой фармацевтической компании - он там председатель правления. Живет один. Больше я ничего не знаю и знать не хочу. А что, у него проблемы? К машине Кили сзади подкатил сверкающий "Роллс-Ройс" и нетерпеливо засигналил. Кили ощутил страстное желание подать машину назад с сокрушительным для "Ройса" эффектом, но сдержался. - Ладно, спасибо, и не стоит болтать языком, - отъезжая, Кили слышал неодобрительное ворчание швейцара. Угнанную машину Кили поставил невдалеке от места ее прежней стоянки, на улице королевы Анны, а сам пересел в "Ягуар" и поехал в свою контору. Вот не было печали - теперь в эту странную схему надо вписывать еще и владельца фармацевтической фирмы! Подъезжая к конторе, Кили чувствовал, что его мозги вот-вот лопнут от напряжения - уж слишком быстро все происходит, будто дело пошло вразнос. У входа в массажный зал стояла беззубая побирушка в армейской шинели и, подвывая, тянула песню, отчаянно фальшивя на каждой ноте. Сквозь марокканскую бамбуковую занавеску входа высунулась одна из девиц-массажисток и жестом велела старой карге убираться прочь. Группа негров у китайского ресторанчика, глодавших жареные ребрышки, смотрела на эту сцену с равнодушным интересом. Кили изнемогал от усталости и решил, что являться к Уизерсу лично вовсе необязательно, можно просто позвонить. Хорошо бы свалить эту ношу на кого-нибудь другого; Кили уже надоело давать взятки за информацию, да и потом, клиентка-то его - покойница. Он быстро пошел к своему подъезду, по пути бросив быстрый взгляд на старуху: в одной руке полупустая бутылка дешевого бренди, вторая отбивает такт завываний, смутно напоминавших мотив "Ревности". Позади слышалось хихиканье негров. Захлопнув дверь, Кили привалился к ней спиной и закрыл глаза, гадая, какого черта он до сих пор не свалился где-нибудь в темном углу и не помер. Перед его мысленным взором предстало три лица: два четких, а одно неясное - Энн Уоррен, Макс Бронсон и Алан Браун; но Кили только пожал плечами - пусть о них болит голова у кого-нибудь другого. Потом устало взобрался по лестнице, то и дело приваливаясь плечом к облупившейся стене, пытаясь мысленно сформулировать, что же надо сказать Уизерсу. Голос старой бродяжки звучал уже почти мелодично. Достав ключ, Кили хотел было отпереть дверь и только удивленно хмыкнул, когда она распахнулась при первом же прикосновении. Из тьмы вылетел массивный кулак и так засветил Кили по лицу, что только искры посыпались. Удар сотряс все его тело, в голове помутилось, колени подогнулись, и Кили начал падать; но упасть ему не дали - чьи-то ладони подхватили его под мышки и поволокли в комнату, потом он ощутил сильную пощечину, свет в комнате включился и Кили открыл глаза. Комната медленно покачивалась, он сидел в своем рабочем кресле, а впереди маячил огромный силуэт, частично загородивший свет настольной лампы. Кили с усилием свел глаза вместе. К нему приблизилось равнодушное лицо Уизерса, но на этот раз в глазах инспектора светилось хоть какое-то выражение. Увидев, что он едва-едва сдерживает ярость, Кили по-настоящему испугался. Уизерс медленно поднес руку к лицу Кили, будто хотел погладить его по щеке, но в последнюю секунду резко хлопнул ладонью так, что только эхо покатилось. Кили застонал. - Пришел в себя. Отлично! А теперь, Кили, послушай меня. Я в субботу предупреждал тебя в больнице, чтоб ты копался в собственном дерьме, и не лез в наши дела. Ты был очень непослушным мальчиком, - негромкий равнодушный голос инспектора в сочетании с пламенеющей в глазах ненавистью привел бы в трепет кого угодно. - А теперь ты дергаешь докторшу Блейк, - продолжал фараон сквозь сцепленные зубы, - суешь свой нос, куда не следует, и вообще затрудняешь мое расследование сверх всякой меры. Согласен? - инспектор сделал паузу. Кили не шелохнулся. - Согласен? - громче повторил Уизерс, занося руку. Кили кивнул. - Хорошо, значит, мы нашли общий язык. По моим понятиям, ты эдакий ковбой, жадное дерьмецо, живущее за счет людских слабостей. Я же людей защищаю. Меня от тебя тошнит, но если ты не вмешиваешься в мои дела, то мне начхать, чем ты занят. Но когда ты вмешиваешься, я становлюсь очень-очень сердитым, - перед лицом Кили появился толстый палец. Должно быть, Уизерс не привык к таким долгим речам. - Если я еще хоть раз услышу, что ты беспокоишь докторшу Блейк или еще кого-нибудь из друзей Энн Уоррен, то плакала твоя лицензия, и уж тогда-то я тебя упеку за помехи правосудию. Знаешь, как относятся к бывшим фараонам в тюряге? Это Кили знал слишком хорошо, и потому снова кивнул, чтобы не злить Уизерса; один глаз начал заплывать. - Так что занимайся супружескими изменами, сынок. Это тебе более соответствует, - презрительно выдавил инспектор. Кили открыл было рот, чтобы что-то сказать, но последнее замечание дошло до цели. Пусть себе Уизерс тычется во тьме, сколько ему угодно. Этот рослый фараон едва не получил лакомый кусочек, но теперь фига с два. Уизерс подошел к двери и обернулся. На долю секунды в его глазах промелькнуло сострадание, необходимость объясниться. - Ты из наших. Ты должен меня понять, - буркнул он, потом, словно устыдившись этого порыва, распахнул дверь, едва не сорвав ее с петель, и вышел.