CУСАННА ТАМАРО LOVE -------------------------------------------------------------- (с) Константинова Ирина Георгиевна, перевод Все права сохранены. Текст помещен в архив TarraNova с разрешения переводчика. Любое коммерческое использование данного текста без ведома и согласия переводчика запрещено. -------------------------------------------------------------- Все произошло ночью, когда она спала. На голову ей накинули мешок, словно котенку, которого хотят утопить в реке. Потом мешок вместе с нею перенесли в грузовик, где находилось еще много других таких же мешков. Грузовик тронулся с места и поехал. Куда? Никто не знал ответа на этот вопрос. Малыши плакали, те, что постарше, затеяли шумную драку. Спустя несколько часов грузовик остановился. Вокруг простиралось пустынное поле. Стрекотали кузнечики, было еще очень темно. Какой-то человек с черной повязкой по самые глаза забрался в кузов. Он велел всем лечь на дно и накрыл их большим полотнищем, приказав: - Не шевелиться, не шуметь, не кашлять и не смеяться. Если кто заглянет сюда и начнет что-нибудь спрашивать, ни звука! Полотнище он засыпал ворохом сена, и они поехали дальше. Спустя некоторое время грузовик остановился в каком-то очень шумном месте: кругом ревели двигатели машин, скрипели колеса, гудели клаксоны, раздавались чьи-то громкие голоса. В кузов и в самом деле кто-то поднялся и на каком-то странном, никому не понятном языке, стал что-то спрашивать, беспрестанно повторяя одну и ту же фразу. Водитель ответил спокойно, без раздражения, а потом громко рассмеялся, и тот, другой человек, тоже засмеялся, слезая с грузовика, словно они были давними приятелями. Их опять везли куда-то еще несколько часов. Наконец, снова ночью, их высадили из грузовика и затолкали в какую-то очень тесную квартиру. Самые маленькие дети, разбуженные, опять заплакали. Их продержали здесь три месяца. К ним приходил высокий, усатый человек, называвшийся Драгомиром. Иногда он бывал добрым, но чаще злым, и тогда орал так, что вены на шее вздувались, и бил их кулаками и ногами. Обычно такое происходило во время занятий. Их обучали тайком залезать в сумки и незаметно снимать наручные часы. Драгомир держал закрытую сумку, дети плотно окружали его, а выбранный им ученик должен был протиснуться сквозь толпу и легким прикосновением снять его часы или достать кошелек. Это никак не получалось у самых маленьких и робких детей. Если же Драгомир ощущал прикосновение ребячьих пальцев прежде, чем кошелек исчезал из сумки или кармана, он с бранью оборачивался, хватал ученика за горло и в назидание другим детям избивал до крови. После пяти краж, совершенных безупречно, надлежало покинуть квартиру. Уходили не в одиночку и не пешком, а в сопровождении нарядно одетого мужчины, который молча увозил их в своей вместительной черной и сверкающей машине. Самые способные ученики исчезали уже через несколько дней. Остальные покидали дом постепенно один за другим в течение трех недель. Ее тоже посадили в эту машину. С нею оказались Аленка, Миранда и Богуслав. Ехали очень долго и на большой скорости. Остановились у какого-то ресторанчика. Чувствовалось, что воздух тут заметно теплее, чем в прежнем городе, где их держали в квартире. Лощеный мужчина повел всех в ресторан, купил карамелек, мороженого, бутербродов. Купил все, чего им хотелось, словно они были его собственными детьми. На виду у официанта приласкал их по головке. Новый город выглядел более внушительно, чем прежний, дома тут были самые разные, а деревья почти не росли. Они объехали район, где должны были работать. Из машины она вышла последней. Вот уже три месяца промышляла она на этом мосту, населенном крылатыми длинноволосыми гигантами из какого-то белого камня. Она ходила взад и вперед с картонкой в руках и не раз слышала, как матери говорили своим сынкам: 'Видел? Берегись, не украдут цыгане!'. И она ничего не понимала: а ее-то, цыганку, кто же украл, кто увез сюда, так далеко от дома? Ве'сне было десять лет, и отличала ее заячья губа: она родилась в цыганском таборе на юге Югославии. У ее матери и отца было еще десять детей. С такой губой она никогда не выйдет замуж, решили родители. И еще до наступления зимы отдали ее знакомому торгашу за пару кусков брезента: можно будет укрываться от снега. Новая семья мало чем отличалась от той, с какой она рассталась. И мать тут была, и отец, и множество братьев с сестрами. Отец, Мирко, возился с машинами, а мать, которую звали Звеза, вместе с младшими детьми просила милостыню в центре города. Вечерами однако Весне не находилось места, чтобы посидеть с новыми родителями возле очага или у телевизора. Сразу было понятно, что она не настоящая их дочь: их не роднила даже дальняя общность таборов. Единственное, что требовалось от нее, каждый вечер возвращаться с полными карманами денег. И встречал ее всякий раз Мирко. Он стоял на пороге у занавески и протягивал руку. Если денег было достаточно, он давал ей тарелку супа, а если нет, то бил куда попало и кричал: - Шлюха, думаешь тут постоялый двор?! Гостиница? Гранд- отель? Иногда по вечерам Мирко куда-то уходил с дружками и возвращался домой пьяный. Тогда она прикрывала голову руками, а зубы начинали стучать так сильно, что не было сил остановить их. Ее родной отец, по правде говоря, делал то же самое. Но тогда она успевала улизнуть из дома, прежде чем тот набрасывался на нее с кулаками, убегала проворно, словно заяц. И там, на берегу, спрятавшись в кустах, дожидалась рассвета. Река! Вот чего ей недоставало больше всего. Как красиво там было! Зимой река покрывалась льдом, и вода струилась под ним. Весной лед трещал и ломался с сильным грохотом. На реке вили гнезда водяные куры - лысухи, и их яйца можно было пить, водились и кряквы, эти вечно ссорящиеся супружеские пары. А еще на берегу росли сочные, вкусные ягоды, и летом - вода была прохладная, в ней можно было купаться, сюда приходили стирать сельские женщины, болтавшие без умолку, словно радио. Под мостом, на котором она сейчас просила милостыню, тоже текла река, большая, медленная, с желтоватой водой, но она вовсе ничего не говорила ей. Когда делалось грустно, она закрывала глаза, и тогда шум этой реки напоминал о той, другой реке. И казалось, в такой момент теплая волна приливала к сердцу, окатывала его и согревала изнутри. Почти каждый день бывало ей грустно и почти каждый день повторяла она свою игру. Точно так же мечтала она и в это утро, в самом начале лета. Уже ощущалась жара и, чтобы спастись от солнца, она укрылась в тени одного из ангелов. В столь ранний час на мосту еще не видно было прохожих. И закрыв лицо руками, она могла спокойно думать о родной реке, обо всех цветах, что росли на ее берегах, и о лягушках, прятавшихся среди них. Она не слышала приближавшихся шагов. Неожиданно чей-то голос произнес: -- Тебе что, нездоровится, малышка? Она не отняла рук от лица. Должно быть, мимо шел чей-то отец с ребенком, и вопрос был обращен к нему. Но чья-то рука погладила ее по голове, и Весна подняла глаза. Перед нею стоял незнакомый человек в просторной белой рубашке то ли с седыми, то ли не с седыми волосами, непонятно. Он повторил свой вопрос, и она не ответила ни да, ни нет, но тут же, забыв про реку, кинулась к нему с протянутой рукой и привычно затараторила: -- Всех благ и доброго здоровья вам и всей вашей семье, да снизойдет к вам удача, синьор... Человек улыбнулся. Он глядел на нее так, как смотрят друг на друга мужчины перед тем, как схватиться за нож, - пристально-пристально, словно читая в самой глубине душе. Все так же, не отводя взгляда, он сунул руку в карман и достал две или три монеты. Но не бросил их, а вложил ей в ладошку, прикоснувшись к ней. На мосту все еще было пусто. Человек больше ничего не сказал и отправился на другую сторону, шагая почему-то слишком медленно. Может, он ждал, что она позовет его? Она могла побежать за ним, попросить еще денег для тяжело больной матери. Но движение солнца переместило тень ангела. В тот вечер она принесла мало денег. Мирко избил ее, и она легла спать голодная. Свернувшись калачиком на полу, она сунула руку под щеку. Нет, это ей не кажется. То место на ладони, к которому прикоснулся мужчина, и в самом деле было горячим; прошло столько времени, а оно все еще было горячим. Человек этот больше не появлялся, но она все равно видела его. Он стоял во весь рост на огромной афише недалеко от того места, где она просила милостыню, и его окружало множество каких-то надписей. На афише, правда, у него были большие темные усы и пистолет на перевязи поверх белой рубашки. Но рядом не стояли ни стиральная машина, ни холодильник, и даже в руках он ничего не держал. Видимо, это не торговая реклама, а скорее афиша какого-то фильма. Актер, разумеется, это актер - с такими глазами он мог быть только актером. Впервые ли он оказался тогда на мосту? Да, почти наверняка впервые, потому что она ни разу не видела его раньше. Может быть, он тоже, как и она, был иностранцем. Жил в какой-нибудь большой гостинице с пальмами или же отдыхал на белом пляже в окружении полуголых танцовщиц. Когда он заметил ее заячью губу, то не посмеялся над нею и не отвернулся, а прикоснулся к ее руке. Однажды днем Звеза взяла ее с собой в центр города. Они прошли мимо двух или трех больших гостиниц, и она заглядывала в двери. Заглядывала и во все проезжавшие мимо такси, во все машины с темными стеклами. Спустя десять дней кожа на ее руке все еще оставалась такой же горячей, как и тогда, когда он прикоснулся к ней. Перед сном она клала ладошку под щеку, пряча ее там, словно маленького, беззащитного котенка или плюшевого медвежонка. Стоя на мосту, она больше не закрывала глаз, и река теперь молчала. Даже когда уставала, все равно не смыкала глаз, словно сова ночью. В конце июня на город вдруг обрушились проливные дожди. Туристы бежали, накинув на себя разноцветные пластики, нахлобучив на головы сумки. Небо было точно такое, какое она видела в одной церкви у себя на родине, - фиолетовое, серое, исполосованное желтыми молниями. В такую грозу огромные, могучие ангелы ничем не могли помочь ей. Когда вода ручьем стекала по ее волосам, она заметила, что рука, которой коснулся человек, намокла и похолодела, сделалось совсем такой же, как другая. До возвращения в табор оставалось еще несколько часов. У нее было время, чтобы попытаться вновь разогреть ее. Пока она шла к кинотеатру, дождь сменился крупным градом, и у нее порвалась туфля. Тогда она сняла обувь и сунула ее в карман. Картина была именно та, что ей и нужна. Огромный, он стоял у входа на бумажной афише с пистолетом в руке. В кассе она высыпала две пригоршни мелочи. Женщина, сидевшая за окошком, пересчитала монеты одну за другой, потом одобрительно кивнула и выдала голубой билет. В зале почти никого не было, она села в первом ряду и вытянула ноги. Получалось, что актеры обращались прямо к ней одной. Он был полицейским и звали его Мститель. Не настоящее его имя, а придуманное - люди назвали его так, потому что он был молодцом. Он стрелял, дрался и бегал как никто другой. Когда машины неслись на полной скорости и попадали в катастрофу, ее начинало тошнить. Казалось, человек в белой рубашке вот-вот неминуемо погибнет, но он в конце концов всегда побеждал всех. Фильм трижды начинался и трижды кончался, а Весна все сидела в зрительном зале. Когда же она пришла наконец на перекресток у моста, машины, отвозившей детей в табор, уже не оказалось на месте. Дождь прекратился, но поднялся сильный ветер. Что же ей делать? Она не знала, что делать. И так, в неведении, как быть, побрела по улице. Она стояла у витрины, рассматривая дамское белье, как вдруг у нее за спиной заскрежетали тормоза машины. Дверца распахнулась, и еще прежде, чем она успела что-то сообразить, чья-то рука сильная втянула ее внутрь. Как ему удалось найти ее? Это был Мирко. Он произнес что-то сквозь зубы и ударил ее по лицу, по заячьей губе. Тут-то она и ощутила, что у нее имеются зубы, нос, десны - они вздулись и сделались тверже дерева. Она ощутила во рту нечто горячее, а что случилось потом, уже не помнила. Очнулась она от грохота цепи - той цепи на щиколотке, что привязывала ее к железной перекладине. За занавеской рядом слышны были голоса Звезы, Мирко, их детей. Они сидели за столом. Она вытянулась и легла поудобнее, чтобы было не так больно. Что теперь имело значение? Ничего. То, чего ей так хотелось, произошло - после фильма одна рука опять сделалась горячее другой. В эти дни она много спала и даже видела сны: по приказу начальника полиции он приехал в табор с автоматом в одной руке и с кинжалом в другой. Никто не смог убежать от него. Даже Мирко плакал и молил о пощаде. Потом раздался выстрел, и наступила тишина. Внезапно яркий свет брызнул ей в лицо, и она увидела его - он подошел и взял ее на руки. Свет и в самом деле упал ей на лицо, но это была Звеза, откинувшая занавеску, чтобы снять цепь. В тот же день она снова отправилась на работу, на тот же мост. Лето теперь было в полном разгаре, туристов стало много, они ходили толпами, словно овцы по лугу, или же, подобно оленям, расхаживали в гордом одиночестве. Со своей картонкой в руке она подходила ко всем. Если денег не давали, пыталась сама брать их. Однажды утром напротив нее расположился негр, он продавал цепочки и пластмассовых слонов. Когда возле него останавливались покупатели, он лишь издали посматривал на нее; когда же их не было, подходил и заговаривал с нею. Говорил он так быстро, что она ничего не понимала. Однажды он крепко стиснул ее, и тогда она ударила его кулаком в живот. Легко ударила. Мысленно она наносила очень сильный удар, но руки у нее были детские - слабые. Кулачок стукнул 'Хлоп!', и негр, смеясь, потер свой живот. Как ей хотелось, чтобы кулак ее был во много раз больше. Кто знает, почему туристы разгуливали по городу и ночью. Ночью ведь ничего не различишь, только лесные животные видят в темноте, но туристы все равно бродили по ночам. Почти всегда это были молодые люди. Они ходили все вместе, нередко обнявшись, и распевали во все горло непристойные песни. Казались пьяными да и в самом деле нередко были навеселе. Они оставляли на мосту длинный шлейф запаха спирта. Она шла за ними, выпрашивала деньги. Они притворялись, будто не слышат, или же все враз окружали ее и подбрасывали монеты вверх, как делают, когда хотят узнать 'орел' или 'решка'. И смеялись, глядя, как проворно она собирала их. Пока не стемнело, люди текли мимо нее сплошным потоком, словно река. Постепенно их становилось все меньше и меньше. Группы появлялись все реже. Во время одной из таких пауз негр опять подошел к ней, протянул колечко и сказал: - Я и ты - жених и невеста, - и сразу же засунул ей в рот свой язык. Она стиснула зубы и защемила негру язык. И тут же получила такую сильную затрещину, что голова мотнулась в сторону. Второй удар он все же не сумел нанести. Кто-то неслышно, словно не касаясь земли, приблизился и остановил негра, сжав его руку. Он был в белой просторной рубашке. Когда он откинул волосы с ее лица, сердце ее чуть не выпрыгнуло из груди, бешено заколотившись, к горлу подкатил комок, и колени задрожали. Это был он, он, он - Мститель! Как только негр убежал, он настоял, чтобы она не оставалась больше одна на мосту. Тогда она взглянула на небо. Судя по тому, где находилась луна, до приезда машины оставалось еще немало времени. Послушно и молча последовала за ним к ближайшему бару. Там за столиками на тротуаре, сидело много туристов. Она оказалась за столиком между ними. Человек спросил, что она хочет поесть или выпить. Ей же хотелось только одного - сказать ему, что хоть у него и нет усов, она все равно знает, кто он такой, она видела его в кино, видела как он всех убивал, он - Мститель! Он заказал ей большую порцию мороженого со сливками и печеньем, а для себя - рюмочку желтого ликера. Он стал расспрашивать ее. Есть ли у нее мама? Папа? Где она родилась, далеко ли? Училась ли в школе? Она выглядит синьориной, красивой синьориной. А в самом деле, сколько же ей лет? Понимает ли она итальянский язык или говорит только на своем родном? Или, может быть, вообще без всякого языка обходится? Говоря так, человек ласково потрепал ее за подбородок. Между тем подали мороженое. Оно красовалось в вазочке перед ней и таяло, словно снег, а она не решалась попробовать его. - Вот сейчас и узнаем, есть ли у тебя язык, - сказал между тем человек и, поднеся ей ко рту полную ложку мороженого, начал щекотать ее губы. Так поступала только мама-дроздиха со своими птенцами там, в кустах у реки. А она разве птенец? Она открыла рот. Эта штука была липкая и сладкая и проскальзывала внутрь без малейшего усилия. Они поднялись, когда вазочка опустела. Ничего не говоря, она схватила его за руку и снова потянула к мосту. Они постояли там немного. Луна теперь висела низко над горизонтом. У нее не хватило духу сказать ему, что машина уже уехала. К счастью, он сам заговорил - нет смысла стоять тут до утра. И они пошли по мосту. Дома у него стояла тяжелая мебель и очень большой телевизор. Он усадил ее на диван, включил телевизор и исчез в другой комнате. Пока его не было, кот на экране успел, преследуя мышей, упасть с высоченного дома и как ни в чем не бывало встать на все четыре лапы. Когда же человек вернулся, на нем было что-то вроде легкого пальто, надетого на голое тело. Он сказал: - Давай вымоемся как следует перед сном, - и поднял ее с дивана. Запах, исходивший от него, был совсем не такой, как у Мирко. Он не пугал ее, а вызывал желание лизнуть, как конфету. Когда она раздевалась, он захотел посмотреть на нее. Он присел на унитаз, засунув руки в карманы пальто. Весна никогда не мылась в ванне... А если пробка откроется, пока она сидит тут, не случится ли с ней чего-нибудь? Он помог ей мыться. Мягкой губкой потер спину, живот, провел между ног. Он волосы вымыл ей, распустив их в воде, словно водоросли. Потом она поднялась, и по телу ее побежали капельки воды, и он укутал ее в большое полотенце. Он вытирал ее бережно-бережно, то и дело останавливаясь. В квартире оказалась еще одна комната - светлая с небольшой кроватью посредине и множеством разбросанных вокруг игрушек. Мститель привел ее сюда без одежды и уложил под одеяло. Потом взял какую-то книгу и принялся читать сказку. Это была сказка про одноногого деревянного солдатика, который влюбляется тоже не в настоящую, бумажную балерину. Когда его губы прижались к ее губам, она вздрогнула, потому что уже почти уснула. Она изогнулась. Это что же, вот так кончается сказка? Ночью ей приснился сон. Она - котенок, и мама-кошка лижет ее своим горячим языком туда-сюда, туда-сюда, и она вся дрожит. Дрожит, но не так, как от холода на мосту, а как если бы теплая река омывала ее изнутри. На утро Мститель расстался с нею недалеко от моста. Прежде чем уйти, он сунул ей в карманы две или три бумажки по тысяче лир. Должно быть он куда-то спешил к определенному часу, потому что в такую раннюю пору туристов еще не было, только служащие торопились на работу. День прошел, как и все другие. Нет, он был не таким, как все другие. Когда среди множества разных рубашек она замечала белую, сердце ее едва не выскакивало из груди, комок подступал к горлу, а потом сердце словно падало, оказываясь между ног. Она ни о чем не спросила его. Он тоже не сказал ей: 'Вернусь' или 'Жди меня'. Но если это случилось однажды, значит, может и повториться. От него пахло так, как пахло иногда по утрам возле кондитерской. Вечером она ожидала машину в урочный час. На заднем сиденье, дети, которых подобрали раньше, уже уснули. Водитель, завидев ее на месте, молча посадил ее и быстро поехал дальше, как каждую ночь. Неужели никто в таборе не заметил ее отсутствия? Должно быть, и в самом деле не заметили. Когда она зашла за занавеску, Мирко не ударил ее, только братья с криками ухватились за ее ноги. И на самом деле все было не так, как прежде. Когда все улеглись на свои соломенные тюфяки, Мирко подошел к ней. И заговорил шепотом, так он еще никогда не говорил. Брюки у него были расстегнуты, и рука засунута внутрь. Он улегся рядом с нею и укусил ее за ухо, желая сделать больно. - Проститутка, - сказал он, - маленькая проститутка... Если берешь это у других, возьми и у меня. - Он взгромоздился на нее, задрал ей юбку. Он не смог сразу, с первой попытки войти в нее, и во второй раз тоже не смог. Тогда он собрался с силами, раздвинул ее ноги и вошел так, как входят в дверь, когда нет ключа, - вышибая ее ногой. Он вошел и что-то сломалось в ней, и долго еще ломалось по мере того, как он двигался взад и вперед, и она все сильнее ощущала жжение, сильное, очень сильное жжение, и все время ждала, что вот сейчас он выйдет из нее наконец, но всякий раз ошибалась. Он все не выходил. Потом, когда она уже потеряла всякую надежду, когда все было кончено, он, как мертвый, тяжело рухнул на нее. Спустя какое-то время, все еще с расстегнутыми брюками, он вернулся в постель жены. На следующее утро Весна снова стояла на мосту. Из-за сильной боли внизу живота она еле передвигала ноги. И всякий раз, когда бросалась к какому-нибудь прохожему, ощущала как сильно болит все внутри. Должно быть, из-за этой боли и наверное из-за рассеянности, в которой находилась эти дни, она приносила теперь денег меньше обычного. Мирко однако больше не бил ее, а предпочитал делать вот это, другое дело. Она научилась воображать, будто это делает не Мирко, а Мститель: она представляла себе его запах, его плоский волосатый живот. Иногда же от усталости у нее не хватало сил мысленно увидеть его и тогда, отвернувшись, она пересчитывала валявшиеся на полу вещи. Белых рубашек прошло по мосту великое множество, а он так и не появлялся. Кто знает, где он? Может, сражается где-то, выполняя какое- нибудь опасное задание. Между тем она нашла ему другое имя. Некоторое время тому назад возле моста установили новую афишу. На ней была изображена девушка в трусиках и бюстгальтере, стоявшая на цыпочках и державшая высоко в руке надувной шарик в виде сердца. Рядом алыми, словно губы, буквами было что-то написано. Она спросила у одного мальчика, умевшего читать, что там написано. Love - сказал он. Love - cердце, то, что испытывала она в глубине души к нему. Love, love - повторяла она про себя целыми днями, словно песню, состоящую из одного единственного слова... Однажды ночью Мирко обнаружил, что она отдает ему лишь свое тело, и пришел в ярость. Он избил ее - она отлетала, ударяясь то об угол стола, то о газовый баллон. А потом затолкал ей в рот эту свою штуку и выпустил туда омерзительную пену. Ее тут же вырвало прямо на него. Когда он ушел, ее опять вырвало. Ей хотелось плакать, она сжимала и сжимала веки, но слез не было. На следующее утро, стоя на мосту, она решила поколдовать как научили ее в детстве: она произнесла 'Love' и трижды плюнула в нарисованный на земле круг. Колдовство действует, если прибегают к нему нечасто да к тому же вкладывают в него всю душу. Действует, конечно, действует. Вскоре после полудня появилась его белая рубашка. Он шел не спеша, как будто бы без определенной цели, прошел мимо, даже не взглянув на нее. Может, она забыла что-то проделать, когда колдовала? И тогда она крикнула: - Love! Love. Слово это превратилось в стрелу, в нож, вонзившийся ему в спину. Он обернулся и возвратился, держа руки в карманах. Дома он приготовил на кухне небольшой ужин для двоих. Она не произнесла ни слова, только он все время говорил с нею. Он сказал ей, что теперь он учитель и преподает что-то техническое в какой-то школе, находящейся довольно далеко. Конечно, это новый фильм. В одном он был полицейским, а вот в другом - учителем. Он прочел столько книг, столько всего знал. Так или иначе все равно он был очень сильный, видно было, как под рубашкой у него перекатываются тугие мускулы, готовые нанести удар. Когда принялись за еду, он усадил ее к себе на колени и не спеша кормил с ложечки, словно птичку в гнезде. Потом уговорил помыться в ванне. Он раздел ее, как и в первый раз, и сам тоже разделся. - Ты необыкновенно хороша, - сказал он и провел рукой по ее спине, задержав руку в самом низу. Когда она легла в ванну, он попросил показать ему, как она устроена внутри - раздвинуть ноги. Она испугалась: а вдруг он заметит, что там был Мирко? Нет, она ни за что не раздвинет. Но когда он наклонился к ней и осторожно, словно боясь что-то повредить, нежно поцеловал ее, она больше ни о чем не думала, и ноги раздвинулись сами собой. В теплой воде он засунул внутрь два пальца и, продолжая сидеть на унитазе, оставил руку между ее ног и, закрыв глаза, двигал пальцами взад и вперед. Когда она вышла из ванны, он надел на нее ночную рубашку. И хотя солнце стояло еще высоко, отнес в постель. В ту же комнату, что и в прошлый раз, где стояла светлая кровать и вокруг множество игрушек. Она хотела попросить его досказать сказку про одноногого солдатика. Ведь она все думала с тех пор, чем же закончилась эта история, но он сказал: - Обними его и усни, - и вложил ей в руки плюшевого медвежонка. Потом погасил свет и неслышно вышел из комнаты. Весна постаралась послушаться его, но не смогла. Она закрыла глаза, будто уснула, но на самом деле вовсе не спала. Не спала и тогда, когда он, вернувшись, осторожно поднял ее ночную рубашку, а потом лег на нее. И чем больше он двигался, тем больше говорил разных слов. Она тоже все повторяла про себя: 'Love, love, сердце мое'. Она пробыла у него в доме четыре дня. Они часто мылись вместе, много ели, смотрели телевизор. И каждый раз, когда она притворялась в постели, будто спит, он ложился на нее и двигался взад и вперед. На второй день кто-то позвонил в дверь. Она испугалась, вдруг это Мирко. Love, должно быть, тоже понял, что это именно он, потому что не открыл дверь. Даже не спросил 'Кто там?' Несколько раз звонил телефон, и он, прежде чем ответить, выставлял ее в другую комнату. И велел сидеть тихо, не шевелясь. Потом однажды утром он встал раньше обычного. Надел на нее прежнюю одежду. Идя немного впереди, проводил до моста. Он так и не обернулся, чтобы попрощаться. И даже не пообещал вернуться. Однако теперь она знала, что он возвратится. Она была уверена в этом. В последнюю ночь, когда он очень сильно двигался, лежа на ней, он прошептал: - Я хочу тебя всю, моя девочка, всю, хочу, чтобы у нас был ребенок, хочу вас обоих. Love. Она тоже хотела его. Хотела котенка, которому можно было бы всегда давать молоко. Она провела на мосту весь день, как будто никуда и не уходила отсюда. Когда же луна поднялась высоко, отправилась к тому месту, где должна была ждать машину. Немного страшновато было, но временами страх и совсем уходил. Ее изобьют за то, что она отсутствовала столько времени. Почти наверняка крепко достанется, но потом она расскажет, что случилось. Она скоро выйдет замуж, и сначала у нее появится один ребенок, а потом много других, и все будет хорошо. Может быть, они даже порадуются за нее. Луна уже обошла полнеба. Машины не было. Не было и никаких других детей, которые ожидали бы ее. Луна опустилась еще ниже, а она все стояла и ждала. Проехала только полицейская машина, слегка притормозив. Она спряталась за толстым платаном и некоторое время рассматривала кору. Два муравья бродили по ней и крутили своими антеннами, как будто беззвучно переговаривались. Неужели они забыли о ней? Или может быть, уехали в другой город? Мирко не раз говорил, что они переберутся на север, где люди побогаче. А могло случится и другое: Love, расставшись с ней, отправился в табор просить ее руки. Мирко не соглашался, и тогда тот одной автоматной очередью расстрелял их всех до одного. Теперь он был дома, отдыхал, и ей нужно пойти к нему. Когда луна исчезла, а на другой стороне неба взошло солнце, Весна направилась к его дому. Уже ходили первые автобусы. Она подошла к подъезду и запрокинула голову. Ставни были открыты, в одном из окон горел свет. Она едва коснулась звонка, словно он был раскаленным, как уголь. И немного отошла от двери. Но ничего не произошло. Она позвонила еще раз, сильнее. Не отпускала кнопку, пока не сосчитала до трех. Сердце ее между тем заметалось, заколотилось так, словно она быстро бежала, хотя на самом деле не двигалась с места. У нее не хватило смелости позвонить в третий раз. Возможно, подумала она, Love крепко спит, очень крепко, поэтому и не слышит ничего. Она ожидала еще некоторое время, а потом вдруг почувствовала, что проголодалась. Тогда она отправилась в ближайшую булочную и истратила все деньги на бриоши и сдобу. Поев, решила подождать еще немного, прежде чем возвратиться к подъезду. Она ведь теперь свободна и может, как все люди, идти куда захочет, и сколько угодно рассматривать витрины. Как раз у одной из них ей и пришла в голову эта мысль - вернуться к Love с подарком. Пришла, когда она заметила затерявшийся среди других небольшой кусок розового мыла в виде сердечка. Но как взять его? В большом магазине, где никто не смотрит на тебя, сделать это было бы нетрудно. Но в таком маленьком магазинчике, где за прилавком стояла сама хозяйка, поэтому, прежде чем взять мыло, нужно было дать ей деньги. На улице теперь уже было много прохожих. Автобусы шли переполненные, осевшие от тяжести. Она выбрала наугад один из них, такой набитый народом, что с трудом втиснулась. Локти, карманы, зады, сумки, тугие и мягкие животы... Далеко ли увезет ее автобус? Надо было действовать быстро и поскорее выбраться, смешавшись с толпой, пока автобус не выехал из центра. Школьники, синьоры в пиджаках, китайцы с пластиковыми сумками... Наконец, она приметила у одной нарядной синьоры вместительную сумку из мягкой кожи. Когда ее пальцы коснулись кошелька, она представила себе, как протягивает Love сердце. И тут раздался крик. Кто-то схватил ее за волосы, кто-то ударил ее по лицу, кто-то крикнул водителю: 'Остановись!' Синьора говорила дрожащим голосом: - Если б вы не обратили мое внимание, я бы и не заметила!' Мужчина ответил: - Рядом с такими всегда нужно быть настороже. А сам, между тем, крепко держал Весну за горло, точно это была ручка зонтика. Полиция примчалась со всеми своими включенными фарами, но полицейским даже не пришлось заходить в автобус - ее вышибли оттуда пинком. Белая с синим машина неслась на полной скорости с воем сирены, как будто везла самую важную в мире особу. Ее высадили у какого-то большого здания и отправили в комнату, где было много разных людей. Они сидели на скамьях вдоль стены, опустив головы, или же закрыв лицо руками. Прошло немало времени, прежде чем ее позвали. У нее очень замерзли ноги, и в животе опять журчало от голода. А что если Love, не дождавшись ее дома и не найдя у моста, решил, что она ушла навсегда, что ей нет до него никакого дела? Когда женщина в форме, сидевшая за столом, начала расспрашивать ее и спросила, как ее зовут, она вдруг, сама не зная, почему, заплакала. Мужчина у нее за спиной заметил: - Таких серийно выпускают - со слезами в кармане. Женщина подошла к ней и снова ласково спросила: - Как тебя зовут? Человек из той квартиры, где их учили разным делам, не раз повторял: 'Никогда не называйте свое настоящее имя!' После того, как вопрос повторили в третий раз, Весна подняла голову и с еще влажными от слез глазами прошептала: - Love. Сколько ей лет? Сколько пальцев на двух поднятых руках. Спустя какое-то время она поднялась в фургон вместе с другими девушками. В фургоне были два крошечных, затянутых сеткой окошка, так что шум снаружи был слышен, но видно ничего не было. Высадили их в огромном цементном дворе, посреди которого росли два дерева. Ей опять пришлось ждать в какой-то комнате. Потом ее позвали, сфотографировали, дали номер, взвесили, измерили рост. Когда-то, еще со своим настоящим отцом, она была почти в таком же месте, куда они привели свою единственную лошадь. Ее тоже взвесили, измерили, потом куда-то увели. А вернулась она совсем другой - стройной, похудевшей, белая звезда во лбу сменилась красной, лошадь без остановки перебирала ногами, и цоканье ее копыт походило на журчанье источника в расщелине. Что же, с ней тоже произойдет подобное превращение? Синьоре, что пришла за ней, стоило немалого труда заставить ее следовать за нею. Ее привели в другую комнату, где стояли только стол и два стула. Синьора стала показывать ей одно за другим какие-то пятна и все спрашивала, то она видит в том или другом пятне. Что же тут можно видеть, кроме пятна. Пятно и есть пятно. Потом ее опять принялись расспрашивать, причем очень спокойным тоном. Сколько ей лет на самом деле? Где живут мама, папа, братья? Ходила ли она в школу? Умеет ли читать, писать, знает ли, почему оказалась тут? Наконец синьора поднялась и сказала: - Хорошо, когда надумаешь отвечать, позови меня. Она дала ей ручку, лист бумаги и пальцем указала, где поставить подпись. - Подпись, - повторила она, - короче, свое имя. Если ее зовут Love, то что же у нее может быть за подпись? Сердце, разумеется. Она взяла ручку так, как берут ложку, и медленно- медленно, старательно нарисовала сердце. Следующие несколько дней больше ничего не происходило. Она сидела в камере вместе с другими девушками. В положенное время приносили поесть, и она ела. В положенное время выпускали на прогулку, и она выходила во двор. Если бы не Love, ей жилось бы тут совсем неплохо: никто не докучал ей, кормили несколько раз в день, спала сколько хотела. И лежа на койке, мечтая о нем, она повторяла про себя сказку об одноногом солдатике. А сказка была такая. Его принесли в этот красивый дом в коробке вместе с другими солдатиками, у которых обе ноги были на месте. Тут он увидел маленькую балерину. У нее тоже были две ноги, но одна все время была высоко поднята, и потому казалось, что она тоже одноногая. И солдатик полюбил ее. Но они стояли так далеко друг от что он ничего не мог сказать ей. Однажды, когда солдатик стоял на подоконнике, порыв ветра сбросил его вниз. Какой-то мальчик нашел его, посадил в бумажную лодочку и пустил ее по воде. Лодочка поплыла и встретила большую рыбу, и рыба съела его. И одноногий солдатик оказался у рыбы в животе, как будто стал ее ребенком. Сказка, которую ей прочел он, заканчивалась на этом, но это был не конец, она же видела, что в книге оставалось еще много непрочитанных страниц, значит, сказка еще продолжалась. Однажды, когда она в который уже раз повторяла про себя эту сказку, в дверях появилась женщина и громко произнесла: - Love! Как подскакивает человек, наступив на колючку, так подпрыгнула и она, услышав это имя. Она поспешила за женщиной по коридору, забегая вперед то с одного боку, то с другого. Love где-то здесь, за одной из этих дверей. Она бросится ему на шею, как только увидит. А он, конечно, подхватит ее своими сильными руками и поднимет вверх. Потом они уйдут отсюда. На улице их будет ждать машина. Они сядут в нее и быстро уедут. Когда женщина взялась за ручку двери, она даже чуть-чуть напружинила ноги, приготовившись к прыжку... Дверь открылась. В комнате оказался не Love, а какой-то другой человек в белой рубашке. Он сказал: - Вот и любовь! - Он поднял ее, положил на кушетку и сказал: - Сними трусики. Это было не так, как с Мирко и совсем не так как с Мстителем. Вместо своей штуки он засунул туда какую-то железку. И ничего не говорил ей - ни ласковых слов, ни грубых, просто молчал. Наконец, хоть и не испачкал руки, он все равно принялся мыть их под краном, хмыкая: - Гм, гм... Когда же она, надев трусики, поднялась с кушетки, он сказал: - Знаешь, да? Там у тебя, внутри, ребенок. Неужели это он засунул туда ребенка, затолкал вот этой блестящей и холодной железкой? Не может быть, она хорошо видела, что он засовывал туда: железка походила на ложку, может быть, на воронку и ложку вместе, и на ней совершенно ничего не было. Значит, это сделал Love - Love засунул ребенка туда так, что она даже не заметила этого в последнюю ночь. Он сказал: 'Я хочу тебя всю. Хочу, чтобы у нас был наш ребенок и мы были бы все вместе'. Вот ребенок и появился. Он расположился внутри, как в небольшом ящичке. Наверное поэтому в последнее время она совсем ничего не ела. Еды тут было достаточно, но ей совершенно ничего не хотелось, к тому же ее часто тошнило, хотелось вырвать. Да, вырвать - как тогда, когда Мирко сунул ей в рот эту свою штуку. А он, между тем, там внутри рос, и рос уже много дней. Бывает иногда разобьешь яйцо, чтобы съесть его, а есть и нельзя, потому что нет желтка, вместо него что-то вроде плевка, ну, что-то чуть потверже плевка. Однажды она рассмотрела его как следует. В этом плевке было что-то похожее на глаза и на клюв. Словом, если он там, у нее внутри. то почти наверняка уже превращается в цыпленка. Вместо живота у нее было теперь яйцо, и яйцо это еще увеличится и будет дальше расти, пока не станет заметно, что в нем что-то есть. Оно росло, все время росло это яйцо. Если в феврале приподнять с земли дернину, то под ней обнаружится трава, уже густая, но пока еще под покровом. Растет, подумала она, и сложив руки на животе, вытянулась на койке. На другой день утром она уже сидела не в камере, а вместе с синьорой, державшей ее за руку, в вагоне поезда. Ей сказали, что она слишком мала, чтобы находиться в таком месте, и повели на вокзал. Она еще никогда не ездила в поезде. А в нем все было замечательно. Сядешь с одной стороны окна, земля бежит вперед, сядешь с другой - назад. И что было особенно замечательно - она знала, что поезд привезет ее к Love. Никто ничего не сказал ей об этом, но она точно знала, что будет так. Есть вещи, которые всегда знаешь, - как птицы, например, знают, когда наступает зима. Синьора была добрая, то и дело спрашивала: - Не хочешь ли есть? Не надо ли тебе в туалет? Но ей ничего не нужно было. Ей хотелось только одного - как можно скорее приехать к Love. Потом она уснула. И пока голова ее сникала то в одну, то в другую сторону, ей снился сон. Лицо у нее будто бы было теперь не свое, а одного из ангелов на мосту. Каменное лицо, и голова все время падала то в одну, то в другую сторону, и она ничего не могла поделать. А когда же пыталась удержать его на месте, то слышала голос своей настоящей мамы. Та громко и сердито звала ее по всем окрестным полям, а она не отзывалась. Сидела в кустах, и между ног у нее было большое яйцо. Яйцо раскололось, но вместо цыпленка из него появился ангел: такой, как на мосту, только совсем воздушный, легкий-легкий. Он взял ее за руку и повлек с собой на небо. А как было устроено небо, она так и не узнала, потому что неожиданно оказалась дома у Love. Она долго оставалась там одна, но знала, что он вот-вот придет. Она была так довольна, что двигалась взад и вперед, как это делают собаки, когда им хорошо. Она услышала шаги на лестнице. Она ждала у двери, но когда та открылась, вместо Love появился ее отец. Он схватил ее руку, закрутил за спину, и она упала, сильно ударившись головой об пол. И вдруг проснулась. Где она? Ах да, в поезде. А в окне мир не бежал больше ни в ту, ни в другую сторону. Было темно и ничего не видно. Но тут она вдруг поняла, куда они едут. Ее везут к настоящим родителям, к братьям, туда, к реке. Она тронула синьору за руку и сказала, что ей надо в туалет. Некоторое время постояла там. Синьора снаружи время от времени стучала в дверь. Когда поезд замедлил ход, она изо всех сил втянула живот и постаралась превратиться в то плоское и скользкое животное, что живет в воде, питаясь кровью. Она протиснулась между стеклами и как только поезд почти остановился, соскользнула вниз. Там была когда-то трава, но теперь стояла глубокая осень, и она уже не росла. Чтобы вернуться в город, где жил Love, ей понадобилось целых четыре дня. Она пересаживалась с машины на машину, с грузовика на грузовик. Некоторые водители за то, что подвезут, просили кое-что взамен, и она давала им, как давала Мирко, ни о чем не думая. Когда добралась до окраины, было уже очень поздно. И вместо того, чтобы сразу же оправиться к нему, она забрела в какой-то открытый подъезд и спряталась в подвале под лестницей. Она не могла уснуть. Ведь это была на самом деле последняя ночь, когда она спит не в постели. Могут ли крылья ангелов спуститься к ее щиколоткам и заменить ей туфли? Утром это случится. И она полетит к нему. И не станет подниматься по лестнице, а взлетит и заглянет к Love в окно. Он, наверное, еще будет спать - спать, как ребенок. Она немного полюбуется им спящим, а потом постучит тихонечко в окно. Тогда он вскочит с постели и распахнет окно. Она спрыгнет в комнату и покажет ему яйцо, которое растет у нее в животе, и дальше они будут жить вместе счастливые и довольные. На рассвете она автобусом добралась до реки и оттуда пошла пешком. Туфли у нее были все такими же, крылья на щиколотках не выросли и взлетать ей не пришлось, она только посмотрела вверх на окна. Они были освещены, а одно даже открыто. Когда она позвонила снизу в квартиру, звук странным образом возвратился к ней из окна. От волнения сердце ее ушло в пятки, и она не знала, как вернуть его на место. Она позвонила еще раз. Теперь сердце затрепыхалось где-то в горле. Но ничего не произошло. Или, вернее сказать, произошло, но она не поверила своим глазам. За занавеской мелькнула какая-то тень. Вроде бы тень женщины. А что если Love, пока ее не было, переехал в другое место, в дом побольше? Узнать это она можно только у тех людей, что поселились в этой квартире вместо него. Из подъезда вышли мужчина и женщина, а следом за ними выбежал довольно упитанный ребенок, и она проскользнула внутрь, на лестницу. Бегом через две ступеньки взлетела наверх и остановилась перевести дыхание. На площадке вдруг обнаружила то, чего прежде никогда не замечала. Хоть она и стояла недвижно, все же двигалось - двигалось у нее в животе. Это уже был он? Хотел выйти оттуда так рано? Если Love увидит его раньше времени, еще подумает, что он не его, а чей-то чужой. Ему надо подождать еще немного. Она положила руку на живот и тихо-тихо шепнула ему: - Не спеши, потом мы с тобой долго-долго будем вместе, я, ты и папа. Затем она поднялась на цыпочки и дотянулась до звонка. Он прозвучал в квартире так громко, что был слышен и здесь, на площадке. Тут она услышала детский голос: - Кто может быть в такое время? И женский голос ответил: - Наверное, срочная почта. Послышались шаги, направлявшиеся к двери. Она откинула волосы с лица и выпрямилась, приготовившись к разговору. Но так и не увидела женщину. Из глубины квартиры донесся мужской голос: - Не открывай! В такую рань ходят только цыгане или свидетели Иеговы! Love. В первое мгновение она подумала: 'Неправда. Голос похож, но это не он'. Даже если б она хотела уйти, все равно не смогла бы. Ноги сделались деревянными. И оттуда, снизу, словно дерево пустив корни, пошло в рост, постепенно деревенело и все остальное ее тело. Сердце пока еще оставалось на месте, но превратилось в камень - камень, который перестал биться. И тут она опять услышала его голос. Правда, сперва прозвучал детский: - Доскажи сказку! Мужской голос ответил: - Ты уже опаздываешь, доскажу вечером перед сном. Голос из фильма, тот самый. Голос Love. Камни, даже если и взлетают иногда вверх, потом все равно падают. Как она спустилась по лестнице, она не помнила. Прошла мимо булочной, добралась до подвала под лестницей. Не наткнись тут на стену, пошла бы дальше. И тут ноги у нее подкосились, и она опустилась на землю. Ей не хотелось ни есть, ни спать, ничего не хотелось. Она почти не понимала, где находится. В животе что-то шевелилось. Это был тот почти что плевок? Да, это был он. Хотел выбраться наружу, на свет. Но было очень темно, почти ничего не видно, и стояла к тому же жуткая вонь. Если она расскажет ему сказку, он пообещает ей посидеть спокойно и не беспокоить ее? Она знала только одну сказку, все ту же: про одноногого солдатика и маленькую балерину. Он любил ее очень сильно, а она ничуточки не любила его, потому что он стоял далеко, и она даже не видела его. Однажды произошло несчастье. Он упал с подоконника и его проглотила рыба. У рыбы в животе было темно, и он ничего не понимал. А потом рыбу выловили, и какой-то синьор съел ее всю целиком. Куда делся солдатик, неизвестно. Но ведь его никто не любил, поэтому неважно, куда. А балерина между тем полюбила другого солдатика, у которого оказалось целых три ноги. Они поженились и были счастливы, он подарил ей одну свою ногу. Кто знает, какие сказки рассказывают детям до их рождения? Ее ребенку эта сказка, к сожалению, не понравилась. Настолько не понравилась, что он поспешил выбраться из темноты наружу. Она чувствовала, как он барахтается у нее между ног в чем-то горячем, наверное, в крови.